Новая Земля

[Fisch]

Думал,думал в какую тему………….так и не придумал,пусть будет новой,название –перевразировал А.Борисова.В истории НЗ много трагических эпизодов,так что тема будет иметь продолжение….

Бот Рослякова на Новой Земле

«Мы входим в Петуховский Шар. Гремит цепь — якорь отдай. «Персей» разворачивается по ветру и течению. В маленькой бухточке к северу неожиданное зрелище — две избы, моторно-парусный бот, ненецкий чум. Мы спешим съехать на берег, чтобы найти пресную воду.
Узнаем, что после 1925 г. Госторг построил здесь становище и сдал его в аренду партии русских промышленников из Шенкурского уезда, которые зафрахтовали бот и приехали сюда промышлять рыбу и зверя — тюленей, моржей, медведей. Никто из них до сих пор не бывал в море, но они храбро пустились в полярные страны. В них, наверно, свежа кровь тех промышленников-новгородцев, которые в утлых ладьях пробирались по северным рекам к Ледовитому морю, к Оби и Енисею.
Промышленники уже успели осмотреть всю южную оконечность Новой Земли и рассказывают на-чальнику нашей экспедиции И. Месяцеву, что в Карских воротах, в Никольском Шаре, на отмели лежит норвежский бот — в нем покойник. Промышленники предупреждают, что какие-то грабители пробовали вынуть мотор и для этого часть бота сожгли. Но там осталось много вещей, есть даже книги — русские и иностранные...
Надо выяснить, чей это бот? Может быть, это научное судно и можно спасти результаты наблюдений? Поэтому Месяцев решает отправиться из губы Логинова, куда мы перейдем завтра, к местонахождению бота. Губа Логинова лежит уже в восточной части Карских Ворот — место не менее унылое, чем Петуховский Шар. И с самой дурной славой — рядом губа Каменка, где зимовал в 1832—1833 гг. исследователь Новой Земли П. К. Пахтусов и где сохранились еще могилы двух его матросов, погибших от цинги. В самой губе Логинова Пахтусов нашел остатки скелетов погибших здесь от голода людей и отметил на карте: «Здесь зимовало несчастное семейство самоедина Мавея».
7 сентября, едва брезжит рассвет, мы входим в Никольский Шар на моторной лодке. Через Железные Ворота проникаем в Шар. Это поэтическое название дано П. К. Пахтусовым. Действительно, ворота — узкий проход между утесами, и глубина его всего 4 м. Мотор бойко стучит, и лодка режет мелкие волны. Счастье, что вчерашний норд-ост прекратился, иначе в узком горле Ворот нас бы здорово хватил прибой. Вчера вечером было видно, как он влезал белыми языками и фонтанами на отвесные утесы.
Наконец вот остров Средний — цель нашей поездки. Большая коса выдвигается в пролив, в ней лагуна, а к северной стороне косы прижат бот. Он лежит па правом боку, внутри вода, кормовая часть выжжена, обгорел даже борт до воды.


«b»


Грабители, видимо, забрали все, что поценнее, а остальное разбросали по берегу. Тут и бочки-сельдянки, ремингтоны (норвежские промысловые ружья), совершенно заржавевшие, капканы для песцов, грубый секстан, начатый мешок муки, куски парусов и канатов. Но большая часть такелажа увезена. Чтобы его снять, спилили мачту, и она лежит рядом с остатками лодки.
В боте сохранилась только каюта в носу — кубрик. Люк открыт, и видны койки. Нижние залиты водой, а на левой верхней, лицом к палубе, лежит труп. Это уже мумия. Длинные черные волосы свисают назад. Руки вытянуты вдоль тела, ноги покрыты оленьим мешком.
На палубе одна из наших спутниц, Дементьева, находит нижнюю челюсть — все, что осталось от другого трупа. Но в кубрике пять коек... Где же остальной экипаж бота?
Мы бродим по берегу, ползаем по палубе... Каждый надеется найти разъяснение: чей этот бот и что с ним случилось? В воде, под правым бортом, много книг, фотографий, бумаг. По-видимому, грабители выкинули все это из каюты. Вытаскиваем книги палкой и находим несколько судовых документов. Они выписаны на норвежский бот «Еnighelen». Он построен в 1906 г., в 1919 г. побывал в Архангельске, в 1921 г. приписан к Гаммерфесту. Норвежские письма, книги на скандинавских языках, открытки Кодака, еще не использованные кассеты и даже норвежский почтовый флаг — и мы убеждены уже, что перед нами труп норвежца, может быть ученого.
Но это ложные следы. Вскоре мы находим несколько русских книг, на одной из которых, учебнике морской практики, надпись: «Сия книга штурманского помощника Афанасия Рослякова, 1899 мар. 12». Кроме открыток, я вытаскиваю из воды несколько больших слипшихся фотографий. На одной из них можно различить пятерых русских поморов, стоящих па палубе судна. Затем еще две фотографии, изображающие женщин-поморок на лугу.
Мысль о норвежцах постепенно тускнеет и окончательно исчезает после того, как удается вынуть пoкойника из каюты. Пришлось снять часть палубы — люк слишком узок, — чтобы вытащить его наружу. В ногах трупа лежит пиджак, и в кармане его старший штурман «Персея» Корельский находит две записки, смокшиеся, с едва заметным текстом.
Разбирая их букву за буквой, узнаем, что они выданы Максимом Варзугиным и Василием Рыликовым Афанасию Рослякову, которого они покинули, чтобы идти к осеннему рейсовому пароходу в Белушью губу. Росляков «остался от нас здоров» и с ним кто-то четвертый, который вместе с Росляковым зафрахтовал бот. ( В 1927 г., когда мы нашли судно Рослякова, в Мурмане еще сохранилась практика фрахтовки норвежских судов русскими промышленниками)
Бот взят в Норвегии . Но что было в начале путешествия— не разобрать. Из Териберки (на мур-манском берегу) пошли к Святому Носу, здесь промышлять было плохо. Пошли дальше, к Новой Земле. У острова Вайгач «сели на грунт», судно дало течь. Пришлось зайти в одну из губ Новой Земли. Здесь Варзугин и Рыликов, считая, что на судне с течью назад не уйдешь, а продовольствия на всех не хватит и поссорившись, по-видимому, с Росляковым при дележе добычи, ушли к пароходу. Они перечисляют, сколько «зверей» напромышляли до ухода, но ни шкур, ни мехов нет: кто-то уже попользовался.
Кто же в кубрике? Росляков или тот, четвертый? Труп выносят па берег на куске паруса. Одежды на нем очень много: норвежская фуфайка, жилет, два пиджака, войлочные брюки, меховые пимы. В левом грудном кармане—маленький компас, нож и кусок жевательного табака. В правом — бутылочка с валерьяновыми каплями. Никаких бумаг на трупе нет.
Штурман Корельский обыскивает каюту. В воде лежат пальто, рубахи, чулки, чемоданы — всякое сгнившее добро, но на койке, под изголовьем, ценная находка — дневник! Маленькая алфавитная книжка, исписано только начало, и плохо очинённый карандаш лежит между страницами — там, где находится последняя запись. Тогда же на берегу, возле бота, нам удалось разобрать кое-что, но мало. Дневник мокрый, страницы слиплись, многое стерлось. Только потом, тщательно разглядывая в лупу, можно было восстановить текст.
На переплете изнутри надпись: «Сей дневник писал на Новой Земле южном конце Афанасий Григорьевич Росляков 1925 года 9/1».
Месяц и число написаны другим почерком и позже, так как запись начинается 1 сентября 1924 г.
Весь сентябрь и октябрь бот, несмотря на течь, плавал между Петуховским Шаром и Кусовой Землей. 6 сентября «ночевали в Петухах». 20-го «ночевали на конце Кусовой Земли». 23-го вернулись через Петухи в губу Заблудящую: «Ночевали дома в старой избе».
Мои товарищи вспоминают, что в губе Заблудящей в 1925 г. «Персей» нашел избу, на стене которой была надпись мелом: «Сию избу ставил А. Росляков в 1923 г.», а на столе прибита гвоздем записка: «Мы ушли в губу Каменку 24 сен. 1924 г.» Очевидно, Росляков уже бывал раньше на Новой Земле, зимовал, ставил избу, а теперь опять возвратился в старые места и вот на всякий случай для спутников оставил па столе записку.
Дальше Росляков все что-то чинит, чистит машину. 28 сентября первое упоминание про четвертого спутника: «Старик нездоров».
Охота плохая — только 10 октября: «убил дома нерпу. Старик на озере уловил 1 гольца». Хотели
плыть на боте, но мотор не пошел, и перебрались на шойту (лодку), должно быть, чтобы отправиться в ней на промысел.
25 октября мотор удалось починить. До 31 октября шли на восток, но медленно: мешали штормы и туман. В 3 часа дня 31-го стали на якорь у Кусовой Земли, в Никольском Шаре, у острова Среднего. Росляков хотел пройти в губу Каменку: там, на Карской стороне, промысел лучше. Но почему-то ему не удалось пройти. 3 ноября он пытался выйти из Шара, но крутой ветер заставил повернуть обратно. Затем 10 дней они стояли на том же месте. Часто шел снег, было пасмурно, потом — мороз. Видимо, решили зимовать в Никольском Шаре, который, как им казалось, хорошо защищен от льдов.
14 ноября надвинулся страшный лед. Шугой (мелким льдом) покрыло все море: «Всю ночь несло шугу. Отдали другой якорь. Не спали, распихивали шугу». Несмотря на ноябрь — то туман, то дождь. Становится темно. 17 ноября: «солнце показывалось в II часов на час». 18 ноября опять «беспокоил лед. Не спали всю ночь. Полную губу напихало льду». 19-го хуже: «Нас затерло льдом и подрейфовало 1 версту».
В шуге судно проводит ряд долгих дней. Жидкая шуга не замерзает. На берег попасть невозможно. А там дрова — бревна, деревья, которые принесены течением, так называемый «плавник».
25 ноября: «Не стало дров. Начали пилить утлегарь на дрова». Топить надо, холодно, и уже скрылось солнце: «24-го виден был луч солнца за островами» — последний луч. 25-го же положение судна резко изменилось: «С 5 ч. вечера нас понесло со льдом. Спустили якорь, дрейфовал, потом задержал близко у земли. Шторм от N 9—10 баллов. Поворотило к берегу, дотыкало кормой».
Это почти катастрофа. Судно придавило к берегу. На следующий день они всего в 20 метрах от острова Среднего, и уже можно до него добраться.
Почти каждый день шторм и метель. Шуга замерзла. Моряки ходят на берег. Но 2 декабря «помпа замерзла. На полу в люгере вода».
Далее опять краткие записи: «Ясно, мороз». Росляков редко уделяет несколько строк описанию событий. Обычно только отметки показаний барометра, силы и направления ветра, характера погоды. На каждый день всего строка или две. Но по своему лаконичному драматизму это исключительный человеческий документ. В этих скупых словах вы слышите шаги неумолимой катастрофы, надвигающейся на одинокое судно.
9 декабря: «Зачали мешок муки. В люгере на полу вода. Ходим по лавкам». Так весь месяц — все «в люгере вода», на льду — часто нерпы. В конце: декабря невеселая запись. «Рождество. Старик очень болен. Головокружение».
26 декабря: «Старик очень болен. Подавал еду на койку. Лед разломало до шойты. Шойту терло льдом. Старик грел, клал примус под койку. Стрелял медведя, ранил, ушел в море. В 6 ч. вечера старик без ума заговорил». Теперь почти каждый день с томительным однообразием записывается: «Старик очень болен», и все время «колотит бот льдом». 28-го: «Цепь лопнула у якоря, и нас отнесло от берега на 300 сажен». 30-го: «Лед начало выносить из губы. Всю ночь не спал. В люгере по лавкам вода. Помпа испортилась». 31-го: «Сильно било льдом нас».




«567»


4 января 1925 г. новая нота в записях: «Старик очень болен, и сам тоже».
Судно бросает то туда, то сюда. 6 января: «Старик болен очень. Лед весь вынесло из губы. Мы в 2 саж. от берега, но на берег попасть нельзя. Шлюпку разломало льдом. Нету воды». 7-го Росляков по разломанной шлюпке попал на берег и достал дров.
9-го: «Старик болен. Обед старик не может поесть, поданный ему суп в койку. Полежит немного, да опять за суп». Сам Росляков тоже нездоров. В книжке запись за записью: «Я тоже». Но все-таки он выходит на берег. 11-го: «Я ходил на гору, а старик лежит, дожидает смерти. Шугу из губы то выносит, то опять набивает». 16-го: «К нам шугу набивало с моря. Старик лежит, но может повернуться в койке. Шлюпку совсем разбило». 17-го: «Шугу всю вынесло. Мы на чистой воде. Старику дал чашку чая, которую он выпил с трудом и стонет ужасно. Очень плох. Не может поворачиваться в койке».
18-го опять: «Вода, нельзя попасть на берег. Старик бредил без сознания». 19-го: «Старик бредил всю ночь и стонал ужасно». 20-го: «В 6 ч. утра дедушка скончался».
Росляков в это время был уже очень слаб и не мог похоронить своего товарища в камнях, на горе. «Старика вытащил на палубу», записывает он 21 января.
Его челюсть мы, значит, и нашли на палубе...
Росляков день ото дня слабеет. 22-го: «Ходил на губу. Но не мог перейти, очень слаб». 23-го: «Ходил на берег за снегом. Болен». 27-го: «Шторм. Лежал в койке. Дало сильную течь. Сколько прибывает, столько и убывает». 28-го: «Шторм. Был на палубе. Все смерзлось и скривилось совсем на бок». 29-го: «Не выходил из койки. Силы мои ослабели».
С каждым днем почерк становится все хуже и хуже, все больше недописанных слов. 30 и 31 января Росляков не в силах ничего записать. 1 февраля: «Лежал болен». 2-го: «Болей, не выходил». 3-го: «Лежал». 4-го: «Лежал». С 5 по 11 февраля одна запись: «За все время сильная головная боль. Не могу встать. Лежу. Не топлено. Камни под водой. Ноги поморозил. Не встаю». 12 февраля: «Лежу не вставая».
13-го и 14-го опять нет записей. Но правая страница против этих дней вся исписана. Это завещание: «Если же писать все подробно, то надо большая книга. Ничего не поделать, судьба не допустила туда более жить. Оторвало руль и штевень шугой. Теперь болен и поморозился. Лежу беспомощный, дожидая конца жизни. Последнее мое желание: если б кто нашел меня и положил в камни — этот добрый человек. Кабы лежать на сухом берегу, Афанасий Росляков из Териберки»
Последняя страница, где лежит карандаш, воспроизведена на нашей фотографии. Это пометка трех дней: «15 воскр,, 16 пон,, 17 вт,» — и общая к ним запись: «Страшная боль в ногах. Не могу встать. Жажду утоляю снегом».
Целый месяц Росляков лежал один. День ото дня слабея, не в силах выходить на палубу. Там, быть может, уже показалось солнце, а здесь —только коптящая лампа (пока хватало сил ее зажигать). Холодная палуба над головой обросла инеем, а за ней , а за ней гудят в такелаже штормы. Мачта уныло скрипит, трещит лед…
Последнее желание Рослякова исполнено через два с половиной года после его смерти: мы похоронили его в камнях на горе, поставили обрубок мачты и на перекладине написали: «А. Г Росляков. 17/11 1925» и «Э/с (экспедиционное судно) «Персей» 1927»...
А. Г. Росляков — потомок тех русских поморов, которые на маленьких кочах обошли все северное побережье России, открыли много столетий назад Северный морской путь к Оби, Енисею и Лене, обогнули Новую Землю. Без всякого страха зимовали они на Новой Земле, Груманте и северных берегах Сибири.»

Обручев С. В. Таинственные истории. Ред. и вступит, статья Э. М. Мурзаева. М., «Мысль», 1973.



«345»



«NZ»



«Фрагмент карты R-40-15-16»

[Fisch]

Продолжу тему,однако.

[Fisch]

[Fisch]

Начало оптимистическое,а вот финал ,увы .............


Скачать книгу(64.29 МБ):http://www.polarpost.ru/forum/download/file.php?id=24323

[Fisch]

А вот официальная версия этой трагической зимовки:


«c.189»

[Fisch]

«с.190»

[Fisch]

«с.191»



«с.192»

[Fisch]

Кулебякин Н.Я. [Загробное письмо к жене]

1909 и 10 году загробное письмо супруге любезной и дорогой моей супруге Анне Прокопьевне от супруга Вашего Николая Яковлевича всем низко кланяюсь и целую в последний раз и желаю от Бога доброго здоровья и прошу простить меня грешного и также детям своим Петру Николаевичу и Авдотье Николаевне и новорожденному посылаю заочное родительское благословение на всех цветущих летах и простите своего отца и попросите у Бога прощения во грехах моих и прошу отпеть и отслужить панихиду.

Милая супруга, прошу тебя, не пущай своих детей по миру, проси из милости хозяина Дмитрия Николаевича Масленикова, он тебя не оставит и сирот, даст кусок хлеба. Промыслу расчитатся будет, ежели выдаст по условию тебе 100 рублей. Вещи мои получить: 1 бихилы, 3 брюки белые, 2 пары новых, 1 рубашка сатиновая — вышитая грудь, 1 платок, 3 шапки, 1 норвежская отворотка новая и 2 сам шил, 1 Петрушке, из нерп отворотки, шарф, 2 теплых рубашки, рукавиц пар 5, кафтан, виндерка и малица. 1 одевальница, 1 подушка, перина вам самим, 3 пары туфель, 1 высокие, 1 маленькие Дуне, Петру. Сшита заготовка на бурки; сшил бы здесь, да нет подкладки, отдать кому-нибудь, так сошьют — все выделанная нерпа, есть 2 пары подошв кожи, сундук и корзина, есть поярковая шляпа, смененная на кепку, когда был Калиныч с Николаем.

Если Петруша Осокин будет жив, то он должен привести это все и отдать тебе.

[Fisch]

«Губа Мелкая (S-40-19-20)»

[Fisch]

http://fotki.yandex.ru/users/w-stiks/view/687897/



http://fotki.yandex.ru/users/w-stiks/view/687898/



http://fotki.yandex.ru/users/w-stiks/view/687896/

[Fisch]

«Кладбище промысловиков.»



«Кладбище промысловиков.»


«Новая Земля, устье реки Нехватова. Старое кладбище.»

Валерьян,как я понял, на НЗ могил не рыли,покойников просто обкладывали камнями ?

[Валерьян]

Fisch, мне как-то не приходилось бывать на похоронах на Н.З., но
учитывая то что почва - глина с камнями и вечная мерзлота, так яму
делают на высоту гроба и закрывают камнями чтобы песцы не растаски-
вали. На фото с табличкой видимо похоронен отец Виктора Денисова,
( вместе учились в школе). Фотку смотри в "Фотографии Н.З. 1950 годы.
Где взял фотку с табличкой? Нет-ли там.. год, место?

... Чтобы осмотреть внутренность жилища, я вошел в избу, где жил с семьей пригласивший нас промышленник-ненец. Это была просторная довольно чистая изба, разделенная на две части. У порога стояло ведро, наполненное птичьими яйцами, лежали окровавленные тушки птиц. У стены на полу сидела маленькая женщина, а в углу под нарами, завалившись навзничь и откинув голову, мертвецки спал молодой охотник . Во второй чистой комнате, куда направились гости, домашне блестел самовар, а на бревенчатых, еще не потемневших стенах висели разноцветные плакаты. Пол в обеих комнатах, стены и подоконники были до блеска пропитаны звериным салом. Я спустился к берегу и пошел вдоль узкой, покрытой галькой косы к видневшемуся вдали кладбищу. На берегу, испытывая новые винтовки, стреляли в мишень промышленники-зверобои. Они присаживались на колени и патрон за патроном выпускали в валявшуюся на берегу бочку. Я полюбовался на стрелков и пошел на остров, где виднелся сложенный из камней гурий, виднелись кладбищенские кресты. Остров был открыт с моря. Сорванные ветром белые клочья пены, подпрыгивая как мячики, катились над покрытой камнями землею. На кладбище я впервые увидел полярные цветы - желтые маки и круглые подушечки лиловых камнеломок. Холмы над могилами были сложены из камней. Здесь глубоких могил не роют, а гроб обкладывают сверху тяжелыми камнями. Из одной могилы торчал угол деревянного ящика, грубо сколоченного гвоздями, по-видимому, детский гробик. Высокие деревянные кресты были источены ветром и морозной пылью, которую в зимние ночи несет над снегами новоземельский бешеный сток. Две пегие пуночки, тряся хвостами, юрко бегали между могил. Обойдя остров, набрав на память цветов, нежно пахнущих весною, я воротился к поселку, где наши, закончив дела, уже усаживались в шлюпки. ....
Соколов-Микитов. Белушья Губа. 1930 год. Л/П «Седов». Н-Земля – ЗФИ – Северная Земля. Ушаков,Ходов, Урванцев, Журавлев.

[Fisch]

[Fisch]

«152»


«153»

Ботаник Зубков ампутировал пальцы,а врач Чечулин оказал первую мед.помощь-залил их спиртом

[Валерьян]

Жуткие истории, конечно. В наше время тоже таких историй было
не мало, где-то в архивах это может и зафиксировано, но не нашлось
человека, который бы об этом написал. Мы и сами, живя на северном
острове, (Сульменева губа), болели цингой. Ноги опухали, пятна, нада-
вишь пальцем остается яма. В то время овощей на НЗ не возили.
Лечились подручными средствами. Мама заваривала смолу, попадались
бревна очень смолистые, (сосна наверно), пили воду смолистую.
Весной прилетала дичь, свежее мясо. Летом ели "кислушки", растение
такое, листики в форме сердечек, очень сочные кислые. Стебельки пе-
реломишь так брызжут соком. Что такое "ложечная трава", часто упо-
минается в старых писаниях, есть на Новой Земле и на Шпицбергене.
Может это и есть "кислушка", другого растения не знаю.
Fisch, там на фото в Русаново, еще на двух могилах таблички. Засняли-
ли их ребята в "Вайгача" крупным планом.
Вити Денисова уже нет в живых. Хотел ему устроить свидание с отцом
- не получилось.

[Fisch]

Наверное вот эта травка

Ложечница арктическая, или Ложечная трава арктическая (лат. Cochleаria аrctica) — вид растений рода Ложечница (Cochlearia) семейства Капустные (Brassicaceae).
Народные названия: ложечница, горькая ложечница, цинготная трава, ложечный салат, хрен ложечный, воруха.
Встречается на побережье и островах Северного Ледовитого океана на глинистых и песчаных почвах.
Ложечница – мелкое приземистое растение с белыми цветками и длинночерешчатыми яйцевидными или сердцевидными, как бы ложковидными (отсюда название) прикорневыми листьями. Самый ранний тундровый витаминонос, надземные его части содержит до цветения 0,3—1,17 % эфирного масла (на сухую массу) и большое кол-во витамина С.
Масло имеет острый (горчичный) запах и содержит 87—98 % бутил-горчичного масла, небольшое количество лимонена, рафанола.
Еще в древности Л. считалась хорошим противоцинготным средством. Моряки и поморы, отправляясь в плавания, брали с собой запас соленой Л.
Содержащееся в растении эфирное масло придает зелени приятный вкус и запах, коренные жители тундры издавна ели ее в сыром виде, засаливали, использовали как пряную приправу. В нар. медицине применяют при ожирении, кожных и желудочно-кишечных заболеваниях. Л. содержит также алкалоиды, снижающие кровяное давление. Летом и осенью удовлетворительно поедается сев. оленем


«Ложечная трава арктическая (Cochleária аrctica)»



«хрен ложечный, воруха.»



«Цинготная трава»


«Ложечница арктическая- Cochleаria аrctica »



«Ложечная трава арктическая - Cochleаria аrctica.»

[Fisch]

[Валерьян]

Теперь имею представление о ложечной траве. Ни там, на Новой
Земле, ни здесь, в НАО, такого растения не видел, может просто не обра-
щал внимания. Спасибо, Fisch! Будем искать.

С табличками, жаль, на латуни зубилом - через 100 лет было бы читаемо
Похоже там от медного котла пластина.

[Fisch]

Вот как раз и о медном котле.



http://fotki.yandex.ru/users/w-stiks/view/720136/



http://fotki.yandex.ru/users/w-stiks/view/720135/



http://fotki.yandex.ru/users/w-stiks/view/720137/


Б.Бродянский.Полярное радио.Госиздат.М.1930 г.

[Валерьян]

У нас на промучастке Голомянная, в губе Северная Сульменева, по пути на птичьий базар, на кошке штормом забросило такую рогатую мину в ручей. Приезжали военные, разложили под ней большой костер, взорвалась, но не во всю силу, была, видно, подмочена взрывчатка.
Отец потом от ней откручивал всякие "штучки".

[Fisch]

«К.Носилов»

[Fisch]

Примерно вот такой был идол


«Самоедский идол »

Ещё были и вот такие



«Коллеция самоедских идолов»

[Fisch]

Сначало думал что фигурка на верхнем рисунке-собака(собака-друг самоеда),но оказывается это волк.


«Сядэй с волком на цепи ( "старшина-дух волков")»


Сядэй с волком на цепи ("старшина-дух волков") устанавливается недалеко от чума на сопке и должен охранять стада оленей от волков.Для того что бы он добросовестно выполнял свои обязанности его ублажают и задабривают, намазывают его рожу оленьей кровью,рыбьим жиром и,если заслужит,нюхательным табаком(толчёной махоркой),не забывая при этом и его волка.
Если же случится гибель или пропажа оленей то этого идола начинают оскорблять,бить и плевать в него.Экзекуцию обычно поручают женщинам,у них это хорошо получается.

[Fisch]

«The New York Times.August 15,1913 »

100 умерших от голода

Суровая зима отрезала поставки продовольствия рыбакам Новой Земли

ПАРИЖ, август. 14. Ужасный рассказ о голодной смерти более 100 рыбаков и их семей на Новой Земле, передано телеграфом из Санкт-Петербурга от Petit Parislen.
Прошедшая зима была очень тяжелой, и рыбаки не смогли получить как обычно свежие запасы продовольствия , море было замёрзшим и было невозможно ловить рыбу.
Научной экспедицией, посетившей остров найдены скелеты рыбаков и их жен лежащих в открытых и разрушенных ветром избах. Не осталось ни крошки пищи. Три мертвых женщины по-прежнему держали в руках младенцев.
В одном домике обнаружен дневник, написанный одним из рыбаков.
Последние записи следующего содержания:
У нас нет провизии и мы не в состоянии обеспечить себя рыбой. Днём было замечено приближающееся судно, но это была лишь иллюзия. Страшно видеть наших детей, умирающих от голода. Они плачут и просят у нас пищу. Мы начали есть шерстяную (или меховую?) одежду.
Мы по-прежнему продолжаем надеяться на помощь.
Все дети уже мертвы.В настоящее время живы четыре рыбака и две женщины. Наши страдания неописуемы.
Только что умерли двое мужчин. Они пытались предотвратить голод, поедая плоть своих погибших товарищей.
Дневник заканчивается:
«Я, Genoff последний оставшийся в живых. Я очень слаб. Я дрожу и глаза мои закрываются.»


Довольно вольный (корявый) перевод, далёкий от литературного,но как смог.
Не пойму,то ли это газетная утка или же действительно такая трагедия имела место быть.
По крайней мере я ни где не встречал упоминания об этом.

[Valentin Main]

Новая Земля!"Атомная помойка "под Синем Небом!
http://www.arte.tv/sites/de/derblogger/2012/03/18/nowaja-semlja-atommullkippe-unter-freiem-himmel/

[Fisch]

321

322-

Калинин А. За полярным кругом."Родник" № 3 (март) 1914 г.

Полностью рассказ читать:
https://fotki.yandex.ru/users/w-stiks/album/232175

[Fisch]

Забытый на Новой Земле

[Валерьян]

Леденящая душу история. Старики, однако,в прежние времена врать
умели. На промыслы специально брали человека умеющего рассказывать
всякие истории и даже выделяли ему пай от промысла.
Кина тогда не было.

[Fisch]

"Труд" №182 за 29 Сентября 2000г.


УНЕСЕННЫЙ ВЕТРОМ?

Максима Севастьянова из города Дзержинск Нижегородской области призвали в декабре 1998 года. Полгода он прослужил под Москвой, а затем был переведен на Север, где продолжил службу на острове Новая Земля, в воинской части ЮЯ-26894. Легко понять беспокойство матери, чей сын оказался так далеко и в столь непривычных для него климатических условиях. Открыла географический энциклопедический словарь: "Новая Земля - архипелаг в Северном Ледовитом океане... Около четверти территории покрыто ледяным покровом... Самый большой по площади в СССР покровный ледник... Входит в зону арктических пустынь..."
Но служба есть служба. Стала ждать писем. Каждое было для нее подарком. Сын уверял, что "все в порядке", и постепенно Татьяна Зиновьевна успокоилась, тем более что письма были спокойные, без жалоб, с подробным описанием особенностей службы на Севере в условиях суровой островной жизни. Она и сама стала скоро "спецом" в вопросах северной погоды - узнала, что означают разные "варианты погоды" и как они влияют на жизнь солдатской казармы. Когда за стенами, например, "первый вариант", то солдаты и офицеры вообще не выходят из помещения.
Сын писал: "Не волнуйся, мама, ничего со мною не случится". И вдруг - телеграмма, повергшая Татьяну Зиновьевну в шок: "Ваш сын Максим Севастьянов пропал при крайне неблагоприятных погодных условиях".
Написала командиру части, чтобы узнать - что же случилось? Но ответа не дождалась. Дозвониться до части - дело почти безнадежное, но ей все-таки наконец удалось. И услышала прямо-таки невероятную историю: якобы при первом варианте погоды, то есть при температуре, близкой к 40 градусам, и при ураганном ветре, когда даже машины из гаража не высовываются, Максим пошел... вынести мусор и его... унесло ветром".
Позже, видимо, поняв всю нелепость подобного объяснения, в воинской части изменили "версию": в ответе военного прокурора на материнский запрос значилось, что "рядовой Максим Севастьянов самовольно оставил часть". Стало быть, пустился в бега. И это при том, что всем, а уж ему-то, прослужившему на острове больше года, и подавно было известно: в тех редких случаях, когда кто-то даже при благоприятных погодных условиях решался совершить побег, все равно через день-два возвращался, поскольку деться на острове некуда, а выжить в арктической тундре практически невозможно. А тут - тихий, спокойный парень, проводивший все свободное время за книжками, вдруг перед самым окончанием службы совершает нелепый побег, выбрав для этого самое неподходящее время: бежит в жестокий мороз, в самый разгар пурги, при бешеном ветре, без теплой одежды, даже без запасного бушлата, зато... с мусорным ведром!
Кстати, о ведре. Его, изрядно покореженное, с оторванной ручкой, вскоре нашли недалеко от казармы, а обмороженное тело солдата Севастьянова обнаружили только в конце июня...
Что тут скажешь? Горько и больно оттого, что концов в этой жутковатой истории, конечно же, не найти, хотя для очистки совести Фонд "Право матери" помог Татьяне Зиновьевне подать в суд иск к воинской части и готов отстаивать ее права до конца. Но надежды мало - прецедентов пока, к сожалению, практически нет. Армия всегда права.
Что там произошло, как и почему принял столь страшную смерть молодой парень с Волги, думаю, ни мать, ни мы так и не узнаем: армия умеет хранить свои тайны, а российская Фемида, увы, не очень-то и пытается раскрыть их.

Алимамедова Лариса

http://www.trud.ru/article/29-09-2000

[Fisch]

Журнал «Вокруг света» Июль 1994

Робинзоны с мыса Саханин

Их было двое. Орнитолог Владимир Калякин, кандидат биологических наук. И Юрий Плец, физик-атомщик. На мыс Саханина, один из многих каменистых мысов на юге Новой Земли, их занесло по разным причинам. Но в тот момент они представляли экспедиционный отряд Научно-исследовательского института охраны природы, которому впервые за долгие годы запретов было разрешено провести в этих местах авиаучет гнездящихся и прибывающих на линьку птиц, а также обследовать птичьи базары.
Главою экспедиции, ее инициатором, конечно же, был Калякин. Многие годы он занимался изучением орнитофауны северо-западных окраин России. Начав с южного Ямала, перебрался на Югорский полуостров, побывал затем в Большеземельской тундре, на островах Колгуев и Вайгач, собрав немало ценных наблюдений. Но для окончательных выводов о причинах резких колебаний численности пернатых необходимо было поработать на островах Новой Земли. Калякин почти полгода затратил на «выбивание» разрешения и добился-таки своего. Юрий же Плец оказался с ним в попутчиках случайно: из-за страсти к дальним рискованным путешествиям и любви к Северу.
Уже не раз, тратя свое отпускное время, соглашаясь быть фотографом и рабочим, он выезжал в экспедиции с учеными института охраны природы. И когда узнал, что Калякин ищет попутчика для поездки на Новую Землю, не размышляя и минуты, согласился. Запретность архипелага для простых смертных лишь усиливала тягу и разжигала воображение. Вряд ли тогда Юрий представлял, да и Владимир тоже, что там им судьбой приготовлен серьезный урок по выживанию...
Экспедиция началась удачно. В Амдерме, где у Калякина за предыдущие годы работы появилось немало знакомых среди геологов, полярников и авиаторов, удалось быстро оговорить план предстоящих полетов, и уже на следующий день, воспользовавшись попутным вертолетом, направляющимся к геологам на озеро Крест-то, они вылетели на Новую Землю.
Лето выдалось необычно жарким. Температура в тот год поднималась до тридцати градусов! В тундре стаял весь снег, над бесчисленными озерцами серым облаком роились комары. Появились бабочки и стрекозы. Не без удивления поэтому, снижаясь над озером, приметили на берегу белого медведя. Тот отдыхал в тени вездехода, и, как заяц, напуганный грохотом вертолета, пустился бежать, только его и видели.
Успешным стал и день пребывания на озере. В одном из заливчиков обнаружили большую стаю белощеких казарок, собравшихся на линьку. Это было весьма ценное наблюдение, так как считалось, что линяют птицы обычно в открытом море. Но радовала и встреча сама по себе: птицы, занесенные в Красную книгу, оказывается, жили на Новой Земле. И жили спокойно.
В назначенное время, как и договаривались, прилетел за ними вертолет Ми-8, заказанный сотрудниками метеослужбы для облета. Погода благоприятствовала, небо было ясным, светило солнце, быстро побросали в салон рюкзаки, полетели. Началась работа. Помечали на карте скопления линных гусей, гнездовья белощеких казарок, лебедей. Осмотрели все птичьи базары в проливе Костин Шар, облетели остров Междушарский. Калякин удовлетворенно тряс головой, показывал большой палец, радуясь, что знаний о птичьем царстве прибавлялось. Заправиться пилоты решили на военном аэродроме, о чем заранее договорились с военными. Тут-то и начались первые осложнения.
Подкатившие на джипе представители комендатуры в черных беретах осмотрели вертолет, заглянули под сиденья. Проверили документы. Выяснилось, что хотя у всех имелись разрешения на посещение Новой Земли, но не было в них указания на посещение аэродрома.
— От вертолета не отходить, — приказал майор.
«Не арестовали, но задержали», — чертыхался Калякин. Судьбу их решить теперь мог только адмирал. Но он отправился на послеобеденный отдых. «Мертвый, видите ли, у него час, — язвил Калякин. — Не атомный полигон, а прямо-таки детский сад». Через два часа снова подкатил джип, и майор махнул рукой: «Улетайте отсюда скорее!» Проснувшийся адмирал, как по секрету признался Калякину майор, взглянув на документы, выразился резче: «Гони их к чертовой матери!»
Задержка на военном аэродроме обошлась дорого: возвратиться в Амдерму они уже не успевали. Полярный аэропорт, хотя солнце светило в это время года круглые сутки, закрывался на ночное время. Пилоты решили лететь на полярную станцию, что на мысе Меньшикова, и там заночевать. А по пути осмотреть птичьи базары. Тут-то и пришло в голову Владимиру Калякину, чтобы не терять время понапрасну на полярной станции, высадиться на одном из самых значительных птичьих базаров Новой Земли, что у мыса Сахалина. Кайры и чайки-моевки населяют здесь отвесные скалы на протяжении более десяти километров.
Сверху они разглядели какие-то брошенные строения, значит, будет где укрыться в непогоду. На базаре они собирались провести дня три. К этому времени на Новую Землю должен был прилететь вертолет геологов. Калякин быстренько написал записку знакомому начальнику геологической партии, чтобы этим рейсом забрали их с базара. Записку вручил летавшему с ними работнику метеослужбы, попросив сразу же по прилете в Амдерму вручить адресату.
Вертолет завис над землей, и, подхватив рюкзаки со спальниками, ружье и портфель, с которыми Калякин не расставался во всех экспедициях, оба члена научной экспедиции выпрыгнули в открытую дверь. Вертолет направился к мысу Меньшикова.
Собственно с этого момента и началась их робинзонада.
Светило солнце, было тепло. У них имелось немного хлеба, сахара, пара банок тушенки, хороший запас курева, чай, банка растворимого кофе и даже фляжка спирта. И еще — меткое ружье Калякина. Птичий базар был рядом. И хотя с плато, где они высадились, нельзя было разглядеть отвесных сорокаметровых обрывов, на карнизах которых гнездились птицы, но уже слышался характерный несмолкающий шум: урчание кайр, истошные крики чаек. Вдоль береговой линии на раскинутых белых крыльях парили, подобно планерам, хищные бургомистры.
— Отлично, — констатировал Калякин, вскидывая на плечи рюкзак.— Подыщем себе халупу поближе к базару да завтра же примемся за работу.
Однако с жилищем возникли трудности. То, что сверху они приняли за дома покинутого поселка, оказалось совсем не домами. Поставленные через равные промежутки, как телеграфные столбы, в линию, массивные сооружения четырехметровой высоты были сделаны из стали.
— Бункеры, — присвистнул физик-атомщик.
Двери в бункеры были полуоткрыты, скрипели на ржавых петлях. Аппаратура, стоявшая когда-то в них, судя по обломкам металла, была решительно выдрана. Должно быть, из этих сооружений наблюдали за первыми ядерными взрывами в атмосфере, которые проводились в пятидесятые годы на Новой Земле. У каждого екнуло сердце: зря, конечно же, отправляясь в дорогу, они не подумали о дозиметрах. А на каком расстоянии от бункера поднимался в небо смертоносный гриб — им оставалось только догадываться. И успокаивать себя тем, что все равно это не удастся узнать никогда и лучше уж думать, что происходило сие где-то не близко.
Однако решили — от бункеров держаться подальше. Для жилья присмотрели деревянный балок, стоявший чуть в стороне от подозрительного «поселка». Стекол в окошках балка давно уже не было, а ржавая печурка, стоило к ней притронуться, рассыпалась в прах. Но от дождя, от штормового ветра при случае жилище это все-таки могло защитить.
Три дня пролетели как один миг. В избушку и заглянуть не пришлось. Спали на воздухе, чай кипятили на костре. И днем и ночью обходили участки птичьего базара, вели наблюдения, проводили подсчет, торопились закончить работу к прилету вертолета. Но на четвертый день ударил гром. Сверкнула молния, началась гроза, что на Новой Земле — большая редкость. Пришлось обживать балок.
После грозы резко похолодало. По небу поплыли серые низкие облака. Зарядил ветер, на море начался шторм. Пришлось заделывать окошки калькой, прихваченной предусмотрительным Калякиным у геологов на озере Крест-то.
Кроме чая, кофе, спирта и папирос, никакой еды у них уже не оставалось. Продержались день, второй в надежде, что вертолет прилетит. Ждали и третий, и четвертый, и пятый... вертолет не прилетал.
Приноровились жить по расписанию амдерминского аэропорта. Днем далеко от избушки не уходили, а ночью, зная, что аэропорт закрыт, Калякин отправлялся в тундру на охоту.
Как и большинство орнитологов, он был прекрасным стрелком и отличным охотником. Но подходящей дичи в окрестностях водилось мало, и подобраться к ней по ровной, как стол, тундре было нелегко. Лишь однажды Калякину удалось подстрелить гуся, но тот рухнул на середину озерка.
Собаки не было, пришлось лезть в ледяную воду самому, плыть, после чего он долго не мог согреться у костерка. Надо было подумать, чтобы соорудить в балке если уж не печку, то какое-то подобие очага. Минуло уже десять дней, как они начали жить на мысе Саханина. Веры в прилет вертолета они не теряли, но пора было обустраиваться, начинать настоящую робинзонью жизнь.
Разыскав похожую на лом трубу, отправились осматривать бункеры. О радиации уже не вспоминали, искали подходящий материал. Мысль физика оказалась гениальной. В одном из бункеров взяли железный каркас стола, в другом отодрали листы дюраля, чтобы закрыть каркас с четырех сторон. Самым трудным оказалось отыскать и отодрать уголки, соединив которые, можно было бы сделать вытяжную трубу. Но, серьезно потрудившись, справились. Вскоре в их доме полыхал в очаге огонь, и, хотя за стеной посвистывал пронзительный холодный ветер, можно было как следует согреться.
Второй задачей стало сооружение коптилки. В балке с заклеенными бумагой окнами было темно, как в пещере. На свалке у тех же бункеров валялась бочка с каким-то машинным маслом. Залили его в консервную бланку, скрутили фитиль — теперь, немилосердно чадя, коптилка горела круглые сутки, помогая сохранять спички. Оставалось подумать о пище.
Решение напрашивалось само собой: брать дань с птичьего базара. Кайры питаются рыбой, мясо их припахивает ворванью, но едят же их песцы и белые медведи. А поморы, зимовавшие в прошлом на Новой Земле, сотнями заготавливали этих птиц для прокорма упряжных собак.
Опыт стрелка, однако, здесь не был пригоден. Скалы отвесно уходили к вечно клокотавшему под ними морю. Подстрелить птицу труда не составляло, но достать потом... Спуск к морю на этом мысу был лишь за много километров от балка.
Калякин припомнил, что поморы ловили кайр петлей, подводя ее к птице при помощи длинного шеста. Пришлось, опять же из хлама у бункеров, сооружать нечто подобное. Конечно, вместо шеста отыскалась дощечка, которую нужно было держать двумя руками, а вместо конского волоса пристраивать полиэтиленовый провод. Однако доверчивость кайр рассеяла все опасения.
Птицы начали ловиться одна за другой. Пролежав часа три на карнизе базара, Калякин умудрялся наловить штук семь. Главное тут было самому не сорваться, не грохнуться со скалы вниз. Научились робинзоны и приготовлять кайр. Рецепт оказался прост: кипятить птицу в котелке четыре с половиной часа. После этого мясо становилось мягким и почти не пахло ворванью. Правда, без хлеба и соли да еще каждый день, утром и вечером, кушанье это не было в радость, но чувство голода утоляло. Для поддержания бодрости духа они ежедневно выпивали по чайной ложке спирта, настоянного на золотом корне, цветочки которого украшали плато во многих местах.
Закончился июль, наступил август. Над морем постоянно висела облачная пелена, под берегом рокотал прибой, пронизывающий ветер не утихал по нескольку дней. Они терялись в догадках: почему за ними не прилетали? Откуда им было знать, что тот метеоролог, которому Калякин вручил записку, по прилете в Амдерму не сразу вспомнил о ней. Был субботний день. С дороги он отправился в баньку, хорошенько с друзьями попарился, похваляясь полетом на Новую Землю. Затем был выходной. Вспомнил он о записке случайно, наткнувшись на нее в кармане, когда подошел срок выходить на работу.
К тому времени вертолет геологов уже побывал на Новой Земле и вернулся. В том месяце это был последний его рейс. Отпущенные на полеты средства иссякли. Нужно было дожидаться денег следующего месяца. Начальник партии знал Владимира Калякина как опытного тундровика и не схватился за голову, уверенный, что тот сумеет продержаться полмесяца. Но в следующем месяце начались задержки с деньгами, а затем подошел циклон, не стало летной погоды...
— Может, уйдем отсюда, — предложил как-то Юрий Плец.
Калякин и сам подумывал об этом. До мыса Меньшикова, ближайшего жилья, по прямой было километров сто пятьдесят. Но уж больно извилист в этом месте берег. Немало обширных бухт, узких, как фьорды, заливов. Преградой могут стать реки и ручьи, бурные в эту пору года. Не каждый из них вброд перейдешь. Расстояние могло увеличиться вдвое, если не втрое, а физик от рождения прихрамывал, такой путь для него мог стать серьезнейшим испытанием.
Если уж идти, размышлял Калякин, то придется идти со стоянками, а для этого следовало запастись провиантом. Заготовить дюжины три, а может, и больше кайр. И он было взялся за это, как вскоре убедился, что с заготовкой птиц они опоздали. Подросшие птенцы, не научившиеся летать, смело прыгали с высоченных скал в море. За ними слетали и родители. Базар быстро пустел. День ото дня птиц становилось все меньше, трудно было их ловить, и возникал вопрос: как жить, когда со скал улетят все птицы?
— Уходить надо, — все чаще предлагал Юрий. — О нас забыли и вспомнят теперь, когда начнут снимать экспедиции по всей тундре, не раньше. А к тому времени, глядишь, и снег ляжет. Двинем к полярникам, на мыс Меньшикова. Поверь, дойду я!
Но Калякин понимал, что говорится это из лучших побуждений. Юрий не хотел быть ему обузой, однако шансов осилить дорогу было мало. «Уйдем, а вдруг прилетят, нас искать начнут, — отвечал он. — Нет уж, лучше на месте оставаться».
Время меж тем шло своим чередом. Уже подходил к середине август. Наступило одиннадцатое число. Погода с утра выдалась скверной. По небу плыли низкие серые облака, штормило. Глухо ударял о скалы накат, моросил мелкий дождь, из балка выходить не хотелось. В такую погоду и ждать нечего, решили они и, попив чайку, полезли в спальные мешки. Как вдруг услышали: вроде бы гудит! Переглянулись, прислушались, помолчав, и, на ходу натягивая сапоги, без курток кинулись к двери.
Лоснящийся от дождя вертолет уже зависал, опускаясь неподалеку от балка. Кончилась их двадцатишестидневная робинзонада.
Возможно, мне не довелось бы обо всем этом узнать — Калякин не большой охотник о себе рассказывать. Если бы не одно серьезное обстоятельство.
... В тот год к Новой Земле тщетно пытались прорваться участники международной экспедиции «Гринпис». Об этом много писали газеты и журналы, наш тоже. Так вот. Калякина раззадорила статья, опубликованная в одном из журналов под шапкой: «Почему этого не сделали мы?»
— Что не сделали? — возмутился он, когда у нас с ним зашел однажды разговор о Новой Земле. — Если вопрос относится к демонстрации протеста в районе подземных ядерных испытаний, то ответ очевиден. С теми из наших людей, кто попытался бы сунуться туда, не стали бы церемониться, как с экипажем «Гринпис». Ну а если говорить о независимой радиологической экспертизе, то все наоборот. Такие материалы были собраны нами в июле — августе 1990 года.
С Юрием Плецем мы привезли с Новой Земли пять ящиков образцов.
Так я узнал и о робинзонаде, и о том, что она не прошла даром. Все ночи, как выяснилось, какая бы мерзкая погода ни была, друзья уходили насколько возможно, обшаривали окрестности и собирали образцы почвы, растительности, животного мира. Анализы их дали возможность ученым во весь голос заявить об опасности проведения ядерных взрывов на Новой Земле, содержания там полигона, необходимости исследования загрязненной природы. Но об этом нужно вести особый разговор.
В.Орлов
http://www.vokrugsveta.ru/vs/number/6485/