Новая Земля

[vladiz.]

Секретная часть- это уже ближе.
Писал заявление на Кубу!
Я тоже писал, только в Сирию-), не шучу. Замполит меня, я даже то место помню в бочке где произошло, замполит, столкнувшись в узком коридоре, произнес- ты совсем сдурел солдат-), служить будешь здесь.
На том мой почин воина-интернационалиста и закончился.
Воспоминания о солдатской службе какие то древние, Дима, есть что посвежее, поближе к нашим дням?

[vladiz.]

Интересная повесть, жизненная, сам через такое прошел отчасти.
Еще в старой деревянной казарме, осень или зима 82-го года,- пропало отопление . Уже не помню почему, заморозили трубу или что еще..., бедные мы!!, бедные здоровые черные крысы, что тянули службу вместе с нами. Последние сбежали в стройбат, мы же спали под матрасами тех,кто был на смене. В казарме минус 12, шинель, два матраса на себя и в кровать. Зато заступая на смену в бочку- морило прямо на разводе от жары. Тем, кто не ходил на БД приходилось тяжело.

[Игорь]

[SGolovnev]

Просмотрел обе книги, фотографии учебного заведения так и не нашел. Закрадывается сомнения, что речь идет именно об этих книгах. Гражданскому человеку сложно понять, что такое послужной список военного. И если уж на "Орбите" вы варились в собственном коллективе, то не стоило затрагивать данную тему. Про редактирование - кто выпустит книгу без редакции? И по живому, Игорь, еще как по живому! А присылают гораздо больше, чем может вместить в себя даже многостраничное издание. Про кризис темы заблуждаешься. Их хватает и в прошлом, и настоящем Новой Земли.


С.Е. Рябцев

Сергей Евгеньевич Рябцев – полковник в отставке, проходил службу на Новой Земле с 1993 по 2000 год в должности командира 249-го отдельного батальона связи и радиотехнического обеспечения (войсковая часть 69167). В 2000 году был назначен старшим офицером связи штаба 12-го ГУ МО. Уволился с военной службы в 2010 году с должности начальника отдела связи штаба – заместителя начальника штаба по связи Главного управления. Почетный радист России.


РОГАЧЁВО

Создававшийся на островах Новая Земля ядерный полигон не мог функционировать без собственного аэродрома. Это было понятно всем. Поэтому в 1954 году на единственном равнинном участке местности в 12 км от поселка Белушья Губа был построен аэродром с металлической взлетно-посадочной полосой (ВПП) для базирования полка истребительной авиации, 504-й отдельной смешанной эскадрильи специального назначения, эскадрильи транспортной авиации. Позднее рядом с аэродромом вырос поселок Рогачёво, получивший свое название от Рогачёвского залива.

Аэродром Рогачёво сегодня – это тот элемент структуры Центрального полигона Российской Федерации, который никогда не прекращал своей работы ни днем, ни ночью, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. В этом ничего удивительного нет, ведь большую часть года попасть на Новую Землю с материка можно только воздушным транспортом, а добраться до маленьких островков жизни и военного городка, построенного рядом с испытательной станцией полигона, круглогодично возможно исключительно вертолетом.

С годами аэродром расширялся, модернизировался. После реконструкции ВПП в 1972 году полоса стала бетонной. К началу 90-х годов это был аэродром первого класса с полосой длиной 2500 и шириной 40 метров, разветвленными рулежными дорожками, стационарными сооружениями и современными средствами системы посадки, с многократно резервированным энергообеспечением. Все вышеперечисленное позволяло принимать воздушные суда любого типа, обеспечивать полеты днем и ночью в любых метеоусловиях (минимум для посадки – высота нижнего края облачности 100 метров и горизонтальная видимость 1000 метров).

Здесь же, в Рогачёво, для обеспечения регулярного транспортного сообщения с материком был сформирован аэропорт Амдерма-2 со всей необходимой инфраструктурой, обеспечивавший перевозку пассажиров, а при необходимости и грузов, до аэропортов в городе Архангельске. Таким образом, аэродром Рогачёво, известный всем летчикам Севера, представляет собой аэродром смешанного использования.

В начале 90-х годов на аэродроме Рогачёво базировались две авиационные части: 641-й гвардейский истребительный полк (гв. иап) 4-й дивизии ПВО и 194-я отдельная вертолетная эскадрилья (овэ) полигона.

1950-й истребительный авиационный полк в составе ВВС СФ с дислокацией на эродроме Североморск-1 был сформирован в 1955 году в соответствии с директивами начальника Главного штаба ВМФ и штаба СФ.

С 1.05.1955 полк переименован в 991-й отдельный истребительный авиационный полк (оиап), который 30.12.1955 года был переведен на новый штат с дислокацией в Рогачёво (Новая Земля). С 28.04.1960 г. полк – в составе 4-й дивизии ПВО 10 ОА ПВО на прежнем месте дислокации. На вооружении полка стояли истребители МиГ-17 различных модификаций. На него возлагалась задача охраны воздушного пространства полигона и государственной границы. В 1972 году полк был передан в состав 5-й дивизии ПВО и перебазирован на аэродром Бесовец (Петрозаводск), а взамен него оттуда передислоцировали 641-й гв. иап, на вооружении которого стояли истребители-перехватчики Як-28П. В войсках ПВО СССР это был, по сути, последний полк на Як-28П, сюда перегоняли самолеты со всего Союза.

Запасным аэродромом 641-го гв. иап был Нарьян-Мар, где осуществлялось переучивание летного состава на Су-27. В 1987 году полк был перевооружен на этот новый многофункциональный истребитель. На постоянном боевом дежурстве находилось звено Су-27 с готовностью к вылету 15 минут. Они были способны перехватывать воздушные цели за пределами воздушного пространства полигона на высоте до 20 километров. Летчики полка имели опыт перехвата реальных воздушных целей и полетов в условиях, которые, без какой либо натяжки, можно было назвать экстремальными.

В состав дивизии ПВО входило и 317-е отдельное транспортное авиационное звено, прикомандированное по вопросам обеспечения к 641-му иап. Звено состояло из двух единиц самолетов Ил-14 (в дальнейшем – Ан-26) и двух вертолетов Ми-8, на него возлагались задачи по обеспечению поисково-спасательных работ во время полетов истребительной авиации, перевозки личного состава на дальние радиолокационные точки.

В 1993 году 4-я дивизия ПВО была расформирована и выведена с Новой Земли. 641-й гв. иап перебазировали на Кольский полуостров на аэродром Африканда.

194-я отдельная вертолетная эскадрилья (войсковая часть 59116), ставшая правопреемницей 504-й отдельной смешанной эскадрильи специального назначения, была сформирована в 1963 году (год формирования – единственная запись, которая имеется в историческом формуляре полигона). В начале 90-х годов она имела на вооружении вертолеты Ми-8 различных модификаций. В 1994 году, после вхождения в состав эскадрильи транспортного звена, на острове появились два самолета Ан-26, командирами которых были майоры Назыров Назыр Назырович (легендарный три Н) и Домрачев Вячеслав.

Все специальные полеты внутри архипелага выполняли летчики эскадрильи. Они совершали воздушную и ледовую разведки, ретрансляцию связи, перевозку людей и грузов, поиск и спасение тех, кто попал в беду, производили забор проб воздуха, биологических проб, а также решали самую главную задачу, для которой и создавалась эскадрилья – авиационное обеспечение ядерных испытаний. Следует сказать, что эти полеты выполнялись над безориентирной местностью, за пределами видимости радиолокационных станций, но летчики никогда не возвращались на аэродром, не выполнив поставленную задачу. Казалось, что таким асам, как А.В. Конаков, А.В. Лаптев, С.Н. Тепляков, Ж.К. Мусин, Ю.Н. Кондратьев и др., знакомы каждый камень в тундре, каждый сугроб, каждая скала. В 1994 году командиром эскадрильи был полковник Конаков Александр Владимирович (начальник штаба – Богданов Геннадий Иванович), его сменил полковник Тепляков Сергей Николаевич. Последним командиром, принявшим эскадрилью в 1997 году, стал подполковник Кольцов Юрий Иванович.

На долю отдельной вертолетной эскадрильи выпало много испытаний и потрясений. После катастрофы Ми-8 майора Кунгурцева в 1994 году она была выведена из состава полигона, включена в состав ВВС Северного флота. Через 4 года ее снова вернули в состав полигона, еще через год – расформировали, уступив право решать возложенные на нее задачи вначале 203-й отдельной испытательной авиационной эскадрилье (оиаэ) 12-го Главного управления Министерства обороны РФ, а затем ее преемнице – 1080-й авиационной базе.

На момент моего прибытия на полигон старшим авиационным начальником в гарнизоне (он же начальник отдела авиационного обеспечения, заместитель начальника полигона по авиации) являлся полковник Миронов Юрий Арсеньевич (его предшественником был полковник В.И. Кочешков). На него возлагались задачи руководства полетами и допуска (подтверждения допуска) вертолетчиков к выполнению задач. За свои профессиональные и человеческие качества Юрий Арсеньевич пользовался непререкаемым авторитетом как у командиров частей, так и у всего летного состава. Трагически погиб 7 мая 1997 года. Заместителем Юрия Арсеньевича (и его предшественника) по инженерно-авиационной службе был подполковник Загребельный Иван Иванович, которого за глаза называли «вечным». Легендарная личность, проверявшая лично готовность каждого самолета к вылету – в любое время дня и суток. После гибели Ю.А. Миронова отдел авиационного обеспечения возглавил полковник Мусин Жиганша Кешович, прослуживший на этой должности до 2005 года. Уволившись с военной службы, Жиганша Кешович стал сначала заместителем, а с 2009 года – главой муниципального образования городской округ «Новая Земля».

С 1963 по 1998 годы основные авиационные перевозки на Новую Землю осуществлялись самолетами Ан-12 327-го отдельного транспортного авиационного полка (отап) ВВС ВМФ, базировавшегося на аэродроме Остафьево Московской области. На полигоне до сих пор помнят имена командиров экипажей Ан-12 полковника Базванова Владимира Ивановича, подполковников Квашнина Анатолия Лаврентьевича, Ижутова Владимира Николаевича, майоров Чуносова Михаила Ивановича, Снежко Анатолия Николаевича.

За планирование, доставку личного состава и грузов на полигон в 6-м управлении ВМФ (войсковая часть 31100) отвечал подполковник Лобанов Юрий Андреевич. Вся его служба была неразрывно связана с Новой Землей и новоземельцами. Уволившись из рядов ВС РФ, Юрий Андреевич не бросил свое любимое дело, продолжал трудиться на благо полигона в 12-м ГУ МО.

Авиационные воинские части не могут выполнять свои задачи без частей обеспечения. В Рогачёво вопросы аэродромно-технического, инженерно-аэродромного, авиационно-технического обеспечения, охраны важнейших объектов, снабжения водой, продовольствием, теплом, горючим и смазочными материалами, а также эксплуатации и ремонта жилого фонда, инженерных сетей военного городка и удаленных объектов жизнеобеспечения решала 3256-я авиационно-техническая база (атехб), войсковая часть 26894. Сформированная в марте 1955 года как часть ВВС СФ, она уже 10 июля была перебазирована на Новую Землю и вошла в состав полигона. Ее предназначением было обеспечение деятельности 504-й отдельной смешанной эскадрильи специального назначения, эскадрильи транспортной авиации, полка истребительной авиации. В 1994 году авиационно-техническую базу вместе с вертолетной эскадрильей и обс рто вернули в состав СФ, однако с 1 апреля 1998 года они в связи с переподчинением полигона были переданы 12-му ГУ МО. С 1 декабря 2007-го в нее структурно вошли обс рто, метеослужба и др. подразделения отдела авиационного обеспечения, она снова была передана ВВС СФ.

Круг задач этой типовой воинской части авиационного тыла огромен. Наверное, отсюда и уважение, которое демонстрировали все (в первую очередь – летчики) тем людям, которые готовили аэродром к полетам, кормили, одевали, снабжали запасными частями, перевозили все и вся, обогревали, лечили и даже выплачивали денежное содержание военнослужащим, заработную плату гражданскому персоналу, работающему в поселке Рогачёво. С 1978 по 1982 год частью командовал полковник А.А. Чернышов, который в 1991-м вернулся на Новую Землю и прослужил два года в должности заместителя начальника полигона по тылу. После Анатолия Алексеевича командирами авиационно-технической базы были полковники В.Т. Марков и В.И. Шаповал. Последнего в 1994 году сменил полковник Астапов Сергей Дмитриевич, ставший впоследствии заместителем начальника полигона по тылу, а с 1999-го – начальником полигона,
командиром войсковой части 77510.

Еще одной структурой, без которой немыслимо функционирование любого аэродрома вообще и Рогачёво, в частности, был и оставался до 2007 года 249-й отдельный батальон связи и радиотехнического обеспечения (обс рто), войсковая часть 69167. Силами подразделений этой части обеспечивались все виды связи с материком, штабом и КП полигона, штабами и командными пунктами старших и взаимодействующих объединений, соединений и воинских частей, подчиненными силами, воздушными судами на всех этапах полетов.

Батальон поддерживал в постоянной готовности системы посадки не только аэродрома, но и четырех вертолетных площадок в поселке Северном, Малых Кармакулах, Паньковой Земле и Чиракино, четырех маленьких островков жизни в снежной пустыне, где всегда были готовы принять, разместить, обогреть и обеспечить всем необходимым любого, кто совершил вынужденную посадку, потерял ориентировку или кому просто нужно было дожидаться нормальных условий для продолжения полета.

Батальон всегда был оснащен современными средствами связи и РТО. Система посадки постоянно модернизировалась, специалисты батальона, кроме освоения новых образцов, изобретали уникальные способы боевого применения вооружения и военной техники, с готовностью брались за реализацию казалось бы неосуществимых проектов и всегда оказывались на высоте. Техника связи и РТО, которую уже освоили (и даже модернизировали) специалисты 249-го обс рто, вызывала зависть и уважение в других авиационных частях.

Хорошо помню, как принял «обескровленный» батальон. Моряки призыва 1994 года удивлялись, придя в казарму: «А где личный состав?» Тогда у меня было всего 20 матросов, еле-еле на одну дежурную смену хватало. Им приходилось жить на своих объектах, а чтобы совсем не озверели – находили возможность подменять их офицерами и прапорщиками. И те кто пришли (их мне дали 42 человека), наверное, стали самым лучшим призывом в моей службе, не было у меня раньше ребят надежнее, может, поэтому я до сих пор помню их имена. Не забыл, как разгонял паникеров и бездельников, а потом, пользуясь одобрением Командующего ВВС СФ, переманивал нужных людей из ВВС Черноморского флота. Какая же это была помощь, когда пришли прапорщики Николай Зосимович Зноев (сейчас уже покойный), Михаил Викторович Ривута, Игорь Александрович Сидорчук, Николай Васильевич Хильченко, Юрий Евгеньевич Кулижский, Владимир Михайлович Осмоловский, Александр Иванович Федотов, Иван Анатольевич Ященко, Виталий Иваненко, Виктор Михайлович Пирог и другие! Ей богу, в 1995–1997 годах мне казалось, что я могу горы свернуть со своими ребятами.

Именно благодаря специалистам батальона после аварии на ДЭС-2 ни на один день не оставались без электропитания жилые дома и социальные учреждения военного городка, ни разу не прозвучала фраза: «Аэродром Рогачёво закрыт на прием и выпуск воздушных судов по причине неготовности системы посадки!» Думаю, что этим можно гордиться – это ли не показатель мастерства, компетентности, трудолюбия?! До 1993 года батальоном командовал подполковник Козлов Геннадий Алексеевич (его предшественник – подполковник В.Г. Кубышенко), от которого бразды правления принял я. В 2000 году меня перевели в центральный аппарат 12-го ГУ МО старшим офицером связи штаба. В период службы в Главном управлении я продолжал заниматься оснащением своей части и ЦП РФ новой техникой, потом принимал участие в реорганизации батальона и узла связи штаба полигона. Откровенно говоря, старался сохранить опробованную в различных условиях устойчивую структуру или хотя бы не допустить ее принудительного уничтожения. Батальон был передан мной в то время еще майору А.В. Хатминскому, который был моим заместителем по вооружению – начальником технической части. Александр Викторович удивил меня своей лихостью, с которой он брался за самые сложные задачи, и умением организовывать личный состав на их решение. В 1999 году после слов «командир, только не мешайте мне!» он так подготовил автомобильную технику к сезонному обслуживанию и строевому смотру, что я точно знал, кому буду передавать батальон.

Сейчас 249-й обс рто прекратил свое существование как отдельная воинская часть, но практически все подразделения вошли в состав батальона связи и радиотехнического обеспечения 3256 авиационно-технической базы и также выполняют возложенные на них задачи.

Говоря об авиации Центрального полигона Российской Федерации, нельзя не сказать, что еще в 1993 году авиационный городок Рогачёво был пунктом постоянной дислокации ряда воинских частей, не входивших в состав полигона. Речь идет о воинских частях 4-й дивизии ПВО из состава 10-й армии ПВО страны, таких как 406-й зенитно-ракетный полк (зрп), вооруженный ракетными комплексами С-300, центр боевого управления авиацией, обеспечивавший подъем, управление истребителями и наведение их на воздушные цели, а также 35-й радиотехнический батальон (ртб) – глаза всей системы ПВО, способный обнаружить, определить государственную принадлежность любой воздушной цели далеко за пределами воздушной границы России, выдать необходимые параметры для поражения, обеспечить уничтожение воздушного противника. Все эти части, за исключением 35-го ртб, к началу 1994 года были расформированы, а на базе радиотехнического батальона была создана пограничная радиотехническая комендатура, принявшая на себя задачи по охране сухопутной, морской и воздушной границ РФ.

В целом авиационная составляющая ЦП РФ представляла собой автономный мирок с большими задачами и возможностями, живущий своей жизнью, но органично вписывающийся в жизнь полигона. Не случайно самым старшим должностным лицом в военном городке Рогачёво, которому подчинялись все без исключения воинские части столь разнородного состава и назначения, был старший авиационный начальник (по названию должности – начальник отдела авиационного обеспечения), заместитель начальника Центрального полигона РФ по авиации. Человек, ответственный за все – от состояния летной столовой и тепла в казармах до безопасности полетов и взаимодействия всей авиационной братии в любых мыслимых и немыслимых ситуациях.

Да, что там говорить, поселок Рогачёво – это были не только казармы и штабы дислоцированных здесь авиационных частей, но и Дом офицеров, жилые дома-пятиэтажки, восьмилетняя школа, детский сад, пять магазинов, медицинский пункт, амбулатория, хлебозавод, подсобное хозяйство, банно-прачечный комбинат, причал, склады НЗ и текущего довольствия, метеостанция, три автопарка, теплоцентраль, километры коммуникаций, столовые летные и матросские и т.д. Были свои спортивные команды, принимавшие участие в спартакиадах полигона, праздники, торжественные собрания, концерты художественной самодеятельности. Жизнь кипела и ни в чем не уступала Белушке, столице Новой Земли.

Сейчас поселок значительно уменьшился в размерах, постоянных жителей в нем почти нет, они переехали в Белушку, инфраструктура сократилась, но все равно 100% тех, кто прилетает в Рогачёво, первое, что видят, да и последнее тоже – это командно-диспетчерский пункт, сердце и мозг авиации Центрального полигона РФ. Лучше пусть он называется так, чем избитой фразой «воздушные ворота», тем более что воздушные ворота никто не видел, они находятся за 200 км от центра взлетно-посадочной полосы аэродрома, там, где начинается зона ответственности руководителя полетов, где звучит фраза любого командира экипажа: «Добрый день, «Береговой», к вам с посадкой, под ваше управление, эшелон 6400, курс 343 градуса, вход в зону доложу». И раздается в эфире спокойный голос руководителя полетов Новой Земли: «34562-й, я «Береговой», добрый день, занимайте 3200-й, эшелон свободен, работайте со мной 124,0. Управление принял».

В общем, вся летающая братия знает, что здесь, в Рогачёво, на практике обеспечивается золотое правило авиации – «слышу, вижу, управляю», что здесь всегда готовы принять любой борт, накормить, обогреть и дать крышу для отдыха экипажам и пассажирам, решат проблему с дозаправкой и обслуживанием воздушного судна. И от чистого сердца хочу сказать: «Ребята, дай вам Бог и дальше быть такими же, удачи вам и терпения в вашей нелегкой, но такой нужной работе!!! Счастья вашим семьям и близким!!! Все, что вы делаете, никто и никогда не забудет».

В заключение позволю себе несколько строк о настоящем Новой Земли в части, касающейся Рогачёво. Сейчас средства массовой информации стали уделять полигону гораздо больше внимания, чем раньше. Да и визиты высоких гостей тоже перестали быть редкостью. Вернулись обратно ракетчики. В 2015 году близ Рогачёво заступил на боевое дежурство зенитный ракетный полк 1-й дивизии ПВО 45-й армии ВВС и ПВО Объединенного стратегического командования «Север». На его вооружении находятся ЗРС С-300 «Фаворит». Зенитный ракетный полк стал первой полноценной воинской частью Северного флота, сформированной в последние годы на островах Северного Ледовитого океана. Продолжается модернизация аэродрома, ведутся работы по расширению и удлинению взлетно- посадочной полосы, созданию рулежных дорожек, мест стоянки самолетов, площадки противообледенительной обработки авиатехники, других зданий и сооружений. Самолеты истребительной авиации пока только осваивают взлет - посадку в Рогачёво. Это и Су-27 небезызвестного полка из Бесовца, летчики которого в 2012 году совершили две командировки на Новую Землю, и истребители- перехватчики МиГ-31БМ, звено которых побывало здесь в 2014 году. Кто знает, может, они прилетят сюда насовсем?

[Игорь]

привычный снобизм военного человека по отношению к гражданскому.
Не учел только одного-я все таки срочную отслужил задолго до Новой земли, и из семьи военного, жизнь военных, офицероа и солдат представляю не по книжкам и не по военному училищу.
Что касается "варились в собственном соку"..все служившие рядовые служили варясь в собственном соку, ну не гуляли же они по соседним в/ч.Непосредственно в испытаниях не участвовали очень многие.Но все так или иначе что то обеспечивали. Чем хуже Орбита тог же госпиталя в этом смысле не очень понимаю.
Военные слабо представляют как жили гражданские. А у нас жизнь была посложнее в бытовом смысле намного.Это не из зависти, я уже писал что отношусь в большим уважениям к военным,к морякам особенно, особенно к тем кто реально делал что то серьезное. Но начиная с превого дня свою жизнь мы организовывали сами. Нам не полагался паек и вещевое довольствие, это правильно, даже не помню что бы нам что то кто то давал .Даже разнарядку-по ней товары ,дефицит иногда препадал и нам случался крайне редко.Я помню как делили детскую шубку на профсоюзном собрании ..навряд ли кто то из военных об этом знает. Но это быт.У нас не было своего транспорта,был закрепленный Урал. Мы приспосабливались. Даже рыбалка у нас и у военных была разная.У военных на ГТС с матросом за фрикционами.У нас 2 ноги ,весь груз включая канистры с бензином и буры, ружья и 18км по Рогачевскому заливу на Поморское. вот из таких деталей и складывалось совершенно иное представление о жизни там. И никто не стонал и не жаловался-принимали как положено, военные и их задачи первичны, наше дело помогать. Кстати и о медиках у меня сложилось свое впечатление-и оно разное. Одни просто молодцы , жена там рожала , я сам ни разу не обращался за все время, другие -я их никогда не забуду , помню пофамильно-приторговывали внезапноставшим дефицитным антистафилококовым гамоглобулином. Это неприятная страничка,я ее опустил в своих записках..может быть не прав, резал себя по живому,не хотел вспоминать.
Связистов вспоминают тогда когда связь вдруг прерывается.Обычно матом.
В день профилактики телефон обрывали граждане с просьбами включить ТВ. Ты видимо забыл,что именно Орбита "поставляла" на гарнизон практически бесперебойно ТВ ,радио. Кто то вспомнит возможно эфирное радио из ДОФ с тресками и шумами, сравнит его с трансляцией Маяка и !программы радио в безупречном качестве. Я не меряюсь пиписками-просто напоминаю ,что связь помимо чисто бытовых аспектов Орбита давала и узел связи, Декорации ,т.е обеспечивала полигон высококачественной постоянной связью с Москвой и другими городами.
Ну и особисты часто позванивали от нас по трубке проятнутой в коридор или из предбанника спец аппаратной.
Поэтому предположил ,что кухня внутренняя этой работы и быт людей таких же новоземеьцев будет интересен многим. Экскурсии на Орбиту и военных и школяров были регулярными с непременным показом Тома и Джерри на 2 часа в конце.
так что общий посыл не понял в адрес Орбитыю.а насчет падения интреса-не я написал о том что тираж рапсродается хуже (второй альманах). Право на мнение у меня такое же как у всех новоземельцев. Я не принадлежу ни какому объединению, ничью честь мундира я не защищаю, старался писать объективно. как резать или не резать, это не мой вопрос. Продукт я потребляю-а вопросы к производителю продукта и это его головная боль как сделать воспоминания людей читабельными и интересными.
Время покажет что будет дальше. Буду рад если я ошибаюсь.

[SGolovnev]

Гражданского персонала в госпитале было значительно больше, чем военных. И далеко не у всех мужья были военными. Навскидку могу назвать фамилии Саленко, Синицыной, Сергеевых, Варламовых, Шабуниных, Селиных, Мочайло. Начальнику госпиталя по должности было положено знать о том, как живут его подчиненные... Что касается первой книги, то половина тиража уехало на Новую Землю, чем, собственно говоря, и объясняется её дефицит на материке. С переизданием сразу не сложилось, сейчас этот вопрос снова в повестке дня. Хочется исправить некоторые ошибки и внести дополнения.



В.П. Думик

Владимир Петрович Думик – капитан 1-го ранга в отставке, службу на Новой Земле проходил с 1980 по 1988 год, прошел путь от младшего научного сотрудника до начальника отдела НИЧ. В 1988 году был переведен в 6-е управление ВМФ. После увольнения с военной службы в 1995 году работал на различных должностях в структуре Минатома, с 2003 по 2015 год возглавлял отдел в Институте стратегической стабильности. Ветеран подразделений особого риска, ветеран боевых действий, ветеран атомной энергетики и промышленности. Лауреат премии Правительства РФ, кандидат технических наук, старший научный сотрудник.

НОВАЯ ЗЕМЛЯ В МЕЧТАХ И НАЯВУ
***
Мое заочное знакомство с Арктикой, и в частности с островами Новая Земля, началось давно, еще в школьные годы. Меня очень интересовала история освоения Севера. Мысленно я вместе с исследователями снежного безмолвия открывал новые острова, брел по бесконечной тундре на Новой Земле, зимовал в избушках, любовался загадочным северным сиянием и упрямо шел против ветра в новоземельскую бору. И моей детской мечтой было увидеть и почувствовать все это наяву. К своей мечте я шел долго: школа, Черноморское высшее военно-морское ордена Красной Звезды училище им. П.С. Нахимова, служба на Балтийском флоте, Военно- морская академия, снова Балтийский флот. А до встречи с Севером еще было далеко.

В академии я встретился с людьми, которые видели Арктику наяву. Это были преподаватели Владимир Андреевич Цаубулин и Владимир Николаевич Неганов. Вот они и рассказали о Новой Земле, о находящемся на ней ядерном испытательном полигоне, на котором они служили. Их курсы лекций были связаны с организацией проведения ядерных испытаний и существующими методиками физизмерений. В 1980 году при содействии В.А. Цаубулина, который в то время уже служил на Новой Земле, моя мечта была осуществлена, я был переведен с Балтийского флота в 4-й отдел научно-испытательной части (НИЧ) 6-го ГЦП МО СССР (так в то время назывался ядерный полигон на островах Новая Земля) и практически до выхода на пенсию в 2016 году моя деятельность была в той или иной мере связана с полигоном.
***
В те далекие годы все, что связано с полигоном, находилось под грифом секретности. Направление у меня было в Северодвинск. Там мне выписали новое предписание, с которым я появился в аэропорту Архангельска, где в режиме получил талон для приобретения билета на самолет до Амдермы-2. И началось недельное ожидание в аэропорту с прослушиванием объявлений о переносе рейса из-за погодных условий. Вокруг царило лето, просто не верилось, что где-то там, на Севере, бушует метель. Наконец «добро» было получено, и вот я на Новой Земле. Серая унылая тундра, пронизывающий ветер, черные, несущиеся над головой тучи. Ничего не напоминало картины из детства. Пока я разглядывал все вокруг, все летевшие в самолете куда-то сказочным образом исчезли, а я со своими чемоданами остался практически один. Сразу возникла мысль: куда я попал, зачем пошел на поводу у своей детской мечты? Но, как в сказке, пришло неожиданное спасение в лице капитана 3-го ранга А.А. Ивонина, с которым мы познакомились в период ожидания вылета в аэропорту Архангельска. Они с женой возвращались из отпуска, в Рогачёве их встречали на машине, в которой нашлось место и для меня. Таким образом я добрался до Белушьей Губы.

Поселили меня в 5-й гостинице в отсеке научно-испытательной части (НИЧ), причем одного в трехместном номере с окном на восток. Остальные комнаты были заняты. Позже я понял, почему никто не претендовал на этот номер. Произошло это уже зимой, когда я увидел, как сквозь толстую кирпичную стену пролетают снежинки, а утром обнаружил на столе лопнувший стеклянный графин и его точную ледяную копию. Кстати, во время первой зимовки на Новой Земле я пережил чувства, которые описывали многие исследователи Арктики. Утром собрался на завтрак. Меня несколько озадачила тишина в отсеке. Подумал, что все давно ушли: вечером я вернулся поздно и меня, видимо, решили не беспокоить. Вышел на улицу, сделал несколько шагов и вдруг осознал, что нахожусь неизвестно где, полная потеря ориентации. Ветер дует со всех сторон, видимость ноль, даже рук не видно. Что делать? Куда идти? А ведь еще существует опасность встретиться с белым медведем. В мыслях пролетели все истории о потерявшихся во время вьюги, пропавших экспедициях. Было впечатление, что ты находишься вне времени и пространства. Один в белом безмолвии. Не за что уцепиться. А ведь я сделал всего несколько шагов вперед. Надо искать точку опоры. Движения вперед-назад, вправо-влево привели меня к спасительной стене здания. А дальше все было просто. Дверь в родной мир нашлась быстро. А встреча с хозяином Арктики произошла позже. Возвращаясь домой, в условиях ограниченной видимости я практически лоб в лоб столкнулся с мишкой. После этого случая поверил в реальность самопроизвольной телепортации, по-другому не объяснить, как в следующее мгновение оказался перед дверью своей квартиры.

А вот настоящее северное сияние мне довелось увидеть поздней осенью в поселке Северный. Шел с совещания, взглянул на небо и остановился, завороженный сказочными переливами света. Неожиданно вся эта красота начала перемещаться по кругу и опускаться вниз. Вскоре я оказался в центре этого круга. Долго стоял, смотрел и только по исчезновении загадочного потока двинулся дальше. Иногда это сияние я снова вижу во сне.
***
Теперь, по прошествии многих лет, вспоминая службу на Новой Земле в родном 4-м отделе, понимаю, что для меня было большой удачей попасть именно в этот коллектив. Если говорить начистоту, то по жизни мне везло на хороших людей. О них я расскажу. Встречались и плохие, но их было так мало, что даже затрудняюсь вспомнить. Может быть, это свойство памяти – помнить хорошее и забывать плохое? Не знаю, затрудняюсь ответить на этот вопрос.

Отдел занимал первый этаж 17-го корпуса на площадке НИЧ. Стараниями начальника отдела в помещениях была создана атмосфера домашнего уюта и спокойствия. В конце коридора был оформлен витраж и музейный уголок, в котором отражались этапы становления полигона, в том числе и 4-го отдела. Кстати, часть этой музейной экспозиции в настоящее время находится в штабе полигона. Вдоль правой стены в дальнейшем был смонтирован макет штольни с каналом вывода излучения и приборным столом с размещенными на нем датчиками, применяемыми при измерениях.

В первый день в отделе знакомился с коллективом, аппаратурными комплексами, задачами, которые стояли на тот период перед НИЧ. Начальник отдела капитан 1-го ранга В.А. Цаубулин сразу поставил мне задачу: «Назначаешься начальником измерительного комплекса методики временных интервалов (МВИ), будешь осуществлять постановку и проведение физизмерений по одной из методик, закрепленной за отделом. Теорию ты изучал в академии, осталось закрепить знания на практике». Для помощи в практическом освоении специальности назначил опытного испытателя Е.В. Варгатого. Теория есть теория, а практику надо осваивать. Женя посвятил меня в тонкости процесса постановки измерений, условий их проведения, а также рассказал о подводных камнях, которые встречаются в каждом измерении. Начальник лаборатории В.С. Пронин провел меня по всем аппаратурным комплексам, рассказал об их предназначении, особенно подробно познакомил с аппаратурным комплексом (АК) МВИ, который был смонтирован сотрудниками отдела после разрушения больших аппаратурных комплексов, попавших под лавину в одном из испытаний.

И началась моя трудовая деятельность: с раннего утра до позднего вечера изучал аппаратуру, инструкции по ее эксплуатации, особенности организации и проведения подземных ядерных испытаний (ПЯИ) на полигоне. В отделе имелся большой архив по проведенным ранее измерениям. По этим данным Цаубулин, вместе с Варгатым ставили передо мной задачи: разработать схему измерений, провести необходимые расчеты по постановке измерений, провести все мероприятия, связанные с подготовкой и проведением испытаний. Признаюсь, не все сразу получалось, но мои наставники были безжалостными. ПЯИ – это однократный процесс, и его нельзя повторить. В его подготовку вложен труд большого коллектива ученых.

И вот комиссия отдела признала меня профпригодным на уровне инженера-испытателя и младшего научного сотрудника по постановке физизмерений. Я так подробно описывал процесс вхождения в состав коллектива потому, что это было нормой, через это проходили все новые сотрудники. Менялся только объем изучаемой информации в зависимости от того, на какую должность сотрудник пришел. Ведь есть вопросы, которые не отражены ни в одной инструкции, а они постоянно встречаются в практической работе. Так проходила передача опыта от опытных испытателей к новичкам. Всегда к прибывающим прикреплялся опытный испытатель, который отвечал за подготовку новичка и его вхождение в должность. Значительно позже, уже будучи начальником отдела, я продолжал внедрять этот метод. Мне запомнились слова В.А. Цаубулина и моего первого командира
Г.Е. Золотухина о том, что перед молодым лейтенантом надо ставить задачу, которая превышает его служебный уровень. И если он справится с ней, то можно быть спокойным за его судьбу. Вспоминаю, когда перед молодым, только пришедшим в отдел лейтенантом А.Ф. Журавлевым мною была поставлена задача – убыть в Москву, принять новый АК, затем отправиться на Семипалатинский полигон и там участвовать в измерениях. Конечно, принимая такое решение, я переживал, тем более что Журавлев вообще не имел практического опыта работы с аппаратурой. Однако он успешно справился с задачей, а в дальнейшем стал заместителем начальника полигона.

Чего не хватало при подготовке молодых специалистов, так это тренажеров, на которых можно было бы отработать практические навыки, а также учебных пособий, в которых излагался бы опыт, накопленный испытателями за долгий период проведения испытаний. В дальнейшем, после прихода в отдел капитана 2-го ранга С.С. Боголюбова, эта проблема была частично решена. Казалось, что нет задач, которые он не смог бы решить. Сергей Сергеевич с Сергеем Шалвовичем Бенделиани разработали и изготовили приборный комплекс для проверки датчиков, усовершенствовали систему просветки каналов вывода излучений, средства и способы монтажа измерительной аппаратуры на приборном столе. Все это значительно повысило скорость и качество подготовки измерительных каналов к работе.

Немного о структуре отдела. Отдел состоял из научно-методической группы, двух лабораторий и группы регистрации внешних явлений. Хочу отметить, что в то время практически все фото пейзажей Новой Земли были получены коллективом этой группы.

Что представлял собой график работы испытателя? Начиная с января – подготовка к специальным работам. Далее – командировки в ядерные центры, участие в конференциях и совещаниях, подготовка и проведение совещания с представителями МСМ (Министерство среднего машиностроения) на Новой Земле под кодовым названием «Апрельские тезисы»; участие в подготовке отчета по постановке измерений по предстоящим испытаниям, его корректировка, подготовка аппаратурных комплексов и передислокация их в поселок Северный; подготовка и проведение измерений, обработка полученных результатов, подготовка и выпуск экспресс отчетов по результатам работ; демонтаж аппаратурных комплексов и возвращение их в родные пенаты или перемещение их к новому месту проведения испытаний; подготовка помещений и АК к зиме, затем участие в работе комиссии по повторной обработке полученных данных и выпуск итогового отчета по испытаниям.

На все это накладывается сдача различных задач по боевой подготовке, аттестация аппаратуры, получение и проверка новой измерительной аппаратуры, датчиков, проведение исследований и выпуск отчетов по НИР. И еще надо успеть в отпуск съездить, семью отправить на Большую землю и т.д. и т.п. В общем, времени свободного практически не было. Да это и хорошо.

Заключительным этапом подготовительных мероприятий к проведению испытаний была передислокация АК в зону испытаний: погрузка разгрузка АК, установка их на испытательных площадках, которые именовались ППА и КПА. Далее следовали проверка измерительных линий, подключение АК к системе автоматики, детальная разработка и утверждение схем измерений, их сборка в АК и штольне, проведение проверок и тренировок, исправление выявленных ошибок, проведение генеральной репетиции, ожидание соответствующих погодных условий, проведение испытаний, выезд группы съема материалов регистрации (ГСМР) на ППА за полученными результатами. Научные сотрудники с полученными пленками летят в Белушью Губу для их обработки, представляют полученные результаты на заседании Госкомиссии и затем готовят экспресс-отчеты по каждой из методик физизмерений. Примерно через месяц-два – командировка на проведение повторной обработки материалов и подготовку итогового отчета по проведенным испытаниям. И далее по кругу.

Инженеры-испытатели в это время занимаются демонтажем АК, передислокацией их к новому месту проведения испытаний или в Белушью Губу, подготовкой АК к зимнему периоду. Хочется отметить, что, несмотря на суровые условия Арктики, ко всем АК отдела было подключено питание и имелся постоянный доступ, что позволяло в оперативном режиме проводить с аппаратурой все необходимые действия.

Несмотря на такой напряженный режим работы, в нашем отделе были подготовлены и защищены кандидатские диссертации Е.В. Варгатым, мною и П.М. Поповым. Результаты проведенных исследований были высоко оценены специалистами Минатома и использовались при подготовке учебных пособий и проведении физизмерений, а результаты, полученные Поповым, вошли в одну из новых методик. И только прекращение ПЯИ помешало внедрить усовершенствованный подход к проведению физизмерений. Эти материалы также использованы при подготовке научно-методического обеспечения изготавливаемых тренажерных комплексов.

Надо сказать, что во второй половине 1980-х годов отделами НИЧ под руководством В.В. Чугунова были подготовлены учебное пособие, проект тренажерного комплекса, передана в ВМА аппаратура для подготовки специалистов. Позже, уже в период работы в Институте стратегической стабильности (ИСС), совместно с П.М. Поповым был выпущен комплект учебных пособий по подготовке руководящего состава МО, Росатома, методистов и испытателей. Итогом деятельности отдела в ИСС была разработка ТЗ на изготовление действующего учебного макета полигона (ДУМП). В настоящее время ДУМП в виде тренажерного комплекса АСКОНГ-М принят в эксплуатацию и используется для практической отработки процесса подготовки и проведения физизмерений экспедициями МО и ГК «Росатом». Но об этом ниже.
***
Закончилась подготовка к передислокации, АК погружены в БДК, ночной переход морем – и мы в поселке Северный. Коллектив НИЧ жил в гостинице, носившей гордое название «Северное сияние», это была первая гостиница, составленная из отдельных блок-контейнеров, размещенных под одной крышей.

В первые годы проживания в гостинице моими соседями были Валентин Сергеевич Малышев и Анатолий Борисович Лев. Анатолий перевелся в НИЧ из военной приемки, был старше нас с Валентином и соответственно старший в кубрике. В первые дни на стене появился распорядок дня и график дежурств и приборок. В разделе «Примечания» значилось: «Никаких примечаний». Он самостоятельно выучил английский язык и вечерами, прихлебывая чай с вареньем, знакомил нас с английской классикой. Нередко после трудового дня под его чтение мы и засыпали. Подход к любой проблеме с позиции военной приемки проявился и в подготовленном им отчете по анализу работоспособности аппаратуры и определению вероятности выхода ее из строя в закрепленном за ним АК. Это был шедевр исследовательской работы. Полученные результаты были использованы сотрудниками НИИИТа и позволили построить регламенты обслуживания техники с расчетом снижения вероятности возможных выходов из строя, а также учитывать необходимое количество резервированной аппаратуры при проведении физизмерений. После увольнения А.Б. Лев вернулся в Киев, несколько раз с сыном приезжал в Москву. В отпуске, по дороге в Молдавию к родителям, я всегда заезжал к нему. К сожалению, после известных событий в Украине наша связь прервалась.

После перебазирования к месту проведения испытаний коллектив отдела занимался расстановкой АК на площадках, сборкой измерительных схем и их отладкой. Рутинная, но очень ответственная работа, так как от ее результатов зависел результат труда многочисленной армии теоретиков и ученых.

Я не предполагал, что подготовленная для испытаний штольня представляет собой монументальное сооружение, сопоставимое с метро. Заходишь в портал и оказываешься в сказочном мире. Стены покрыты льдинками, сверкающими в свете фонарей, как алмазы. Длинная, устремленная в глубину рельсовая дорога, по которой проносятся и скрываются за поворотом электропоезда. Как щупальца сказочных животных, ветвятся кабельные трассы. Все это производит впечатление нереальности происходящего. Кажется, что вот-вот покажется хозяйка горы и потребует ответа, что мы делаем тут в ее владениях, такие маленькие людишки! Но постепенно возвращаешься в реальность и к работе. О людях, служивших в отделе, и о проводимых работах очень поэтично в своих воспоминаниях написали В.А. Цаубулин и П.М. Попов. Не буду повторяться, отмечу только некоторые события.

Первое совещание в поселке Северный, посвященное программе испытаний по методикам физизмерений, вел заместитель председателя Госкомиссии Виктор Никитович Михайлов. Меня поразило то, что, являясь заместителем председателя Госкомиссии по физическим измерениям, он сам лично заслушивал всех методистов, проверял подготовленные схемы измерений, давал советы по их корректировке. И, как мне показалось, разбирался в этом лучше самих методистов. Подошла и моя очередь докладывать. Я представился. Виктор Никитович начал расспрашивать, откуда я прибыл, где учился, чем занимался, а затем начался «допрос с пристрастием». Какие только вопросы он не задавал: и что будет, если изменятся параметры излучения, как повлияет на результат измерений выход из строя датчиков или регистраторов, и т.д., и т.п. Так меня не «гоняли» ни на одном экзамене. В итоге Виктор Никитович поручил мне доработать схему измерений и подумать над теми вопросами, на которые у меня не нашлось ответа. На следующем совещании он очень внимательно заслушал мой доклад. Только потом, значительно позже, я понял, что таким образом Виктор Никитович присматривался к молодым специалистам и формировал к ним свое отношение. И если ты соответствовал предъявленным им требованиям, то в дальнейшем он всегда поддерживал и помогал. В дальнейшем Виктор Никитович был моим научным руководителем при подготовке кандидатской диссертации. Благодаря его внимательному и жесткому руководству мне удалось при дефиците времени на полигоне подготовить и защитить диссертацию.

В 1980 году я впервые ощутил, что такое подземный ядерный взрыв. Находясь в нескольких километрах от места взрыва, сначала увидел, как гора сделала вдох, над ней взметнулось небольшое облако пыли, а через несколько секунд почувствовал, что твердая надежная земля вдруг стала мягкой, по ней бегут волны, и меня плавно на них качает.

Ядерное испытание – сложное, если можно так выразиться, многокомпонентное мероприятие, в котором участвует большой коллектив людей (физики-разработчики, экспериментаторы, «прибористы» – те, кто создает технические средства и их использует, горняки, которые делают проходку, монтажники, строители, дозиметристы, службы полигона и т.д.). Причем здесь очень велика ответственность каждого участника, ведь ошибка одного может привести к нештатной или аварийной ситуации и такие случаи бывали.

Вот об одном таком событии, которое В.Н. Михайлов описывает в своей книге «Я – ястреб», хочется вспомнить. Шел 1984 год. При испытании реализовался так называемый взрыв неполного камуфлета, при котором незначительное количество благородных газов (криптона и ксенона) выходило на поверхность. Эти газы довольно быстро распадаются, но, тем не менее, игнорировать такое явление нельзя, это всегда накладывало определенные требования на обеспечение безопасности участников работ. Когда облако газов вышло на поверхность и стало спускаться вдоль долины, нужно было срочно эвакуировать людей. Виктор Никитович находился в дозиметрическом комплексе и, когда вышел из него, то увидел, что командный пункт (КП), откуда ведется управление проведением испытаний, пуст. Когда Михайлов садился в «уазик», к нему подбежали щенята с матерью. Виктор Никитович, отличавшийся любовью к собакам, пожалел их, взял с собой в машину. Кроме того, он захватил и мой портфель, который кто-то перепутал со своим, вынес из фургона, а затем бросил на площадке. Увидев портфель, Виктор Никитович попросил своего помощника Николая Логунова посмотреть, что в нем. Сверху в портфеле лежали учебники по философии, я готовился к кандидатским экзаменам. Виктор Никитович сказал: «Да это же портфель Думика, забирай, отвезем ему». Я в это время со своей группой съема информации находился в районе ожидания на пирсе, там мой портфель и нашел меня. В нем, кроме учебников, были и приготовленные на дорогу бутерброды – сразу после завершения работ мы должны были лететь с материалами регистрации в Белушью Губу для их обработки. Однако в поселок мы вернулись нескоро, и «подарок» Виктора Никитовича оказался весьма кстати.

Климатические и погодные условия позволяют работать на полигоне только несколько месяцев. Непосредственная подготовка опыта начиналась в июле, сами опыты проводились в течение августа, сентября, октября и – с большой натяжкой – ноября. Дело в том, что пролив Маточкин Шар освобождается ото льда, как правило, в середине июня, и только тогда корабли с необходимым грузом могут подойти к берегу, а до этого – могут только ледоколы. К тому же в этот период устанавливается более или менее долгий световой день.

Обычно испытатели экспедиции МСМ в количестве до двухсот человек жили на так называемом «белом пароходе»: это был пассажирский теплоход Северного морского пароходства («Татария» или «Буковина»). В обычное время они совершали круизные рейсы из Архангельска на Соловецкие острова. В 80-е годы также начали возводить «полярные домики» для испытателей – это были сооружения из жилых блоков с электрическим отоплением, рассчитанных на два-три человека.

Мне приходилось в это время много общаться с Виктором Никитовичем по вопросам написания кандидатской диссертации, а так как днем времени не хватало, то вечером общение происходило за чашкой чая на пароходе. Эти встречи дали мне очень много и помогли в дальнейшем освоить специальность испытателя, подготовить диссертацию.

В один из таких вечеров позвонили горняки и стали жаловаться, что из-за нерегулярной доставки бетона срывается график забивки. Виктор Никитович с Николаем Логуновым тут же поехали разобраться, в чем дело. Меня взяли с собой. Примерно на половине пути остановили машину, поднялись на гору, с которой открывался вид на всю дорогу от бетонно-растворного узла до штольни. Зрелище было фантастическое. Над головой бездонное небо с редкими всполохами северного сияния, внизу петляет сказочная полоска движущихся светящихся огней, которые скрывались за порталом штольни. Виктор Никитович вернул нас на землю, поручил отслеживать время загрузки самосвала, его нахождения в пути, разгрузки и т.д. Утром строителям и горнякам был выдан сетевой график работ по проведению забивочных работ в штольне. В итоге объект был готов к назначенному сроку. В этом проявлялся Никитич. Он мог с легкстью разобраться с любой задачей. Больше всего поражало то, что практически во всех вопросах, связанных с подготовкой и проведением испытаний, Виктор Никитович разбирался не хуже, а во многом даже лучше специалистов (горняков, монтажников, методистов и т.д.).

В.Н. Михайлов всегда с радостью приезжал на испытания, юбилейные мероприятия, празднования дня Военно-морского флота. Коллектив же нашего отдела зачастую отмечал день ВМФ в зоне испытаний. Если выдавалось свободное время и хорошая погода, мы всегда отделом выезжали в горы, где С.Ш. Бенделиани угощал нас своим фирменным шашлыком. В недолгие перерывы в работе или периоды ожидания синоптической ситуации мы выезжали в тундру, проходили по Маточкиному Шару. У меня дома до сих пор хранится большая морская ракушка, найденная в долине реки Чиракина.

И вот наступил день первого для меня подземного ядерного испытания. Пройден не один десяток километров по штольне при подготовке к работам. Казалось, все учел, все проверил, но испытание непредсказуемо, все может произойти. Уровень волнения зашкаливает. Практически – это сдача экзамена по результатам моего освоения специальности испытателя. Группа съема информации в готовности. Ждем. Идет отсчет 10, 9… 0. Все внимание – на вершину сопки. Глухой звук грома, вершина сопки приподнимается, снежная шапка взлетает в воздух. И земля под ногами становится текучей, как вода, так и кажется, что ты сейчас, как в сказках, провалишься под землю. Все вокруг теряет свои очертания и расплывается. Ничего в мире нет устойчивого. Но через некоторое время все успокаивается. Радиационная обстановка на ППА нормальная. Едем за результатами. Влетаешь в АК и быстрее к самому информативному осциллографу. Все, результаты получены. Радость – мы сделали это! Не спеша собираешь пленки, выключаешь питание, закрываешь АК и с чувством выполненного долга едешь обратно. Осмотр на дозиметрическом посту и в вертолет, с материалами регистрации для обработки и подготовки экспресс-отчетов.

Не буду останавливаться на всех испытаниях, в которых приходилось участвовать. Каждое испытание уникальное, всегда приходилось решать новые задачи. Но этим и интересен труд испытателя, находящегося на переднем крае проверки новых идей. Хочу только немного отметить нештатную ситуацию 1987 года и проведение сложнейшего испытания на стойкость вооружения практически всех видов ВС. Эти события сами по себе требуют отдельного описания. Может быть, со временем это можно будет сделать.

Итак, август 1987 года. Все было как обычно, рядовая работа. Прекрасная солнечная погода. Практически полный штиль. Никаких предвестников чего-то особенного. Отрабатывается новая организационная схема проведения испытаний. По ней ГСМР и незадействованный персонал КП находятся в вертолетах, готовых к взлету. Отсчет пошел. Время «Ч». Все идет как обычно, но вдруг все вокруг задрожало, послышался необычный гул, и над местом нахождения портала штольни появилось темное грибообразное пылевое облако. Кто-то из присутствующих произнес: «Вот и п… всем моим запасам». Дело в том, что часть фургонов МСМ после работ должна была отправляться на Большую землю. Поэтому испытатели МСМ перед работами большую часть своих вещей, продуктов загружали в АК. И вот итог. Все пропало. Долго не могли успокоиться горы. То в одном, то в другом месте периодически возникали фонтаны пара. Зрелище завораживающее и прекрасное, если бы только все это не несло угрозы для всего живого. В результате у устья штольни образовалось локальное пятно радиоактивного загрязнения. И мы долго не могли попасть в АК и снять информацию, а в дальнейшем пришлось проводить дезактивацию АК и рекультивацию этого участка. Этот случай еще раз подтвердил, что в подготовке и проведении ПЯИ не может быть мелочей. Необходим учет всех факторов, влияющих на результат работ. В результате анализа происшедшего появились новые, более жесткие правила по обеспечению радиационной безопасности проводимых испытаний.

Немного об испытаниях на стойкость военной техники к поражающим факторам ядерного взрыва. При их проведении были решены сложнейшие научные и технические задачи. Впервые после проведения воздушных испытаний на стойкость проверялся надводный корабль с включенной аппаратурой и двигателями. Измерительные комплексы и регистраторы находились на рядом расположенном судне. Информация передавалась по обычным кабелям, погруженным в воду. Для проверки возможности их использования в воде отделом была выполнена НИР, результатом которой стало предложение по технологии использования и проверки кабелей. И только после утверждения предложений в МСМ специально созданной межведомственной комиссией было принято решение использовать эти кабели при испытаниях.

В результате проведенных испытаний были уточнены ранее принятые требования к обеспечению стойкости военной техники к поражающим факторам ядерного взрыва. Опыты на стойкость – это целая отдельная тема. Возможно, что когда-нибудь мы еще вернемся к ней.

[Игорь]

у нас жена Славы Коняева работала в госпитале. Вообще персонал Орбты был связистами профессиональными (обученными по профилю ,например в Бонче-это Бонч Бруевича) немного. Они костяком технической службы были. Часть песонала была как я - преучивающися на ходу инженер ,но с другой специализацией-радиосистемы,это ближе к радиолокации.Приходилось переучиваться.
Очень приличную ,если не сказать бОльшую чсть песонала составляли жены военных.Иногда как ,например Анна Федоровна Покладьева -инженер профильный, ходила нач.смены. В смене стрались собрать хотя бы 2 мужчин и остальные женщиныюЭто было сязано с производственными делами.Не вегда удавалось. ряд процедур были нервными, преключение в щитовой с ДЭС на ДЭС сопровождалось шумом, било по нервам.Ну и 10000в непроизвольно всех зставляло собраться. Один чих и угли на шинах.ВОХР-все жены военных.
Работы было мало на НЗ, поэтому ее искали и шли на любую, потому что все З+премии умножались на районный и полярку.с Годами это выливалось в три оклада.
Электромеханиц цеха №8 в 1980г получал 122р,50коп. Это факт,потому что не было места ИТР и я согласился на электромеханика в преспективе с преходом на ИТР.
Через пару месяцев вакансия открылась и я стал ИТР с зарплатой кажется 145р.
До НХ в НИИИСе у себя в Нижнем я получал после защиты дипло ма там же в институте-140р сразу.
Понятно что ехал я не землю обетованную не за бабаками..просто такой вот был расклад в Минсвязи. Никогда не был Минсвязи богатым, даже не знаю почему.
Вообще просто к слову змечу.
Не знаю как у военных,тонее знаю что не так.Но гражданские получают что то за годы проведенные в Арктике надбавку в 2 случаях- когда ты полсрока от 15 лет отработал ,т.е 7,5 лет и когда не менее 15лет отработал и тогад 100%.
Я считаю это несправедливым. Испытао культурнй шок-когда при выходе на пенсию мне не зачли 7лет чтобы добавить..и начислили 8630р.
Как видно нехватило полгода. Формально правы,никаких возражений.Но досадно.
Из льгот мне сообщили что я мог в 57лет выйти на пенсию,ноь не подсказали на что жить:))

и появилась у меня мысль о пресмотре этой процедуры введенной еще в СССР и кажется еще до войны..

Логика простая-начислять прибавку к пенсии посуточно( помесячно,по годам).
Самая справедливая мера-это учет стажа на Северах посуточно. И тогад при выходе на пенсию каждому точно пое го времени пребывания начислять надбавку. за 10дней- ну рубль к пенсии, тыщу ,то что насчитается.
Возможно слишком мелкая суммы-но можно считать хоть неделями в зачет иоли месяцами.

Это просто подобрать надо чтобы суммы были не микроскопическими а реально помогающими.Песионеру и 100р хорошо.Покрайней мере сегодня к пенсии иногда добавляют раз в год примерно столько и пенсионеры рады.
Такая система точна , она необидна.Не получается такой разницы дискриминирующей- проработл 7лет и условнор говоря 7лет и 4 месяца.И ордному прибака 50% а другому шиш. Но ведь климат и прочие факторы на этих ребят действовали одинаково и вего лишь на месяц меньше.
Очевидная несправедливость.
Идею дарю депутатам.Северяне памятник поставят воплотившему это идею. Мне ине надо-нет времени на это .да и живу я не на пенсию к счастью.
Сегодня пенсия выросла, после 60 еще 5 лет поработал и стала 14, а сейчас после мелких прибавок за 8лет еще на 1500 примерно.уже 16тыс.К 80 годам думаю 30 набежит ,эх загуляю!!

[SGolovnev]

В.П. Думик

продолжение.

***
После возвращения из зоны испытаний на очередном заседании жилищной комиссии мне была выделена квартира. Но для того чтобы привезти семью, необходимо было заручиться гарантией, что жене будет предоставлено место работы. Оно было выделено начальником КЭС гарнизона Б.И. Хватовым.

И вот после наступления нового 1981 года прилетели жена с дочкой. К осени и вторая дочка присоединилась к нам.

Дети Новой Земли того времени – это особая каста. Обязательным атрибутом одежды являлся спецпошив с воротником, украшенным мехом. У каждого должна была быть своя подшефная собака или щенок, которые встречали у дома, сопровождали по поселку, защищали в меру своих возможностей. С тех пор у дочерей осталась любовь к собакам. А самым радостным событием для детей было услышать из динамика: «В гарнизоне действует сигнал «Вьюга-2» (или «Вьюга-1»). Детский сад (школа) не работает. С 1-го по 4-й класс занятия отменяются». Эти сообщения сопровождались криками «Ура! Свобода!». Правда, иногда приходилось брать в отдел с собой младшую дочь. Ей там нравилось. Ходила по кабинетам, рисовала, занималась какими-то своими делами. В один из наших совместных «походов» на службу она пропала из поля зрения. Вышел в коридор и увидел дочь, которая выгуливала мышонка! Как молодые офицеры умудрились посадить его на привязь, я так и не выяснил. Допросы с пристрастием не принесли успеха, все молчали, как партизаны.
Дочери на Новой Земле научились плавать, самостоятельно преодолевать возникающие на их пути препятствия. Однажды, гуляя по льду озера Шмидта, дети приблизились к полынье. Лед обломился, дочь оказалась в воде. Взрослых поблизости нет. В зимней одежде она преодолела полынью и выбралась с противоположной стороны. Конечно, все это выяснилось значительно позже. Меня поразил ответ на мой вопрос: «А зачем ты переплывала на противоположную сторону полыньи?» – «А там лед толстый, он не ломался, мы там ходили, а с этой стороны тонкий, поэтому я и оказалась в воде». Кстати, после переезда в Москву она ходила в секцию плавания и была даже включена в команду олимпийского резерва.

Обычно в мае детей увозили на материк. На юге в это время уже стоит лето. Забавно было наблюдать картину, когда дочери гордо заявляли местным подругам, что вчера они каталась на санках и прыгали в сугроб.

Женщины Новой Земли заслуживают особой любви и внимания. Отправить детей в отпуск на Большую землю, потом самой в конце летнего сезона уехать за ними и добираться с пересадками обратно домой. Работа, семейные заботы, дети, стояние в очередях за поступившими продуктами и овощами – все это было на них.

Жены испытателей – вот кому надо ставить памятник. Одной с детьми и кучей чемоданов добираться на Север… Хорошо, если повезет и не надо неделями ждать погоды в аэропорту Архангельска. Муж в это время на испытаниях, встретить не может. Связи никакой. Надо быть действительно мужественным человеком, чтоб выдержать это. Позже, когда я стал «старожилом», можно было попросить друзей или знакомых встретить семью в Рогачёве. До сих пор они вспоминают, как красавец-мужчина В.И. Масалов на уазике встречал их в аэропорту.

Вернусь к упомянутому ранее случаю выхода благородных газов. В то время часть офицеров, не занятых в группе съема информации, во главе с начальником НИЧ улетели в Белушью Губу. Семьи обычно по каким-то своим приметам знали, когда будут проводиться работы. И, как правило, первыми после мероприятия в поселке появлялись испытатели с материалами регистрации. Трудно представить состояние жен, когда они среди прилетевших не увидели своих мужей. Тем более что среди них уже прошло сообщение, что в Северном что-то случилось. Командир на месте, а подчиненные погибли? Как быть, что делать? Хорошо, что через спецсвязь удалось передать, что все нормально, а то наши жены готовы были «линчевать» офицера, бросившего своих подчиненных.

Хочу отметить, что, несмотря на большую отдаленность от материка, подготовка школьников на Новой Земле в 80-е годы была на высоте. Знания, которые давала школа, позволяли практически всем выпускникам поступать в высшие учебные заведения, мои дочери не стали исключением.
***

Вторая половина 80-х и начало 90-х годов ХХ века в Советском Союзе ознаменовались реформами во внешней и внутренней политике, затронувшими все сферы жизни страны. Это были годы кардинальной ломки экономических, политических, идеологических устоев общества. В стране расцвело махровое «зеленое» движение, все достижения считались ничтожными, внедрялось преклонение перед Западом и желание все, что можно, продать туда.

В девяностые годы я служил в 6-м управлении ВМФ. Мне довелось принимать участие и выступать на нескольких международных конференциях и встречах, посвященных ядерным испытаниям и их воздействию на окружающую среду. Самая первая встреча проходила в Москве между учеными СССР и Финляндии. На ней были представлены доклады, посвященные обстановке на Северном полигоне и вокруг него. Материалы этой конференции были изданы отдельной книгой «Северный испытательный полигон. Справочная информация». В дальнейшем эта книга была переведена на английский язык. Вел встречу В.Н. Михайлов. Именно тогда впервые открыто началось обсуждение экологической обстановки на Новой Земле и прилегающих территориях.

24 октября 1990 года на Новой Земле было проведено последнее подземное ядерное испытание в СССР. Виктор Никитович Михайлов лично контролировал весь процесс подготовки к испытаниям и добился, чтобы работы были проведены.

В это же время в газете печатают распоряжение президента Б.Н. Ельцина: «О прекращении испытаний ядерного оружия на полигоне Новой Земли», в котором, преклоняясь перед «величием» США, первым президентом России давалось указание «…прекратить использование полигона на Новой Земле для ядерных испытаний».

После выхода этого распоряжения Виктор Никитович провел совещание, на котором от ВМФ присутствовали начальник 6-го управления вице-адмирал Г.Е. Золотухин и я. Было принято решение срочно подготовить проект указа Президента о полигоне на Новой Земле. За основу взяли наши предложения, которые на совещании озвучил Геннадий Евпатьевич. Непосредственно у президента Указ о полигоне подписал академик РАН, первый министр по атомной энергии России В.Н. Михайлов. Потом он не раз рассказывал, с каким трудом это ему удалось. Хотя я и перевелся в 1988 году в Москву, но, как правило, два-три месяца находился в командировках на Новой Земле с проверками или участвовал в проводимых на полигоне работах. После прекращения испытаний приходилось отстаивать интересы полигона перед «зелеными» и различного рода преданными западу чиновниками. Чего только стоили указания различных министерств, начиная с МИД, срочно представить сведения по расположению объектов 6-го управления и количеству находящихся там ядерных боеприпасов. Многие старались выслужиться перед Западом. Но были ученые, которые ответственно относились к проводимым работам. Так, в один из дней в управлении появился малоизвестный в наших кругах Петр Владимирович Боярский. Он пришел в надежде получить разрешение на посещение Морской арктической экспедицией 6-го ГЦП МО. Геннадий Евпатьевич Золотухин поручил мне с ним побеседовать, узнать о планах исследований и как полученные сведения будут использованы. Наша беседа заняла довольно много времени. Успели обсудить практически все вопросы, касающиеся исследований в Арктике и конкретно на Новой Земле. Поговорили о существующих исторических памятниках на островах. Мне собеседник показался адекватным, влюбленным в свою работу ученым, не зараженным духом преклонения перед Западом. Я доложил начальнику управления свое мнение, предложил разрешить экспедиции посещение территории полигона. Золотухин поинтересовался, понимаю ли я, чем это грозит нам всем, если экспедиция представит недостоверную информацию о состоянии радиационной обстановки на полигоне. В итоге получили «добро» с условием моего увольнения из рядов ВС, если экспедиция нанесет «удар в спину». Но все закончилось благополучно.

С тех пор нас с Петром Владимировичем связывают дружеские отношения, он знаком с моей семьей. Практически все изданные им книги находятся в моей библиотеке. Я также представлял и представляю материалы для опубликования в издаваемых П.В. Боярским трудах.

В 90-е годы появилось много статей, в которых описывалось ужасное экологическое состояние окружающих территорий, о стадах «лысых оленей» и т.д. Необходимо было давать ответы на различного рода депутатские запросы из районов, прилегающих к Новой Земле.

Поэтому совместным решением была создана межведомственная комиссия из представителей Минобороны, МСМ, Академии наук, которая облетела практически все побережье материка, прилегающего к островам, а также полуострова Ямал. Руководили экспедицией академики Ю.А. Трутнев и П.В. Рамзаев. Я тоже входил в ее состав.

Хочу немного написать об академике П.В. Рамзаеве. Это был удивительный человек. Почетный житель Японии. Профессионально занимался пчеловодством. За приготовленными им из продуктов пчеловодства мазями и настойками император Японии практически ежемесячно присылал самолет. Для того чтобы отградуировать прибор для определения уровня внутреннего облучения человека, он глотал ампулы с цезием-137. В составе различного рода экспедиций обследовал практически всю Арктику.

Члены комиссии выступали с лекциями и докладами во многих городах и селениях, в поселках нефтяников и на буровых установках. А какие усилия пришлось приложить, чтобы помешать инициативе некоторых чиновников превратить Новую Землю в ядерную свалку!

Вообще-то, стремление к открытости иногда зашкаливало. Постоянно приходилось заниматься организацией и отправкой на Новую Землю то корреспондентов, то «народных зеленых» избранников, то иностранных представителей. Вспоминаю один из таких визитов американской делегации. Ее руководитель как-то пристал с вопросом к Г.Е. Золотухину о его денежном довольствии. Услышав ответ, сказал, что начальник управления лукавит, так как в США столько получают сержанты. В ответ Геннадий Евпатьевич вынул партбилет и сказал: «Здесь все, в том числе и заначка от жены». Американцы очень долго выясняли, что значит «заначка от жены». Когда им это удалось растолковать, они долго смеялись и при встречах повторяли эту фразу на русском языке.

Не могу не упомянуть еще об одном поручении начальника Управления, которое мне пришлось исполнять. Дело в том, что участники Тоцкого учения, ядерных испытаний, сборщики ядерных зарядов и ликвидаторы радиационных аварий вооруженных сил, в отличие от сотрудников МСМ, оказались законодательно не защищенными и не имели никаких льгот. Инициатором устранения этой несправедливости выступил участник Тоцкого учения В.Я. Бенцианов, который объединил всех перечисленных в категорию «граждан из подразделений особого риска». Появившись в Управлении, он рассказал о своей цели Г.Е. Золотухину, который «сдал ему меня полностью». В течение нескольких месяцев я участвовал в подготовке текста постановления ВС РФ «О распространении действия закона РСФСР «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС» на граждан из подразделений особого риска», разработке необходимых дополнительных нормативных документов и согласовании их на всех уровнях. Мне приходилось сопровождать Владимира Яковлевича при походах в различные чиновничьи кабинеты, доказывать необходимость такого постановления, рассказывать о людях, которые пострадали в радиационных авариях. Бывало, вечером получали долгожданную подпись, а утром узнавали, что чиновник уже переведен на другую работу. В итоге такое постановление было подписано, соответствующие категории участников стали получать льготы.
***

В 1999 году, после ухода с поста министра, академиком РАН В.Н. Михайловым в системе Минатома был создан Институт стратегической стабильности. Со временем институт стал ведущим аналитическим центром Росатома по проблемам ядерного сдерживания, обеспечения стратегической стабильности на глобальном и региональном уровнях, осуществляющим консолидацию научных потенциалов организаций ЯОК.

Через некоторое время Виктор Никитович пригласил меня на работу в институт в создаваемый отдел проблем испытательной деятельности. После формирования штатной структуры я был назначен начальником этого отдела.

По заданию 12-го ГУ МО и УР ЯБП Росатома отделом была организована разработка многотомного учебно-методического пособия по различным вопросам деятельности ведомств, связанных с организацией и проведением испытаний на Центральном полигоне Российской Федерации.

При непосредственном научном руководстве академика РАН В.Н. Михайлова отделом было разработано и опубликовано Учебно-методическое пособие по подготовке специалистов-испытателей, изготовлен действующий макет тренажерного комплекса, созданы учебно-тренировочные комплексы, в том числе:
– в 2007 году – действующий макет тренажерного комплекса (ДМТК) для индивидуальной практической подготовки специалистов по физизмерениям со специальным методическим ПМО;
– в 2012–2013 годах – учебно-тренировочный комплекс (идея такого комплекса была ранее предложена начальником НИЧ профессором В.В. Чугуновым) в виде системы, обеспечивающей моделирование установленного процесса испытаний, адекватное воспроизведение условий проведения физизмерений и амплитудно-временных форм регистрируемых сигналов; отделом были подготовлены ТЗ и ТЭО на его разработку и изготовление, а также разработано специальное ПМО.

Помимо развития методической и технической баз подготовки специалистов, отдел уделял большое внимание также нормативным и организационным вопросам в этой области деятельности. Так, отделом разработаны образцы нормативных и организационных документов по подготовке и проведению испытаний, предложения по организации подготовки специалистов-испытателей, программы и организационно-методические указания по обучению сотрудников испытательных подразделений. Совместным решением руководства Росатома и 12-го ГУ МО была создана межведомственная постоянно действующая рабочая группа по вопро сам профессиональной подготовки специалистов, функционирующая на базе института, утверждено положение о ней. Проекты этих документов были разработаны отделом с участием заинтересованных профильных организаций Росатома и Минобороны России. Большую помощь в подготовке материалов и редактировании разрабатывавшихся отделом учебно-методических пособий и нормативных документов отделу оказал заместитель директора по научной работе кандидат технических наук генерал-майор Колтунов Виктор Стефанович.

К 2016 году вся намеченная программа работы отдела была выполнена, и мы с чувством выполненного долга практически всем коллективом отправились на заслуженный отдых.

Именно благодаря Новой Земле я познакомился с такими представителями русской науки, как академики В.В. Адушкин, В.Н. Михайлов, Е.А. Негин, П.В. Рамзаев, начальник 5-го ГУ МСМ Г.А. Цырков. В моем воображении это были недоступные для общения небожители. На самом деле оказалось, что это душевные и открытые для общения люди. И хотя они все были старше по возрасту, этой разницы не ощущалось, они с удовольствием делились своими знаниями. Признаться, я иногда злоупотреблял знакомством с ними в дальнейшем. К примеру, уже в период службы в 6-м управлении ВМФ приходилось просить помощи в решении некоторых специфических вопросов у Цыркова. Приходишь к нему в кабинет – на столе всегда чистота, ни одного документа. Все убрано. Режим строгий. Излагаешь свою проблему. Он усмехается, делает пометки. Потом говорит: «Иди, посиди в приемной». Через какое-то время приглашает и говорит: «Все, я твой вопрос решил. Работай дальше». Иногда вызывал своих сотрудников и говорил: «Помогите молодому коллеге». В 80-е годы в МСМ работали профессионалы высокого класса. В памяти они держали такой объем информации, который позволял с лету подготовить любой документ без последующей его правки. Честь и хвала им. Я благодарен судьбе за то, что она свела меня с такими замечательными представителями рода человеческого, о которых я упомянул в своих записках.

Хочется отметить и тех, кто в той или иной мере участвовал в моем обучении и становлении как морского офицера, испытателя, аналитика, ученого. Это мой первый командир Г.Е. Золотухин, который воспитывал меня, неопытного лейтенанта, В.К. Чиров, В.С. Ярыгин, В.В. Выскребенцев, В.В. Чугунов, В.И. Филипповский, В.С. Колтунов, В.П. Варава, С.А. Зеленцов, В.В. Алесенко, В.В. Ватулин, С.Н. Воронин, Р.И. Илькаев, К.Н. Даниленко, Ю.А. Наглис, Г.В. Хахин, С.М. Успенский и многие другие.

Практически все, с кем я встречался во время своей военной службы и работы, независимо от положения и возраста, в той или иной мере были моими учителями. И я всем им благодарен за это. Некоторых из них уже нет в живых. Мир их праху. А вот с сотрудниками отдела, сотрудниками спецкафедры ВМА и новоземельцами я поддерживаю связь до сих пор. Они участвовали в создании ядерного щита страны, переносили все трудности и невзгоды экспедиционной жизни. Каждый шел к Новой Земле своим путем, но нас объединяла общая работа, нелегкая жизнь и радость общения.



Так получилось, что при издании первой книги Сергей Евгеньевич Рябцев был единственным человеком, представляющим Рогачёво. Мы попытались "расширить" границы его воспоминаний, хотели как лучше, получилось "как всегда". Особенно в части касающейся авиационных частей. И полигоновских, и истребительно авиационного полка ПВО. Ну а умудриться потерять Владимира Ивановича Пушкарева было просто кощунством с моей стороны. Каждую пятницу встречались в штабе на командирских посиделках, называемых в народе "стояками" - от слова стоять! Исправимся обязательно! Истребители-перехватчики МиГ-31 БМ насовсем на Новую Землю так и не перелетели, но с этого года несут на ней дежурство на постоянной основе. А зенитный ракетный полк не просто вернулся в 2015 году, а еще и перевооружился на комплексы С-400.

[SGolovnev]

Случайно наткнулся на эту ветку, о существовании которой я уже и забыл. Надо сразу было сделать одну - новые книги-сборники воспоминаний о Новой Земле. Долго у нас не получалось с переиздание первой, от которой остались одни воспоминания. Спасибо Андрею Симовину, главе администрации городского округа Новая Земля, благодаря которому мы рискнули отпечатать дополнительный тираж. Теперь и в Белушке есть полный комплект книг, и у нас. Правда, не полный. Не стало второй книги. Что касается доп. тиража - по сути это другая книга, несмотря на сохранившееся содержание. Некоторые главы были переписаны, наконец-то удалось разобраться с дислокацией 90214, внести ясность с прохождением службы и наградами С.Ф. Житецкого, отца Игоря Житецкого, восстановить многие персоналии на фотографиях. Да и самых фотографий стало прилично больше, так как блок увеличился на 10 страниц. Так что пишите, звоните, почта и телефоны прежние.


А.Ф. Журавлев

Александр Феликсович Журавлев – капитан 1-го ранга запаса, проходил службу на Новой Земле в 1985–1999 годах, пройдя путь от инженера-испытателя до заместителя начальника отдела НИЧ, затем, вернувшись, с 2001 по 2005 годы был заместителем начальника полигона. Ветеран подразделений особого риска. После увольнения с военной службы работал во ВНИИА им. Н.Л. Духова главным специалистом по испытаниям, главным инженером. В настоящее время – начальник отдела ФЦНИВТ «СНПО «Элерон», ведущего предприятия ГК «Росатом» по разработке систем безопасности критически важных объектов.


НАЧАЛО МОЕЙ НОВОЗЕМЕЛЬСКОЙ САГИ

Окончив школу в родном Кривом Роге, я поступил в ЧВВМУ им. П.С. Нахимова. Поступал осознанно, хотел быть не просто военным, а квалифицированным инженером. В выборе специальности помог мой дядя, к тому моменту он был главным инженером одного из объектов 12-го ГУМО. Об этом своем желании я сказал начальнику 2-го факультета Юрию Аршаковичу Гарамову, когда он разговаривал с нами, абитуриентами. Он разговор запомнил и на приемной комиссии, когда меня спросили, на какой факультет я хочу, Гарамов, опередив меня, ответил: «Он ко мне в шестые классы хочет». Большое ему спасибо за ту сложную науку, которую он мне преподнес за первые пять лет службы. Эти уроки я помню до сих пор.

С момента окончания училища и получения распределения в войсковую часть 77510 прошло уже 37 лет. Изрядное количество воды утекло, но многое помнится так, словно это было вчера. Итак, лето 1985 года…
Распределение на Новую Землю мы получили вдвоем с моим одноклассником Валерой Даржания. В отделе кадров нам сказали, что в училище служит офицер, который недавно перевелся оттуда. И отправили нас к нему за информацией о том, как добраться к месту службы. Этим офицером оказался Евгений Васильевич Варгатый. Он в подробностях рассказал нам непростой логистический алгоритм, который, как выяснится позже, не все (это я о себе) четко усвоили.

Датой прибытия в часть было определено 28 июля (воскресенье). Ближайший к этой дате рейс самолета из Архангельска на Новую Землю летел в субботу 27 июля. Мы и решили ориентироваться на него. Ближе к концу отпуска мы с Валерой созвонились. Выяснилось, что он прилетает в Архангельск из Симферополя в пятницу, а я приезжаю поездом из Москвы утром в субботу. Значит, решили мы, встретимся в аэропорту. И вот я, в форме № 3, в белой фуражке, с двумя чемоданами в руках, оказываюсь на привокзальной площади столицы Поморья – Архангельска. Евгений Васильевич назвал номер автобуса, на котором надо было ехать до аэропорта, но меня тут же обступили таксисты и стали предлагать свои услуги. За двое суток дороги и пересадки в Москве мне уже изрядно надоело таскать чемоданы, поэтому я принял предложение одного из них. Сел в машину, а дальше – практически дословный, диалог:
– Куда едем?
– В аэропорт.
– В какой?
– Что значит в какой? Их что, несколько?
– Ну да! Талаги и Васьково. Тебе куда дальше лететь?
– На Север! (Называть Новую Землю вслух было строжайше запре-
щено).
– Так мы и так не на Юге! Котлас, Нарьян Мар, Лешуконское? Тогда это
в Васьково.
– Нет! Мне не туда!
– А куда? Из Москвы ты приехал. В Ленинград, Мурманск? Зачем тогда
сюда ехал?
– На Север!
Долгая пауза со стороны таксиста.
– Слушай, лейтенант, а тебе, случаем, не на Новую Землю нужно?!!
Нечленораздельное мычание.
Занавес.

Шокированный тем, что страшная тайна не является таковой, я приехал в аэропорт Талаги. Дальше шел согласно инструкции. Левое здание аэропорта, от входа в коридорчик направо и по правой стороне – дверь без всяких надписей. Там находился режим. В ту пору там «правил бал» мичман Остапчук. Посмотрел он на меня, сказал, что вчера уже прибыл один лейтенант (Валера) и что на сегодня билетов уже нет. Тем не менее предложил пройти вместе с ним на регистрацию, после которой меня, возможно, удастся определить «на подсадку». Так я вместе со своими «оккупантскими» чемоданами оказался в другом здании аэропорта. По ВПД, с приложением «квиточка», который выдал мне Остапчук, получил в кассе билет до аэропорта Амдерма-2 с открытой датой. В какой-то момент к стойке регистрации, у которой появился Остапчук, стали подходить и выстраиваться в очередь люди с большим количеством груза. Туда же подошели я. Был среди них и Валера, который радостно сказал: «Птица! Если ты не улетишь сегодня, то я в режимной гостинице предупредил, чтобы мое место никому не отдавали и держали для тебя». Перспектива куковать до вторника мне совершенно не улыбалась, поэтому все свои эзотерические способности я направил в сторону отлета сегодня. В те годы к нам еще летал Ту-134, и перед моими глазами прошли регистрацию порядка 70 человек. Потом они ушли на посадку, сданный багаж увезли (тогда этот сервис еще работал), Остапчук куда-то (потом я понял, что на посадку) ушел, за стойкой началась другая регистрация. Я продолжал стоять там, где меня поставили. Через некоторое время в зал выбежал Остапчук и стал энергично махать мне. Я рванул к нему. «Давай шевелись, лейтенант, берут тебя на борт, но самолет сейчас уже поедет на взлет», – на ходу говорил мне мичман. Какими-то служебными ходами он быстро вывел меня на летное поле. Самолет стоял у самого здания, люк был закрыт, трап уже отъезжал. Остапчук закричал и сумел-таки вернуть трап обратно. Хлопнул меня по взмокшей спине, попрощался: «Удачи тебе, лейтенант!» Так я понял, что означает загадочное слово «подсадка».

Перелет по маршруту Архангельск – Амдерма-2 был не самым продолжительным. Всего полтора часа. Вначале мы увидели в иллюминаторы «лунный пейзаж» Новой Земли, а потом и ступили на ее землю. Первым же порывом гостеприимной новоземельской боры моя шитая на Минной стенке Южной бухты Севастополя белоснежная фуражка была сорвана с головы и колесом покатилась в направлении бескрайней тундры. Чемоданы были брошены, коллективными усилиями фуражку выловили, вернули законному владельцу. За это время багаж был разгружен возле борта, пассажиры стали разъезжаться на встречавших их транспортных средствах. Через несколько минут площадка у самолета оказалась пустой. Мы с Валерой подхватили свои вещи и пошли в сторону строения, напоминавшего здание аэропорта. В здании КДП (эту терминологию мы постигли уже позже) с горем пополам выяснили, что прибытием в Рогачёво наше путешествие не заканчивается. Нам предстояло добраться в поселок Белушья Губа в гостиницу № 5. В качестве транспорта был предложен ГАЗ-66. «Птица! Надо было меньше щелкать клювом», – сказал Валера и полез в кузов. Забросив в него наши вещи, взобрался туда и я. Все пространство тентованного кузова заполняла мелкодисперсная пыль, которая стала добавляться во время движения. И все это укладывалось на нашу черную форму и белые фуражки. Кстати, никого больше в белых фуражках мы не увидели. Все были в черных, что, по нашему мнению, было грубейшим нарушением правил ношения военно-морской формы одежды. Позже нам объяснили, что в белых фуражках на НЗ ходят только приезжие, вернее, пришедшие на кораблях и прилетевшие на самолетах.

Долго ли, коротко ли, ГАЗ-66 привез нас к гостинице № 5 (в простонародье именуемой «Бастилией») в Белушке. От входа были направлены в комнату дежурной по гостинице, в которой находилась сама заведующая ею – Зоя Львовна Красова (Тигра Львовна, как ее, любя, звали все обитатели Бастилии). Дальше последовал примерно такой диалог:
– Здравствуйте. Мы приехали служить. Нам бы разместиться где-нибудь.
– Здравствуйте. А куда служить-то?
– В войсковую часть 77510.
– А какая буква?
– Хмммм…
– Понятно. Значит, в кадры пойдете, там скажут.
– А вот вы знаете такого, Даниловича Андрея? (выпускник нашего училища на год старше нас, которого мы знали). А Матковского Владимира Ивановича? (начальник лаборатории нашей кафедры). Мы, наверное, в ту же часть, где они служат. А они где живут? И штаб где?
– Значит в БИТ! А они на Севере. Штаб за озером Шмидта. По дамбе пройдете и туда попадете.
– Хмммм, а мы что, на Юге?
– Потом все узнаете. Селю вас в номер переменного состава. Если вас определят в БИТ, то переедете потом в их блок. Но у них там мест нет.

Так мы обрели две койки в небольшом номере на втором этаже. Основная цель была достигнута: мы прибыли к месту службы. Позже мы узнали, что означает загадочная аббревиатура БИТ – база измерительной техники. Так, по легенде прикрытия, называли нашу научно-испытательную часть. А сколько еще будет загадочных и «вкусных» аббревиатур впе-
реди! Но об этом позже.

Здесь я хочу сделать небольшое отступление. Пару десятилетий спустя, уже будучи заместителем начальника полигона, я принимал участие в разработке и реализации плана по приему выпускников училищ, прибывающих к месту службы. В этом плане было все, вплоть до определенного количества ложек, вилок, тарелок и кастрюль в номерах для семейных лейтенантов. Не было только оркестра, да красной ковровой дорожки от трапа до автобуса. Так что прогресс по встрече лейтенантов налицо.

Продолжу. Сидим на койках, время близится к ужину, мы только завтракали. А еще озеро Шмидта с дамбой надо найти. Переоделись, вышли на главную улицу – улицу Советскую, которая и по сей день носит это же название, несмотря ни на какие перипетии. Первым делом
у какого-то офицера выяснили местонахождение штаба и направление движения к нему. Потом нам показали продуктовый магазин «Полюс», куда мы и отправились, благо он находился в нескольких десятках метров от гостиницы. Помните шок, который испытал Али-Баба при попадании в пещеру с сокровищами? Так вот его состояние не идет ни в какое сравнение с тем ощущениями, которые испытали мы, войдя в магазин. Все помнят прилавки магазинов в те годы (ну, кроме московских, наверное). А тут! Чего только не было – от сгущенки до сыровяленной колбасы «Московская» в бочонках, от болгарского зеленого горошка до венгерского «Глобуса» в банках разного калибра и содержимого, от чая индийского (со слоном) до растворимого кофе, от Токайского до невиданного нами «Спирта питьевого». Голодными мы не остались. Позже узнали, что в этом же здании находится хозяйственный магазин «Кристалл», с торца – магазин уцененных товаров, а с обратной стороны – фотоателье. В доме напротив – книжный магазин, а на Советской, 14 – промтоварный «Метелица».

Поужинав, привели в более-менее приличный вид извлеченную из чемоданов парадную форму, попытались дождаться темноты на улице, поняли, что это бесполезно (так мы познакомились с полярным днем), и легли спать. Наутро я проснулся, искусанный клопами. Это был мой первый и, слава Богу, что последний, случай знакомства с этими представителями «дикой» природы. Наскоро выпив чаю, согретого кипятильниками, мы при полном параде, с кортиками, двинулись в сторону штаба. Накануне мы не обратили внимания, что все в гарнизоне ходят в плащах и шинелях. Никого, кроме нас, на улице в тужурках не было. О чем мы достаточно быстро пожалели, поняли, что Новая Земля – это не Севастополь, но возвращаться не стали. В 8.00 мы были у дверей штаба. Внутри нас встретил дежурный по штабу, мичман в кителе с кортиком и с повязкой «рцы» на рукаве. Узнав о нашем желании доложить о своем прибытии, он сказал, что сегодня, во-первых, воскресенье, во-вторых, день ВМФ (о чем мы во всей этой суете как-то забыли), и весь гарнизон в 10.00 будет построен
возле ДОФа, ну и что приходить нам нужно сюда завтра, в это же время, но в верхней одежде и черных фуражках. Первая попытка начать офицерскую службу провалилась. Мы вернулись в гостиницу, как провели этот день, уже не помню. Естественно, что без замечаний.

На следующее утро в парадной форме с кортиками, но в плащах и черных фуражках, мы вновь прибыли в штаб. Но и эта попытка оказалась «учебной». Уже другой дежурный по штабу объяснил нам, что до обеда в штабе проводится общее политзанятие и прибывать нам следует к 14.00. С третьей попытки (уже без кортиков) мы доложили о своем прибытии начальнику штаба полигона контр-адмиралу (тогда еще капитану 1-го ранга) Евгению Павловичу Горожину, после чего были переданы под по печительство начальника отдела кадров. Там определили, что службу мы будем проходить в войсковой части 77510-Д (БИТ), выдали направления в тыл полигона для постановки на все виды довольствия, показали пальцем, в какой стороне находятся тыл и наша часть. Но первым делом наказали вернуться в гостиницу и в отделе режима, который находился на первом этаже напротив КЭСа, пройти вводный инструктаж. На этом инструктаже нам дали прочитать «Инструкцию о правилах поведения в гарнизоне», приказ начальника гарнизона № 180 «О штормовых готовностях» и предупредили, что слова «острова Новая Земля», «полигон», «испытания» нельзя произносить даже во сне и бреду. Что мы служим в городе Архангельск с почтовым отделением № 55. Что нельзя описывать в письмах и тем более сообщать кому-либо по телефону сведения о животном и растительном мире этих мест, а тем паче – собирать образцы грунта, растительности и т.д. В конце инструктажа мы расписались в соответствующей книге (хорошо, что не кровью) и отправились в тыл. К концу дня мы стали обладателями «железных шуб» (нулЁвых!), меховых двухпалых рукавиц, были поставлены на продовольственное довольствие в офицерскую столовую. Два слова про столовую. В те времена на первом этаже работал буфет, в котором можно было купить всяких вкусняшек, выпить сока и других прохладительных напитков. Старожилы рассказывали, что в еще более стародавние времена там и покрепче напитки наливали. С приходом на должность начальника штаба полигона Сиррина Сулеймановича Мазитова вход в офицерскую столовую был разрешен только в тужурках. Исключение составляли люди с повязкой «рцы» на рукаве.

В промежутках между переходами мы зашли на почту, которая тогда находилась на улице Фомина, 4, и дали телеграммы домой о нашем благополучном прибытии.

На следующее утро, следуя указанным в отделе кадров курсом, мы прибыли в расположение войсковой части 77510-Д на первую площадку. Погода была хорошая, поэтому за воротами на пятачке между 17-м корпусом и АкЗС (аккумуляторной зарядной станцией, это мы узнали уже потом), выложенном деревянными плитами, собирался немногочисленный личный состав. Как выяснилось позднее, основной личный состав части находился в поселке Северный, где готовили к испытанию очередную штольню. А в расположении оставалось минимальное количество офицеров и мичманов для несения дежурной службы и выполнения плана по подготовке к зиме. Командовал ими Олег Юрьевич Трунов, в жизни – начальник ЭВМ, а на тот момент – врио командира. Вот ему мы и доложили о прибытии. Как происходил доклад, кто еще с нами разговаривал, по каким критериям и соображениям нас с Валерой разделили по отделам, я уже запамятовал. По-моему, к этому решению приложил руку Сергей Сергеевич Боголюбов. Но в итоге случилось то, о чем я никогда не пожалел. Я попал в 4-й отдел (регистрации быстропротекающих процессов), а Валера в 1-й отдел на АкЗС.

В этом месте своего повествования я хочу перечислить всех тех, к кому в руки я попал на воспитание и обучение. Это наш 4-й отдел. Перечислю без должностей и званий, могу ошибиться в том, что некоторые из перечисленных пришли в отдел чуть позже, тем не менее, это первые мои друзья и наставники: Владимир Петрович Думик, Александр Дмитриевич Семенов, Петр Иванович Хомутов, Николай Васильевич Касаткин, Алексей Павлович Строцкий, Анатолий Степанович Карасев, Геннадий Леонидович Козлов, Илья Николаевич Козлов, Сергей Сергеевич Боголюбов, Олег Леонтьевич Коротун, Валентин Сергеевич Малышев, Александр Иванович Скальский, Михаил Кириллович Ляховчук, Юрий Владимирович Панасенко, Николай Олегович Тиханэ, Александр Витальевич Кравец, Павел Михайлович Попов, Александр Анатольевич Максименко, Валерий Георгиевич Кауров, Сергей Шалвович Бенделиани, Николай Тимофеевич Крупко, Анатолий Яковлевич Фомин. Каждый из них чему-то научил меня, чем-то помог и на первых порах, и в дальнейшей службе. Спасибо всем огромное!

Вот в этом коллективе и началась моя служба. Первые пару-тройку недель, до возвращения из Северного основного коллектива (в 1985 году из-за объявленного руководством страны моратория испытания не проводились), я под руководством врача-радиолога Юрия Владимировича Панасенко, которого все тогда и до сих пор с любовью называют Доктором, занимался строительством эстакады для аппаратурных комплексов. Это такое сооружение вдоль стены 17-го корпуса, обращенной к заливу Гаврилова, благодаря которому мы могли попадать в наши аппаратурные комплексы практически «в тапочках». В районе хранилища № 5 были складированы ящики из-под датчиков МГШ (ломов в просторечье), которые я разбирал на щиты, а потом эти щиты монтировал на эстакаде.

Чуть раньше нас с Валерой из Серпуховского училища РВСН в часть прибыл еще один выпускник – Андрей Логинов. Через неделю праведных трудов чьими-то усилиями нас троих таки переселили в БИТовский отсек 5-й гостиницы. Он представлял собой три обособленных блока и один проходной, по 4 комнаты в каждом. Как и предупреждала нас заведующая Зоя Львовна, свободных мест в блоках не было. Но в этом отсеке была общая кухня и комната, которую использовали под спортзал. Вот в этот спортзал мы и поселились. Так втроем мы и прожили до начала 1986 года. Потом, по мере освобождения мест в блоках, нас расселили.

Как я сказал раньше, в том году руководством страны было принято решение о введении моратория на проведение ядерных испытаний. К концу недели нашего пребывания на Новой Земле НИЧ стала возвращаться к месту постоянной дислокации. Часть личного состава прилетела вертолетами, а основная масса прибыла на БДК и БМСТ «Яуза» вместе с аппаратурными комплексами. Вот тут уже началась для меня та работа, которой мне пришлось заниматься всю свою службу. Сначала я принимал участие в разгрузке АК (фургонов) с кораблей, потом тягачами транспортировал их на площадку. Смотрел, как старшие товарищи, командуя матросом, сидящим за рычагами трактора, филигранно устанавливают фургоны к эстакаде с интервалом между ними менее полуметра. Потом мы подключали фургоны к электропитанию, герметизировали стыки с эстакадой, дабы снег зимой не проникал в нее.

В это же время я представился своему начальнику отдела – капитану 2-го ранга Думику Владимиру Петровичу. Владимир Петрович предметно расспросил о моей биографии, а затем предложил доложить о теме своей дипломной работы. Чуть позже, представившись командиру части капитану 1-го ранга Чугунову Валентину Васильевичу, я снова с мелом в руке стоял у доски у него в кабинете. Понял, что полученные в училище знания не только будут востребованы, но и подлежат серьезному развитию и совершенствованию.

Первым моим начальником лаборатории стал подполковник А.Д. Семенов, а первым учителем-консультантом – старший лейтенант П.М. Попов. Вот тут началось самое интересное. Сначала я стал изучать технические описания и инструкции по эксплуатации той техники, которую мне предстояло эксплуатировать: СУР, СРГ и С9-4А, СБР и РУСА, СУПИ и СБПК, СФР и «Снежинка», «Дон-2» и фильера с кюветой, ЭЛУ и ССДИ, НГ и ПАУ. Потом последовали практические занятия в аппаратурных комплексах по включению, настройке регистраторов, распайке разъемов СР и ТВШР, набору линий задержки (5 нс на метр) и делению сигналов аттенюаторами. Затем настала очередь методик физизмерений: МВИ, МКР, МТР, МРТГ, МПИ. Это было пиршество постижения нового и очень интересного. Все эти названия до сих пор звучат для меня, как музыка!

Паша Попов помогал постигать теоретические основы и их практическое применение. Николай Васильевич Касаткин, Сергей Сергеевич Боголюбов, Валентин Сергеевич Малышев, Алексей Павлович Строцкий учили работать руками, просто показывали, как сделать из ничего что-то нужное – и для дела, и для дома, семьи. Помню один из первых разговоров на данную тему:
– Лейтенант, ты женат?
– Нет.
– Понятно. Тогда тебе телевизор делать необязательно.
– ??? А зачем его делать? Купить совсем не вариант?

Далее следовал рассказ о том, что телевизор – это такая маска (кусок гнутого на муфельной печи оргстекла) на ручке для предохранения лица от сильного ветра и пурги. А телевизором она называется потому, что придумана была давно, до прихода на Новую Землю телевидения. Изготавливалась из фанеры со вставкой небольшого стекла на манер маски сварщика. Вот это прямоугольное стеклышко и было окном во внешний мир – телевизором.

Процесс подготовки был достаточно напряженным, потому что до следующего лета надо было сдать зачеты на право самостоятельно управлять аппаратурным комплексом, быть ответственным за регистрацию сигналов в ходе физизмерений. Владимир Петрович Думик, увидев меня в коридоре, мог пригласить к себе в кабинет, поставить возле доски и спросить о том, что я успел познать за период, прошедший с последнего моего стояния на этом месте. И спрос был жесткий. Кто тогда мог предположить, как моя судьба повернется дальше? Но об этом позже.

По мере необходимости принимал участие и в разных хозяйственных работах. Ремонтировали тогда нашу слесарную мастерскую. Я помогал Сергею Шалвовичу Бенделиани. Разгребали какой-то мусор, железяки, деревяшки и провода, вытаскивали хлам на свалку. Наткнувшись на многожильный кабель, торчащий из стены, с разделанным и изолированным
черной изолентой концом, поинтересовался, что с ним делать. Шалвович пальцами (кулак у него был размером с голову пионера) содрал изоленту, поводил по оголенным концам отверткой и сказал: «Руби!» Я подложил под кабель деревянный чурбачок, сходил за топором с деревянным топорищем (рядом лежал с металлическим, но что-то остановило меня его взять) и рубанул… Взрыв, искры, дым!!! Как на грех, мимо по коридору проходил Владимир Петрович:
– Лейтенант!!! Ты что творишь?!!!
– Ммммм…
Сергей Шалвович:
– Петрович, это я ему сказал рубить.
– Бендель, ты что, решил лейтенанта угробить? Больше не дадут…

В ноябре наступила полярная ночь, и задули «варианты». Как-то совершали переход из части в гостиницу по «Вьюге-3» на грани «Вьюги-2». Шли, как и положено, группой. Замыкал группу самый опытный, таковым был Коля Тиханэ. Выходим из-за Советской, 14 к Советской, 12. Тогда еще не было построено новое здание Военторга и между домами со стороны залива Гаврилова дуло, как в аэродинамической трубе. Ветер меня подхватил и «задул» в прямоугольный бетонный оголовок колодца, который стоял на углу дома. Коля, извлекая меня оттуда, проворчал:
– Набирай вес, лейтенант.

Мы славно трудились и весело отдыхали, ходили на дискотеки в ДОФ, пока позволяла погода, обследовали близлежащую тундру. В процессе досужего времяпрепровождения я стал ухаживать за своей будущей женой Кариной. Окончив музыкальное училище в Ленинграде, она прилетела тем же самолетом, что и мы с Валерой. Ее папа, Шевяков Альберт Иванович, служил в штабе, а мама, Диана Трофимовна, работала в поликлинике. Альберт Иванович вместе с сотрудниками НИЧ готовил корабли к облучательным опытам, а Диана Трофимовна работала вместе с женой Е.П. Горожина. Как только я стал оказывать знаки внимания их дочери, мое полное «досье» мгновенно лежало перед ними. После его изучения было получено «добро» на общение.

У Коли Тиханэ в комнате гостиницы висел постер с изображением памятника латышским стрелкам в Риге. Они там стоят втроем – спина к спине. Но ракурс съемки был выбран такой, что на фото было видно только двоих. Посиделки у Коли назывались «съездить в Ригу, увидеть третьего», ибо в процессе общения начинал «проступать» третий.

Не обо всех своих друзьях и товарищах я рассказал, но всех их с большим теплом вспоминаю!

Время до начала нового 1986 года пролетело незаметно. Уж не помню, какими судьбами, но перед самым Новым годом мне было поручено ответственное задание – стать Дедом Морозом, поздравить детей нашей части. Вместе со Снегурочкой Ирой Сысоевой (женой Саши Сысоева, экономистом нашего ОПНИИР) мы на командирском уазике объехали практически все дома от Советской, 18 до Фомина, 2, в которых жили наши семейные сослуживцы. Погода в это время стала ухудшаться, в часть мы вернулись при жесткой «Вьюге-3». Когда я выходил из машины, всю верхнюю часть костюма, шапку с бородой, усами мгновенно сдуло и унесло в сторону Баренцева моря. Попытка поймать имущество женсовета не увенчалась успехом, более того, я запутался в полах дедморозовской шубы, упал, и меня самого едва не утащило в том же направлении. Вот так невольно мной был нанесен материальный ущерб женсовету части.

После Нового года время спрессовалось еще больше. Сначала в январе я съездил в командировку в Москву, в НИИИТ на обучение эксплуатации системы телеметрии на базе очень продвинутой по тем временам ЭВМ «Электроника-60». Потом, в феврале, еще одна командировка туда же, на приемку нового аппаратурного комплекса СГ102А, начальником которого я был назначен. Из первой командировки я привез обручальные кольца, сделал предложение Карине. Свадьбу запланировали на 29 марта 1986 года. Все помнят, что в то время велась борьба не просто с пьянством, а с употреблением спиртных напитков вообще. Работниками политотдела мне было предложено провести безалкогольную свадьбу. Хорошо, что в процесс подготовки вмешался мой будущий тесть, Альберт Иванович, и этот вопрос снялся с повестки дня. Однако официально на столах в кафе «Фрегат» было разрешено и поставлено только шампанское, да и то из расчета 1 бутылка на 5 человек. Все остальные напитки подносились и разливались специально назначенными людьми. Свадьба прошла очень весело. Было только два минуса. Первый из них – это то, что на ней не могли присутствовать мои родители. А второй – нам с Кариной было очень жарко сидеть во фрегатовских монументальных креслах-тронах, обитых оленьими шкурами.

Для проживания нам с Кариной выделили комнату в нашем же отсеке 5-й гостиницы. Однако на первые дни медового месяца свою недавно полученную квартиру нам уступил Валера Кауров, который тогда еще не успел привезти свою жену. В части дали 3 дня отпуска по семейным обстоятельствам, из которого в середине последнего дня я был срочно вызван к В.П. Думику.

Мне снова надо было собираться в командировку. Но теперь уже не в Москву и на более длительный срок. Ранее я упоминал о своем назначении начальником АК СГ102А. Принятый мной от предприятия изготовителя АК остался опломбированным на территории предприятия
в ожидании навигации. Приборы этого комплекса обеспечивали регистрацию по 33 каналам осциллографии (лучам). Главный конструктор НИИИТ В.Н. Михайлов, ставший впоследствии министром МАЭП, обратился к начальнику 6-го управления ВМФ вице-адмиралу Г.Е. Золотухину с просьбой разрешить использовать данный АК в серии испытаний «Карбид» на Семипалатинском полигоне. Геннадий Евпатьевич согласился с условием, что в этих работах пройдет «обкатку» штатный начальник АК, то есть я. Вызвавший меня Владимир Петрович сказал:
– Оформляй командировку и поезжай в войсковую часть 52605 в Семипалатинск-21. Старшим у тебя там будет начальник экспедиции НИИИТ Воронов Борис Федорович.
– А где это? – задал я глупый вопрос.
– Как выйдешь из кабинета, сразу налево, – ответил Владимир Петрович, после чего я получил полный и подробнейший инструктаж. Для того чтобы попасть на полигон, предстояло получить еще одно командировочное удостоверение от 12-го ГУ МО, в чьем подчинении он находился.

Улетел я бортом Ан-12 в Остафьево 14 апреля, через четыре часа из зимы в минус 20°С попал в весну с плюс 15°С и зеленеющей травкой. Через сутки после прилета в Москву уже летел в Семипалатинск со вторым командировочным удостоверением в кармане и дополнительными инструкциями от офицера 12-го ГУ МО подполковника В.П. Фролова (через десяток лет – главного инженера 12-го ГУ МО, генерал-майора). Много лет спустя, уже сам став начальником, я часто вспоминал свою первую самостоятельную командировку и пришел к выводу, что никогда бы не отправил лейтенанта «в одиночное плавание» с таким заданием. Владимир Петрович, спасибо за доверие!

Рассказ о семипалатинском периоде моей службы – это отдельная история. Скажу только одно, что из-за Чернобыльской катастрофы 26 апреля 1986 года и последовавших за ней мораториев на ядерные испытания однократная командировка превратилась в четыре командировки по два месяца каждая. Окончательно я вернулся из Семипалатинска в июне 1987 года. Следом за мной прибыл и мой боевой аппаратурный комплекс. В Семипалатинске я принял участие в четырех полномасштабных испытаниях. За три года, остававшиеся до полного запрещения ядерных испытаний, мне довелось принимать участие еще в четырех полномасштабных испытаниях на Новой Земле. В двух последних – как ответственный за постановку методики физизмерений. Опыт и навыки, приобретенные на Семипалатинском полигоне, были бесценными для меня.

После возвращения из первой командировки в Семипалатинск меня пригласил к себе Владимир Петрович (он был еще и председателем жилищной комиссии части) и спросил:
– На каком этаже хочешь жить, на первом или на пятом?
– На втором, – ответил я.
– Тогда будешь жить рядом со мной, на пятом, – сказал Думик.

Так я получил свою первую квартиру на Новой Земле – ул. Фомина, дом 4, кв. 16. В квартире (в комнате) на тот момент были полутораспальная панцирная кровать, двустворчатый шкаф и два полуразвалившихся стула. Эксклюзивом этой квартиры было то, что в ванной труба к полотенцесушителю шла на расстоянии 50 см от стены строго на уровне глаз над раковиной. Такой дизайн бойцы КЭС сочли авангардным и привлекательным. Коля Тиханэ познакомил меня с работниками КЭСа, с их помощью мы быстро сделали легкий косметический ремонт. Из пятой гостиницы под покровом ночи в полярный день я утащил две тумбочки и прикроватный коврик. С этого началось наше обустройство. Всем новоземельцам известен процесс собирания мебели из квартир отъезжающих товарищей, переписывание ее в домоуправлении с одного лицевого счета на другой. А еще – собственноручное изготовление из подручных материалов. Полки для кухни я впоследствии сделал из ящиков от ЭЛУ-09. Конструкторы ИКЕИ каким-то образом это подсмотрели – и сейчас торгуют стеллажами именно в стиле ящиков из-под ЭЛУшек.

В этом подъезде я прожил до своего перевода в Питер в 1999 году, сменив только однокомнатную квартиру на двухкомнатную в начале 90-х. Соседями были замечательные люди, жили очень дружно и весело.

Таким вот образом прошел первый год моей службы на Новой Земле. Тогда я не мог себе даже представить, что продлится она целых 18 лет, что за это время у меня родится дочь Ника, что здесь она пойдет в первый класс школы г. Архангельск-55, потом уедет в Кронштадт, а аттестат зрелости получит уже в средней школе № 150 Министерства обороны г. Москва-300. Что через пять лет после прекращения ПЯИ начнутся неядерновзрывные эксперименты, которые позволят сохранить и наше оружие, и полигон в боеспособном состоянии. Что я, последовательно пройдя все должности в НИЧ от инженера-испытателя до заместителя начальника отдела, уеду служить в Питер в НИЦ БТС (легендарную войсковую часть 70170), а через два года после этого не смогу устоять перед предложением, от которого нельзя отказываться, и вернусь назад, уже в должности заместителя начальника полигона. Что потом получу очередное предложение, уволюсь из Вооруженных сил по окончании срока контракта и уеду работать в Москву, во ВНИИА им. Н.Л. Духова, который все наши выпускники знали по имени главного конструктора – Аркадия Адамовича Бриша, и стану в этом институте главным инженером. Все было впереди, служба только начиналась…

* продолжение воспоминаний Журавлева А.Ф.

[SGolovnev]

Вроде бы только-только сделали дополнительный тираж первой книги - или первого тома, кому как нравится, сути дела это не меняет (правда, смогли осилить лишь 500 экз., размахнуться на 1000 экз. не получилось) - и все, ничего не осталось, две последних своих книги спрятал с глаз подальше, чтобы не отправить их ненароком, как уже произошло со второй (обложки выполнены в одной цветовой гамме). Хорошо, что тогда у Александра Феликсовича была заначка, выручил. Сейчас снова такая же головоломка с переизданием второго тома. Желания и возможности не совпадают. И полный комплект книг будет только на Новой Земле.

*продолжение воспоминаний Журавлева А.Ф.

СОВЕРШЕННО НЕПРОСТОЙ 1990-Й ГОД
Авария

Был предпоследний год существования Советского Союза. Слава Богу, что авария произошла именно в это время, а не двумя-тремя годами позже, когда начался полный развал нашего государства. В этом случае я бы не взялся прогнозировать судьбу гарнизона, из дальнейшего рассказа, думаю, станет понятно, почему я так думаю.

Шла последняя декада января 1990 года. Точных дат память не сохранила. Второй или третий день в гарнизоне действовала «Вьюга-1». Для людей, живших на Новой Земле, эта ситуация знакома. Для тех, кто не был там, вкратце поясню. В зимнее время, а на Новой Земле это практически с ноября по май, при ухудшении погодных условий вводятся некоторые ограничения по осуществлению повседневной деятельности гарнизона. Порядок определения штормовых готовностей, действия при их введении определены специальным приказом начальника гарнизона. Упрощенно этот порядок выглядит так: если суммировать абсолютные цифры температуры и скорости ветра, исчисленной в метрах в секунду, и эта величина
равна 36–42 – то вводится штормовая готовность «Вьюга-3», если она равна 43–45 – то «Вьюга-2», если 46 и более – то «Вьюга-1». При видимости менее 200 м, а в условиях снежной вьюги это в 80% случаев, вариант штормовой готовности ужесточается на единицу. На тот момент мороз был под минус 30°С, а ветер больше 25 м/с.

Так вот, на улице завывала «Вьюга-1». Детский сад, школа, магазины, женщины и часть мужского контингента не работали. Во всех частях были развернуты посты живучести, на объектах жизнеобеспечения произведены усиления вахт. Одиночное передвижение по гарнизону запрещено. Смена дежурства и вахт производилась централизованно, на транспорте повышенной проходимости, с обязательным докладом оперативному дежурному о времени выезда транспорта и времени прибытия в каждой точке. За неделю до описываемых событий я с женой и полуторагодовалой дочкой вернулся из отпуска. Отсидев в Архангельске, как положено, свои пять дней в ожидании погоды, девчонки мои простудились и лежали с высокой температурой. По этой причине начальник лаборатории, замечательный человек Николай Васильевич Касаткин, к несению вахт на посту живучести меня не привлекал, и я целиком был поглощен исполнением обязанностей медбрата. Ближе к вечеру, собравшись напоить болезных чаем, обнаружил в кранах полное отсутствие воды. Периодические отключения воды в гарнизоне были привычным делом, поэтому никакого волнения этот факт не вызвал. Недовольство стало нарастать, когда вода не появилась ни через час, ни через полтора. Стал звонить дежурному КЭС (квартирно-эксплуатационной службы), телефон которого был постоянно занят. С условно 25-го раза услышал раздраженное: «У нас авария!» Еще через некоторое время ожил приемник гарнизонной радиотрансляционной сети, и после известных всем новоземельцам-ветеранам позывных радиоузла «Снова нам сигналят расставанье…» раздался голос заместителя начальника политотдела Николая Ивановича Троцко, который с интонациями Левитана сообщил примерно следующее: «Внимание жителей гарнизона! Говорит радиоузел Дома офицеров. Сегодня на станции второго водоподъема произошла серьезная авария. Масштабы и последствия аварии выясняются. Принимаются все меры к возобновлению водоснабжения поселка Белушья Губа. Просьба ко всем жителям исключить расход воды из системы отопления». В те времена радиоузел Дома офицеров был единственным оперативным средством массовой информации. С этого момента каждый житель со страхом и надеждой ждал каждого нового сообщения.

Уже позже, когда погода улучшилась и мы прибыли на службу, до нас довели все обстоятельства этой, без преувеличения сказать, трагедии. Все произошло следующим образом. На озере Глубоком, которое расположено между поселками Рогачёво и Белушья Губа, находятся две станции водоподъема – ВНС-1, работающая на Рогачёво, и ВНС-2, работающая на Белушью Губу. Водозабор на мостках вынесен в сторону от берега. На этих мостках установлены центробежные насосы с опущенными на глубину заборниками воды. Вот на этих мостках в тот злосчастный день и произошло короткое замыкание или в двигателе, или в токоподводящих кабелях. Начался пожар. Из-за плохих погодных условий потушить его силами вахты не удалось, а пожарная команда к водоподъему пробиться не смогла. Достаточно быстро мостки прогорели и вся конструкция с насосами, кабельными линиями и т.д. ушла под лед и воду. Ветка водовода от ВНС-2 до ВНС-3, расположенной на входе в гарнизон, составляет порядка 4,5 км. Она проложена по поверхности в коробах на ряжевых основаниях. По всей длине водовода имеются колодцы со спускными кранами. В создавшихся условиях было необходимо слить воду из трубопровода. Но, как уже отмечалось, из-за погодных условий и нахождения всей трассы под снегом, сделать этого не удалось. Через несколько часов вся трасса оказалась замороженной. Не помню почему, но резервная нитка водовода в тот момент тоже была не в строю. Таким образом, поселок с числом жителей более четырех тысяч человек остался без воды. Естественно, о происшедшем было доложено командованию Северного флота и войсковой части 31100. Стали готовить план ликвидации последствий аварии.

Вернусь к личным ощущениям. Вода в ближайшее время не появится, где ее взять? Единственным источником оказался снег, которого, белого и пушистого, на улице было более чем достаточно. Натаскав на 5-й этаж (мы тогда жили на ул. Фомина, 4–16) ведрами с полванны снега, я стал его топить в кастрюле на плите и ванне лучами рефлектора-обогревателя. Каково было мое удивление, когда белоснежный снег (простите за каламбур) превращался в мутноватую жидкость с плавающими на поверхности сажей, мусором и еще неизвестно чем. Но другой воды просто не было, приходилось ее процеживать (никаких бытовых водоочистителей и фильтров в те времена еще не существовало) и использовать. Из динамика гарнизонной трансляции Николай Иванович Троцко продолжал призывать жителей не расходовать воду из системы отопления.

Обоснованность этих призывов была очевидной, так как теплоцентраль, отапливающая поселок, оказалась под угрозой остановки. В идеальном варианте система отопления представляет собой замкнутый контур. В теории – сколько подготовленной специальным образом и нагретой воды уходит для отопления, столько охлажденной ее и возвращается. Возможно, что где-то так оно и есть, но только не на Новой Земле. Всегда существовало множество протечек по трубопроводам, с которыми, с большим или меньшим успехом, перманентно боролись. Эта же вода использовалась для заливки радиаторов автомобилей в автопарках, для мытья посуды на отдельных объектах, ее же сливали из системы отопления для улучшения циркуляции и повышения температуры в помещении. На ТЦ есть резервная емкость воды, объемом 3000 м3. И вот эта емкость, в отсутствие подпитки, начала опустошаться. Дальше все пошло по принципу домино. На ТЦ снизили давление воды в системе. В помещениях стало холодать, стали больше сливать теплоноситель, включили электрообогреватели, как следствие – стали перегружаться и отключаться дизель- генераторы, к отсутствию воды добавилось периодическое отсутствие электричества. Командованию гарнизона в первые дни после аварии стоило больших усилий урегулировать эти взаимосвязанные, но хаотичные процессы.

В тот момент, когда произошла авария, начальник полигона контр-адмирал Горожин Евгений Павлович находился на Большой земле (он был или в госпитале, или в отпуске). Не знаю, планировалось ли его увольнение в запас или просто так совпало, но уволен он был менее чем через месяц после того, как случилась авария. Уехал он с Новой Земли очень тихо и незаметно, еще в период устранения последствий аварии, и совсем не так, как принято уходить командиру такого ранга и с такими заслугами. Но, видимо, авария была поставлена ему в вину. После увольнения Евгений Павлович прожил не более двух месяцев.

Опять возвращаюсь к ощущениям жителей поселка. В первые сутки после аварии мы продержались на топленом снеге. Затем погода улучшилась до «Вьюги-2», и было объявлено, что в определенное время к 5-й гостинице прибудет водовозка с питьевой водой из Рогачёва. Вот эта картина достойна пера художника или объектива оператора. Старая водовозка на базе ЗИЛа, патрубок с вентилем под пожарный рукав расположен сзади под днищем. Очередь из жителей выстроилась от входа в гостиницу до магазина «Кристалл» (сейчас там склад сухого пайка). Задувает, пуржит, мороз ниже минус 20°С. В очереди стоят взрослые, дети, в руках у них кастрюли, ведра, тазы, банки, чайники. Ни дать, ни взять – очередь к проруби на Неве в блокадном Ленинграде. К патрубку подобраться неудобно, струю воды сдувает ветром. В емкости с узкой горловиной вода практически не попадает. Та вода, которую сдул ветер, ледяным панцирем оседает на одежде, лицах, руках стоящих в очереди. При том количестве и таком способе раздачи воды ее хватает далеко не всем. Водовозка уезжает, народ остается ждать следующего привоза. В это время объявляют, что следующее место раздачи будет в районе дома № 14 на Советской. Все бегом устремляются туда. В конце концов, я стал обладателем молочного бидончика (помните, были такие в старые времена, с которыми ходили за молоком на разлив) чистой воды. Это было настоящее богатство. Пока я его донес до дома, вода сверху и по краям бидона превратилась в лед. Получился ледяной бидон внутри металлического.

Еще через день погода улучшилась до «Вьюги-3», все вышли на службу и работу. К этому времени на ТЦ в резервной емкости воды уже практически не осталось. Стали отключать от системы теплоснабжения концевые точки. Сначала отключили НИЧ и тыл (1-ю и 18-ю площадки), потом 16-ю площадку (ЭТБ, электросеть) и постепенно все остальное. Сохраняли с отоплением только госпиталь и жилой городок. Для пополнения емкости на ТЦ было принято решение бросить нитку водовода из озера Шмидта. Главное назначение этого озера известно каждому новоземельцу. В зимнее время по льду озера проложена более короткая тропинка в штаб от начала улиц Фомина, Советской и переулка Снежного (ныне нежилого), ну а круглогодично – это хранилище канализационных вод практически всего жилого городка. Да, еще забыл: в старые времена на день ВМФ по нему устраивались шлюпочные гонки. Сейчас, к сожалению, с приходом 12-го ГУ МО РФ и уходом с полигона дивизиона кораблей эта традиция утрачена. Так вот, по поверхности этого озера спешным порядком проложили нитку трубопровода. С учетом толщины образовавшегося льда и донных отложений воды было не так уж и много. При этом вода из озера еще использовалась для охлаждения дизелей на ДЭС-1. Так что трубопровод лишь слегка продлил агонию.

На третий-четвертый день после аварии погода успокоилась настолько, что появилась возможность принимать и отправлять самолеты. И вот тогда проявилась вся мощь еще не развалившегося Советского Союза и его Вооруженных сил. Была сформирована комиссия по определению причин аварии и организации работ по ее ликвидации. Председателем комиссии был назначен заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал Игорь Владимирович Касатонов. Одним из первых бортов эта комиссия прибыла на полигон. Достаточно оперативно были определены потребности в специалистах, материалах и технических средствах, необходимых для ликвидации последствий аварии. И пошли самолеты с людьми, трубами, сварочными аппаратами, передвижными котлами и т.д., и т.п.

В этот же момент в гарнизоне было официально объявлено, что женщинам с детьми будет без всяких проволочек предоставлен отпуск без сохранения зарплаты для их выезда на Большую землю. Конечно, при сложившихся обстоятельствах, на мой взгляд, правильно было бы объявить эвакуацию женщин и детей, ибо бытовые условия оставляли желать лучшего. Но такое решение повлекло бы за собой сильный резонанс по всем Вооруженным силам (а может, и в стране в целом) и большие материальные затраты. Поэтому хорошо, что хоть таким образом командование решило облегчить жизнь и жителям, и самим себе. Потому как чем дальше, тем менее весело становилось. Отключенные от системы теплоснабжения площадки стали потихоньку замерзать. Даже при слитой из системы воде, полностью пустой она не оставалась. В батареях отопления образовался осадок, из-за всяких прогибов в трубопроводах вода полностью не сливалась. А это значит, что она замерзала, разрывала и трубы, и батареи. Вообще это достаточно жуткое зрелище – чугунная батарея, разорванная льдом. Для облегчения работы основной ТЦ стали реанимировать старые угольные котельные, разбросанные по всем площадкам и работавшие последние годы в качестве узлов смешения. Однако все эти меры не решали основной проблемы – отсутствия воды. И если с питьевой водой все более-менее определилось (был разработан и строго исполнялся график подвоза воды из Рогачёва пожарными автомобилями и водовозками), то с водой на ТЦ вопрос оставался открытым.

В ходе поиска водоема, из которого было бы возможным подать воду на ТЦ, какая-то горячая голова обратила свой взор в сторону залива Гаврилова (фактически – морского залива). Из-подо льда были взяты пробы воды и, видимо, результаты показали, что она пресная, хотя на самом деле этого быть не могло в принципе. Но, тем не менее, было принято решение очередную нитку водовода тянуть от залива Гаврилова, что и было сделано. Результатом оказалось засоление одного из котлов на ТЦ. Стали искать очередной источник воды. Самым близким оказалось озеро Гагачье, старое питьевое, за 18-й площадкой. К этому моменту с Большой земли были доставлены специальные трубы, которые собирались в трубопровод без сварки, с помощью специальных фланцев. На озере установили передвижную котельную, начальником смены кочегаров в которую стали назначать офицеров научно-испытательной части в звании не ниже майора. Остальной личный состав, в том числе офицеры и мичманы, были распределены на сборку этого трубопровода и на демонтаж замерзших участков системы тепловодоснабжения от водоподъема до поселка и по гарнизону.

Отвлекусь снова на бытовое восприятие происходящих событий. Помимо отсутствия воды совершенно неожиданно подкралась еще одна, далеко не пустяковая проблема. Практически весь жилой городок канализационные воды сливает на рельеф – или в озеро Шмидта, или в залив Гаврилова. Так вот, в отсутствие нормального непрерывного слива, а также в отсутствие в этом сливе горячей воды, стала постепенно замерзать канализация. Нашему подъезду повезло, у нас оказался какой-то индивидуальный слив, и мы, предвосхитив возможные последствия, на общем собрании мужчин решили сыпать в унитазы соль, топить снег и регулярно лить горячую воду. Благодаря этим мерам мы смогли сохранить канализацию подъезда в работоспособном состоянии и пользовались гальюнами, как нормальные люди. Чего нельзя сказать о большей части остального гарнизона. Для тех, у кого канализация замерзла, на улице установили дощатые туалеты. Честное слово – такие, которые у многих стоят на даче. По улице Фомина они стояли вдоль спуска к озеру на бруствере из снега. Естественно, что ими никто не пользовался, при первом же усилении ветра их благополучно повалило и разметало. Но помои в ведрах выносили и сливали туда же, под уклон к озеру. Потом, летом, когда уже все растаяло, весь этот склон засыпали хлоркой. Зрелище было не для слабонервных. А вот еще зимой идешь, бывало, вдоль дома и вдруг перед тобой падает обувная коробка, разлетаясь при этом, и ты понимаешь, что кому-то не хотелось идти с пятого этажа с ведром вниз, и этот кто-то решил проблему радикально. Простите меня за такой натурализм в повествовании, но из песни слова не выкинешь. К моменту появления «приличных» туалетов я уже свою семью вывез в Питер, мне дали 10 суток по семейным обстоятельствам. Поэтому все бытовые неурядицы меня мало трогали.

Мне была поставлена задача с командой матросов демонтировать замерзшую ветку теплоснабжения по 1-й площадке (площадка НИЧ). Целыми днями мы вскрывали короба, выпиливали трубы со льдом. Там где трубы были проложены в земле, мы долбили этот мерзлый грунт и выковыривали их. Во всех зданиях, которые были отключены от системы отопления, в первую очередь – в казармах, стали ставить печки-буржуйки. Оказалось, что на складах КЭС чуть ли не со дня основания полигона хранилось огромное количество этих печек. Вот сейчас они и пригодились. Все здания стояли, ощетинившись печными трубами, выведенными в окна. Внутри пахло, как на вокзале, при приличном ветре снаружи большая часть дыма оставалась в здании. Однажды произошел такой курьезный случай. Я заступил дежурным по части. Одна печка топилась в рубке дежурного, другая – в торце коридора. Весь первый этаж был в легком дыму. Открывается входная дверь. На пороге возникает мужик в лохматой рыжей шапке, черном полушубке, в унтах и без всяких знаков различия. В то время по площадке бродило много гражданских сантехников, сварщиков и т.д. Выйдя из рубки, я вопросительно (типа чего тебе надо?) посмотрел на мужика. Так же вопросительно, но с оттенком легкого удивления, он уставился на меня. Некоторое время он молчал, потом сказал:«Я – Касатонов!». Тут я поперхнулся, заорал: «Смирно!» и произвел соответствующий доклад. Оказалось, он прибыл проконтролировать проведение восстановительных работ у нас в части.

В ту зиму, как нарочно, погода не баловала. Все время балансировала в промежутке между «Вьюгой-3» и «Вьюгой-1», что, естественно, создавало дополнительные трудности. В период, когда начались масштабные работы по прокладке трубопровода от озера Гагачьего, на полигон прибыл новый командир контр-адмирал Виктор Алексеевич Горев. Принял он часть в очень непростое время. Сразу же окунулся в ремонтно-восстановительные работы. Виктор Алексеевич прибыл с Кольского полуострова, где до этого командовал соединением подводных лодок. То есть с Севером он был знаком не понаслышке, но (не хочу его обидеть) большей частью из прочного корпуса. И вот, в один из дней, когда была объявлена штормовая готовность «Вьюга-1», Виктор Алексеевич решил, что наши метеорологи сильно завысили фактические погодные параметры, что не способствует скорейшему проведению работ, и волевым решением снизил готовность до «Вьюги-3». После этого на ГТС-М отправился по местам работ, чтобы контролировать их проведение. В ходе этой поездки, где-то в тундре, он отошел в сторону справить нужду. После этого его искали в течение минут двадцати. В последующем Виктор Алексеевич с большим вниманием относился к рекомендациям метеорологов. Вообще новоземельская погода никогда не прощала вольного с ней обращения. Сколько было случаев, когда матрос в январе выходил вынести мусор, для чего надо было пройти 10 метров, а находили его уже в июне, за много километров от этого места.

Ближе к третьей декаде февраля был введен в строй трубопровод от озера Гагачьего до ТЦ. При запуске этого жизненно важного для поселка трубопровода старшими на его участках были назначены офицеры в званиях не ниже капитана, на вентилях – не ниже майора, в котельной подогревом воды руководил подполковник. Таким образом, были спасены от размораживания и сама ТЦ, и большая часть системы теплоснабжения гарнизона.

В начале марта практически вся НИЧ выехала в поселок Северный для продолжения подготовки очередного испытания. Тогда еще никто не подозревал, что испытание, проведенное 24 октября 1990 года, окажется последним в истории нашего государства. Бытовые условия в Северном всегда оставляли желать лучшего, но после того, что мы испытали в Белушьей Губе, они воспринимались на уровне номера люкс гостиницы «Метрополь». К нашему возвращению в Белушью в конце мая водовод от водоподъема до поселка был восстановлен. Однако полное устранение всех последствий аварии продолжалось еще не менее полугода, а может и больше.


СОВЕРШЕННО НЕПРОСТОЙ 1990-Й ГОД
Гринпис

Начало 90-х на Новой Земле характеризовалось такими же непредсказуемыми событиями, как и в целом по стране, тогда еще «в великом и могучем» Советском Союзе. После Чернобыля, нештатной ситуации на полигоне в штольне А-37А, на фоне развившейся повальной радиофобии и желания руководства страны выглядеть в глазах мирового сообщества «белыми и пушистыми» проведение ядерных испытаний стало весьма непростым делом. Сам процесс подготовки к проведению испытания, как был, так и остался сложным, высокотехнологичным, дорогостоящим. А вот на процесс принятия решения на проведение уже подготовленного испытания, помимо объективных факторов – таких как: готовность объекта, методик физизмерений, вспомогательных сил и средств, наличие необходимых метеоусловий и др. – стали оказывать влияние сугубо субъективные, как то: встречи глав государств, время поступления очередного транша кредитов, массовые выступления сторонников Олжаса Сулейменова (движения доморощенных «зеленых») и т.п. Вот о подобных «зеленых» и пойдет речь в этом рассказе.

Осенью 1989 года началась подготовка к проведению очередного испытания, которое должно было быть проведено в штольне А-13Н. Эта штольня располагалась на левом берегу реки Шумилихи, практически в прямой видимости от вертолетной площадки поселка Северный. Площадка КПА, с которой должны были управлять экспериментом, располагалась рядом с вертолеткой. Для доставки грузов, оборудования и испытателей к месту проведения работ через Шумилиху была построена насыпная дорога. Кабельная трасса КПА – ППА также была проложена через Шумилиху на металлических треногах. Штольня была длинная, имела в своем составе 7 концевых боксов, поэтому процесс подготовки занял значительное время. Штольня под забивку была сдана в конце ноября – начале декабря.

Подготовленная к испытанию, она стояла в ожидании с января 1990 года. Выезд в конце августа 1990 года был уже третьим по счету (выезд в марте, о котором было сказано в предыдущей части, оказался холостым). От начала подготовки эксперимента прошел год. А политическая ситуация все не складывалась должным образом, позволяющим провести испытание. Так как входа в штольню не было, работа по контролю состояния детекторов, кабельных линий и т.д. проводилась дистанционно из аппаратурных комплексов. Возможности заменить или исправить вышедшую из строя штольневую часть управляющей и измерительной схемы уже не было. Поэтому сохранности всех кабельных линий придавалось серьезное значение.

Где-то в середине сентября (точной даты не помню) ранним утром мы проснулись оттого, что начальник отдела объявил «боевую тревогу». Спросонья в голову полезли самые нехорошие мысли, начиная от всеобщего помешательства, заканчивая возможным крестовым походом Запада против агонизирующего Советского Союза. Через пару минут после общего построения в кают-компании ситуация прояснилась. Оказалось, что к границе территориальных вод напротив пролива Маточкин Шар подошло судно Гринписа. Маневрируя и уклоняясь от сопровождавшего его корабля погранвойск, судно спустило на воду несколько быстроходных надувных лодок, которые сразу бросились врассыпную. Две или три лодки понеслись в сторону пролива. Цели этих лодок, контингент, находящийся на борту, поставленные ему задачи, естественно, были неизвестны. Одной из наиболее вероятных целей представлялся срыв проведения подготовленного испытания. Самым простым способом ее достижения был вывод из строя неохраняемой по всей протяженности (порядка 4 километров) кабельной трассы КПА – ППА. Нам (личному составу научноиспытательной части) ставилась задача по охране и обороне этой трассы. Не очень понимая, кто же будет на нее посягать, какими силами и с каким вооружением (тем более что на тот момент мы, по-моему, еще не знали, что все это происки именно Гринписа), из строя задали вопрос о нашем вооружении. Учитывая, что как минимум у 50% личного состава имелись личные охотничьи ружья, было предложено использовать его по предназначению. В ответ последовал категорический запрет. На следующий довольно логичный вопрос: «А как же тогда оборонять кабельную трассу?» – последовал четкий военный ответ: «Задницами!». На том и разошлись для выполнения поставленной задачи.

Рассредоточившись вдоль трассы на сухих местах (в основном она шла через реку Шумилиху), мы стали наблюдать за подходами к ней со стороны пролива. Но никакого движения в нашу сторону замечено не было. Один раз со стороны пролива услышали что-то, напоминающее автоматные очереди. Но полной уверенности, что это именно автоматные очереди, у нас не было. Поохраняли мы в таком режиме часа два-три. Затем поступила команда на возвращение на базу. Вернувшись в гостиницу узнали о некоторых подробностях происшедших событий. Оказалось, что пара надувных лодок промчалась по проливу, причем одна из них дошла фактически до причала, где развернулась и ушла в обратную сторону. Автоматные очереди действительно были. Это поднятый по тревоге взвод охраны и обороны под командованием мичмана Мишина по команде командира открыл огонь поверх голов отчаянных «зеленых». Думаю, что по возвращении на свой пароход штанишки им пришлось сменить. А вот бравого мичмана компетентные органы потом долго мучили вопросами на тему, кто позволил ему дать такую команду. Он логично отвечал, что пытался задержать нарушителей государственной границы и режимной территории. После этого вышеназванные органы сочли за благо не муссировать данный вопрос далее.

Когда все лодки уже покинули акваторию пролива, а с пароходом разбирались пограничники, из Белушки прилетела группа захвата во главе с комендантом гарнизона Киевским Владимиром Степановичем. Все вроде бы успокоились. В это время находящийся в своем аппаратурном комплексе КП-РС (комплекс располагался на КПА и обеспечивал все виды связи руководству экспериментов) прапорщик Кищук производил мониторинг радиоэфира. Он и засек кратковременный выход в эфир чужой радиостанции и при этом определил, что выход был произведен с места вблизи поселка. Все, естественно, снова напряглись.

За достоверность следующей байки не ручаюсь, но рассказывали именно так. У причала стояла «Двина», какой-то матрос, праздно наблюдавший в дальномер за красотами северной природы, обнаружил на склоне горы за Шумилихой яркое пятно. Затем начался цирк. Матрос наблюдал за этим пятном, с телефона у вахтенного на трапе докладывали о перемещениях этого пятна дежурному по штабу руководства, помощник дежурного передавал эту информацию в радиорубку, а из радиорубки наводили на цель экстренно поднятый в воздух вертолет с группой захвата.
Когда вертолет завис над обнаруженной группой, последняя развернула какой-то антиядерный плакат и стала ждать пленения. По рассказу очевидцев задержания, публика была серьезно напугана и готова к любым действиям группы захвата, как то: укладыванию мордой в грязь, получению дубинками по разным частям тела и т.д., и т.п. Однако у нас, у русских, собственная гордость, нарушителям вежливо предложили проследовать в вертолет. Было их человек пять, включая одну даму. Самое интересное заключалось в том, что их целью якобы было противодействие проведению подготовленного испытания, но они «заблудились» и вышли к устью аварийной штольни А-37А (1987 г.).

Вся группа была доставлена в поселок Северный и препровождена в кают-компанию «адмиральской» гостиницы «Снежинка». Там происходил опрос (допрос). Я при этом не присутствовал. Переводчиками выступали Женя Сизов и Павел Попов. Подробностей их рассказов я уже не помню, но в памяти отложилось несколько моментов. Первый – все наши курящие товарищи категорически отказались от предложенных супостатами «Мальборов» и «Винстонов», а гордо курили свои «Беломоры» и «Примы». Пепельницы в этом помещении не были предусмотрены, поэтому наши свернули из обрывков бумажек фунтики, в которые и стряхивали пепел, а супостаты стряхивали прямо на пол. Их накормили шикарным обедом и даже со спиртным (по-моему, коньяком), что в условиях тогдашнего негласного сухого закона было за гранью реальности. После проведения всех формальных процедур и обмена какими-то сувенирами «зеленых» погрузили на стоящий у причала сторожевой корабль и отправили на свой пароход (или на пограничника).

На этом историю можно было бы и закончить. Но не тут-то было. Спустя некоторое время на полигон с очередным визитом прибыл начальник 6-го управления ВМФ вице-адмирал Г.Е. Золотухин. Он рассказал, что, по данным ГРУ, большая часть гринписовцев оказалась сотрудниками ЦРУ (или подобных организаций), они смогли на перчатках и одежде утащить малоактивные пробы с устья аварийной штольни, по которым американские специалисты сделали выводы. Это-то еще полбеды и не очень обидно – каждый выполняет свою работу. Но вот то, что в ряде американских и европейских СМИ появились интервью с участниками этого десанта, в которых они рассказывали о жестоком обращении с ними военных – вот это действительно задело.

Вот такая история произошла осенью 1990 года. Слава Богу, что она никак не повлияла ни на политическую ситуацию, ни на техническое состояние объекта и 24 октября 1990 года было произведено полномасштабное ядерное испытание в штольне А-13Н. Как выяснилось уже позже, это было последнее полномасштабное испытание в СССР.

С 1990 по 1995 год поселок Северный боролся за живучесть. Сначала, в связи в отсутствием испытаний, из него вывели части военных строителей, сократили персонал горняков из экспедиции № 2, в итоге в нем остались только военнослужащие испытательной станции и вертолетной площадки. Ветшало и разрушалось все, что не использовалось – склады, мастерские, БРУ, гостиницы испытателей. Только с началом проведения неядерновзрывных экспериментов в 1995 году Северный стал реанимироваться. Процесс реанимации, как это у нас бывает, растянулся на очень долгие годы, но это уже совсем другая история...

[Newlander]

А.Н. Колобов


Андрей Николаевич Колобов – полковник в отставке, службу на Новой Земле проходил с 1974 по 1978 год в должности помощника начальника отдела капитального строительства (ОКС) войсковой части 77510. В 1978 году был переведен в Ленинградское высшее военное инженерно-строительное Краснознаменное училище им. генерала армии А.Н. Комаровского, где прослужил до 2000 года. Уволен в запас с должности начальника кафедры. Ветеран подразделений особого риска. Кавалер ордена Почета. Кандидат технических наук, старший научный сотрудник.

КТО И КАК СТРОИЛ ОБЪЕКТЫ ТИПА «А» И ТИПА «Ю»

Так получилось, что в конце 1974-го – начале 1975 года произошла смена наших прямых начальников: вместо вице-адмирала А.Н. Вощинина начальником 6-го управления ВМФ стал контр-адмирал Е.А. Шитиков, начальника полигона контр-адмирала Н.Г. Миненко сменил капитан 1-го ранга (впоследствии вице-адмирал) С.П. Кострицкий.

Нашим соседом по 4-му этажу штаба был особый отдел КГБ. Возглавлял его тогда полковник Л.А. Чарцев, а мою работу курировал его заместитель – капитан 2-го ранга С.П. Куликов, очень внимательный, тактичный, эрудированный человек. Он часто вызывал меня к себе с чертежами объектов «А» и «Ю» и картами, вникал в суть проектов для правильного решения своих служебных задач.

Общее планирование строительства объектов для испытаний велось в 6-м управлении ВМФ в отделе полковника В.Л. Серебреникова. Это был грамотный инженер, жесткий начальник, педант и вообще волевой человек по жизни. В этом отделе проходил службу подполковник Р.П. Качаев, знавший наизусть сборники сметных цен по работам на объектах типа «А» и «Ю». На островах путевку в жизнь объектам давали геологи из 36-й партии 10-й экспедиции 2-го гидрогеологического управления Мингео СССР. Сначала на основании предварительных расчетов организаций, создававших ядерные заряды, и заданий специализированной проектной организации ими обследовались перспективные районы будущих испытаний. В ходе обследований определялись подходящие по ЛНС (линии наименьшего сопротивления) горные массивы, точки врезки и подъездные пути. При строительстве штолен геологи сопровождали горнопроходческие работы и определяли фактические характеристики горных пород, что было необходимо как для испытаний, так и для оплаты работ горнякам. Долгое время 36-ю партию возглавлял Людвиг Степанович Арутюнов. Геологическое сопровождение работ в зоне Д-9 осуществлял опытнейший геолог Лев Николаевич Говоров. Он достаточно точно мог определить категорию породы только по ее внешнему виду. Водителем ГТС экстра-класса был Михаил Дуденков.

Работы по проектированию объектов типа «А» и «Ю» вел ПромНИИпроект, ныне – ВНИПИпромтехнологии. Руководил институтом в 70-е годы Юрий Александрович Валентинов, главным инженером проекта был Юрий Илларионович Семак, его правой рукой – начальник бюро Е.П. Козлов, а основными помощниками – опытные проектировщики: В.И. Сыцько, который вел проектирование собственно сооружений штольни (штреков, разминовок, сопряжений, концевых боксов, полукольцевых выработок, участков забивки и гермостенки), Е.А. Шабанов – отвечал за раздел по прокладке труб КВИ, а В.А. Нестеров – за раздел по прокладке кабелей электроснабжения, связи, сигнализации и управления. Надо сказать, что одновременно это была компания сильнейших преферансистов, они могли играть практически без света, что на самом деле называется втемную. Вот такой командой они обычно приезжали на так называемые апрельские тезисы, которые традиционно проходили под председательством референта начальника 5-го ГУ Министерства среднего машиностроения СССР В.Н. Баженова, когда в проект вносились существенные изменения и дополнения.

Владимир Николаевич был грамотным, опытным, тактичным, обаятельным человеком, он довольно легко «разруливал» возникавшие проблемы проектов. Нужно заметить, что изменения и дополнения вносились буквально до самого начала забивочных работ. Разрешения на внесение этих изменений и дополнений выдавались на уровне председателей госкомиссий по проведению испытаний (коими были чаще всего первые лица предприятий, чьи изделия предполагалось испытать). Несмотря на то, что финансирование строительства объектов велось по фактическим затратам, они очень строго подходили к оценке предлагаемых изменений экспериментов. Я неоднократно был свидетелем того, как Е.А. Негин по полкам раскладывал очередное предложение какого-нибудь молодого ученого и объяснял ему, что нужно сделать, чтобы это предложение вошло в проект будущего объекта, а пока – нет.

Спецстрой-700 возглавлял тогда полковник Г.П. Небольсин. Внешне он был немного похож на маршала Г.К. Жукова, знал об этом, старался быть похожим на него и в манерах. Генподрядным УНР в пос. Северный командовал полковник В.Н. Николаев. Сказать, что это были сильные, грамотные строители – значит, ничего не сказать. Считаю необходимым отметить, что Спецстрой-700 в 1969–1972 гг. возглавлял Л.В. Шумилов, впоследствии генерал-полковник, первый заместитель начальника строительства и расквартирования войск – заместителя Министра обороны.

В Спецстрое-700 с 1971 по 1978 гг. также служил В.В. Тихонов, в дальнейшем – генерал-лейтенант, заместитель начальника строительства и расквартирования войск – заместителя Министра обороны СССР. Тихонов тогда был капитаном, начальником участка и одним из построенных им объектов является станция «Орбита». По тем временам ввод в эксплуатацию станции «Орбита» был прорывом в культурной жизни Новой Земли. А может быть, и наоборот. Люди стали меньше общаться между собой, а больше – с телевизором.

При проходке штолен случались нештатные ситуации. Так, на объекте А-14 произошел вывал с образованием полости высотой около 30 м. К счастью, обошлось без жертв. Обследовали такие вывалы горноспасатели - специалисты, которые не участвовали в горнопроходческих работах, но были готовы в подобной ситуации идти в штольню и устранять возникшие проблемы. В качестве компенсации морального вреда, считай за героизм, руководство экспедиции просило командование полигона поощрить горноспасателей талонами на приобретение ковра или холодильника еще до похода в штольню, а то и просто ящиком водки или коньяка. А руководил тогда экспедицией Вадим Антонович Бурьян, главным инженером был А.М. Козлов. Монументальные фигуры, пользовавшиеся непререкаемым авторитетом от рядовых проходчиков до московского руководства. При проходке одной из штолен (А-15) горняки подошли к очередной развилке. И только тут обнаружилось, что в проекте нет всего-то двух цифр – координат концевого бокса. Это были совершенно секретные данные, которые мог дать только московский ПромНИИпроект. Так случилось, что в это же время пос. Северный остался без связи – вышли из строя радиостанции, нужного ремкомплекта не оказалось в наличии, ждали его почти месяц, а проходку вести надо. Рассчитать координаты бокса смогли только два человека – маркшейдер экспедиции и лейтенант, уполномоченный ОКС. Наши расчеты сошлись до тысячных долей, В.А. Бурьян дал указание о начале проходки нового штрека. Впоследствии ПромНИИпроект подтвердил координаты, а Вадим Антонович «допустил» меня к себе, приблизил и не раз приглашал для решения возникавших технических вопросов.

Надо сказать, что дисциплина во второй экспедиции в целом была на высоте. Ведь люди в Желтых Водах в очереди стояли, чтобы поехать на Новую Землю, были готовы на все. Например, новому главному бухгалтеру перед отъездом пришлось одномоментно удалить несколько больных зубов. По этой причине он не мог нормально разговаривать, а все думали, что это просто молчаливый человек.

Ближе к окончанию горнопроходческих работ начинались работы по монтажу труб каналов вывода излучения (КВИ) и технологических кабелей. Эти работы выполняли специалисты экспедиции Минмонтажспецстроя СССР под руководством начальников экспедиции Е.Д. Макеева, В.М. Муравьева и В.Ф. Гуселева. Это были буквально команды рейнджеров. Люди без проблем работали в одну смену по 12–14 часов, был бы фронт работ.

Координаторами работ от ВНИИЭФ были В.И. Нагорный, В.И. Касьяненко и Б.Г. Поляков. От НИЧ начальниками штолен в это время были В. Кастрюлин, В. Якушкин, В. Пронин, В. Егоров, О. Нарвайш. А начальниками НИЧ – В.М. Могильный и В.И. Кравец. Об этих людях у меня остались самые добрые воспоминания, в том числе о В.И. Кравце как о хорошем волейболисте. При этом я до сих пор считаю, что начальники штолен были довольно бесправными, они могли только констатировать факт выполнения или невыполнения каких-то работ, но не повлиять на их выполнение. Но мы люди военные, так было заведено, так было надо.

Безусловно, нельзя было не запомнить В.Н. Михайлова. Он тогда был заместителем Веретенникова Александра Ивановича, директора Научно-исследовательского института импульсной техники (НИИИТ). Виктор Никитович был энергичным руководителем, довольно молодым по тем временам доктором наук. Насколько я помню, уже тогда его назначали заместителем председателя государственной комиссии по физизмерениям. Михайлов питал некоторую слабость к горнякам и был, мягко говоря, строг к военным. Помню, как на забивочных работах в устье штольни на А-18 горняки около трех часов ночи упустили с рельсов скип с бетоном. Я был свидетелем этой ситуации. Ее последствия заключались в том, что бетон, который в это время находился на пути к штольне, уже не мог быть пущен в дело, и его нужно было выгружать из самосвалов, пока он не начал схватываться, то есть происходили потери времени и материалов. И еще нужно было останавливать бетонно-растворный узел (БРУ). Поднимали скип на рельсы несколько часов.

Виктор Никитович приехал на штольню утром, когда скип уже подняли. Но на совещании он «наехал» на всех военных: на военных строителей, на начальника штольни, на дежурного офицера от НИЧ (была такая «мода» назначать от НИЧ «смотрящих», я так говорю, потому что всегда был против назначения стрелочников, вплоть до окончания военной службы, когда у меня в подчинении было два генерала запаса и около 10 полковников). Меня это задело, и я «сцепился» с В.Н. Михайловым. «Разнимал» нас Негин. Но при первой же очередной встрече Виктор Никитович поздоровался и с улыбкой пожал мне руку, как бы одобряя мою твердость перед его авторитетом. Я вспоминаю В.Н. Михайлова с большим уважением за все его дела и свершения.

Отдельно следует сказать о создании объектов типа «Ю». Это были объекты для испытания ядерных зарядов мегатонного класса, скважины глубиной более километра. Их бурение вели специалисты участка № 5 монтажно-строительного управления 24-го треста «Гидромонтаж» из городка Селятино Наро-Фоминского района Московской области. По воспоминаниям ветерана треста «Гидромонтаж» И.Е. Клочкова, это были опытные буровики, которые к тому времени уже работали на объектах Семипалатинского и Харабалинского (горный массив Большой Азгир, Западный Казахстан) полигонов, на архипелаге Земля Франца-Иосифа, участвовали в ликвидации последствий аварии на комбинате «Маяк», а также работали на многих других объектах, бурили скважины глубиной 1 км и более с диаметром ствола до 4,6 м.

Мало кто из новоземельцев-испытателей знает о том, что буровики МСУ-24 участвовали в проекте перераспределения стока северных рек, в частности в соединении рек Печора и Колва в Пермском крае. Предполагалось создать искусственный канал между реками путем группового подрыва 250 ядерных зарядов на выброс грунта. Был выполнен 1-й этап этого проекта – пробурены 4 скважины (4 ствола, как называют их буровики) глубиной 127 м диаметром 920 мм на расстоянии 165 м друг от друга, с последующим подрывом четырех зарядов мощностью по 15 кт. В результате взрыва образовался канал длиной 700 метров, шириной 340 метров и глубиной 15 м с бруствером вокруг.

Несмотря на выполнение буровиками поставленной задачи, результат 1-го этапа оказался неудачным: радиоактивные частицы, поднятые взрывом в воздух, были вынесены в Скандинавию, в адрес СССР были выдвинуты претензии, и, кроме того, не произошло остеклования грунта, на которое рассчитывали физики. Проект был закрыт, и сейчас это не канал, а искусственное озеро, которое местные жители называют ядерным. Вообще в послужном списке треста «Гидромонтаж» более десятка закрытых городов: Томск-7, Красноярск-26, Красноярск-45, Свердловск-44, Целиноград-25, Пенза-19 и другие.

Работы на Новоземельском полигоне экспедиция МСУ-24 начала в 1970 году с бурения разведочной скважины глубиной 2000 м. Впервые в практике Крайнего Севера трест «Гидромонтаж» внедрил эффективный метод реактивно-турбинного бурения (РТБ) скважин большого диаметра. Уникальная технология была разработана группой конструкторов во главе с Георгием Ивановичем Буллахом в Московском институте буровой техники (ВНИИБТ). В этой работе самое активное участие принимали специалисты ВНИИ ядерной геофизики и геохимии (ВНИИЯГГ), директором которого был Олег Леонидович Кузнецов (впоследствии – академик РАН). Они проводили полевые геофизические исследования, результатом которых были обоснования по выбору участков под испытательные скважины. Наличие таких обоснований позволило в очень сложных климатических и геологических условиях в короткие сроки пробурить ряд глубоких скважин большого диаметра, в которых были проведены подземные испытания одних из самых мощных в мире ядерных зарядов.

Сложность производства работ состояла в том, чтобы обеспечить вертикальность ствола. Буровая коронка, встречая новый пласт породы с новым углом залегания и новой категорией, могла «скользнуть» по нему или «забуриться» в него. Нередки были случаи «потери» коронки. Тогда приходилось бетонировать нижний участок скважины и новой коронкой разбуривать этот монолит. При цементировании обсадной трубы, бывало, повреждалась сама труба, случалось, что при подъеме и вышку роняли. Иногда для выяснения причин технических сбоев приходилось спускаться в скважину, что было грубейшим нарушением техники безопасности и создавало угрозу жизни. Бывали и пожары. Опускание зарядов в скважины, протяжка кабелей, заливка железорудного концентрата (ЖРК) и устройство забивочных участков также вызывали немало трудностей, так как, в отличие от штольни, доступа в скважину специалистов для исправления возникавших проблем уже не было. В общем, картина была похожа на Армагеддон, вспомните такой кинофильм.

Первое испытание в скважине на Новоземельском полигоне было успешно проведено на объекте Ю-3 27 июля 1972 г. Это был малый калибровочный заряд. А 27 октября 1973 г. в скважине Ю-1 испытан самый мощный заряд за период подземных испытаний в скважинах. Глубина скважины была 1900 м. По словам очевидцев, в районе эпицентра близлежащие сопки превратились в озера, а озера – в сопки...

В 1975 году были проведены последние испытания в скважине Ю-7 на Новоземельском полигоне, а в 1978-м специалисты МСУ-24 треста «Гидромонтаж» выполнили бурение двадцати скважин глубиной 20 м и диаметром 1200 мм для проекта по созданию открытого водоема на склоне горы Рыжая в пос. Северный. Камуфлетными взрывами были сделаны полости на дне скважин, в них заложили взрывчатку, которая была взорвана очередями с некоторой задержкой во времени. Такая технология направленного взрыва, разработанная специалистами треста «Союзвзрывпром», позволила без применения землеройной техники создать искусственное озеро объемом более 100 тыс. куб. м, которое стало обеспечивать поселок Северный пресной водой.

В Северном я провел почти половину своей службы на Новой Земле, в основном в летне-осенний период, а также до 3–4 месяцев зимой. Всегда находил поддержку у командира войсковой части 90214 капитана 2-го ранга Демьянченко Дмитрия Антоновича, начальника штаба капитана 3-го ранга Чупилко Владимира Михайловича. Поддерживать связь с отделом капитального строительства мне помогал начальник узла связи капитан-лейтенант Ю. Тамуров. Беседы о здоровье мы вели с выпускником ВМедА им. С.М. Кирова, молодым доктором лейтенантом Рухлядой Николаем Васильевичем, ставшем впоследствии заслуженным врачом РФ, доктором медицинских наук. Это его в 1977 г. адмиралы толкали к медведю, которого ранил солдат из подразделения спецчастей внутренних войск на площадке КПА объекта А-7П: мол, ты же врач, иди, посмотри, сделай что-нибудь.

В 1975 году мне довелось зимовать в Северном вместе с замечательным человеком – инструктором политотдела капитаном 2-го ранга Котовым Александром Ивановичем. Зимними вечерами в кают-компании, играя в шеш-беш, он рассказывал наизусть поэмы Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Твардовского. Александр Иванович является автором слов одной из наших любимых песен – «Север, север без конца и края».

Мы ехали на Крайний Север не за славой и не за деньгами. Ехали, чтобы испытать себя, ехали за романтикой. Наша романтика оказалась не только суровой и жесткой, но и опасной. Потому что для нас, военных, Новая Земля навсегда останется в памяти как полигон. Ядерный полигон. Полигон, который прошел атомную войну. Да, именно так, Новоземельский полигон прошел атомную войну. И мы были на этой атомной войне.

Мною приведены фамилии лишь небольшой части новоземельцев. В подготовке и проведении испытаний участвовали люди самых разных специальностей: топографы, геодезисты, геологи, горняки, строители, монтажники, сборщики, испытатели, измерители, метеорологи, химики, летчики, моряки, связисты, врачи, водители. Это далеко не полный перечень. Мы жили на Новой Земле с семьями, так что наши дети и жены, воспитатели детских садов, учителя школ тоже в какой-то мере могут считать себя причастными к серьезному государственному делу.

Тем не менее наш общий труд был вознагражден. В день 60-летия Центрального полигона Российской Федерации в центре поселка Белушья Губа был торжественно открыт монумент создателям ядерного щита России. Это не первый памятник такого рода на Новой Земле, но, на мой взгляд, безусловно, лучший.

[Newlander]

А.Н. Снежко


Анатолий Николаевич Снежко – полковник в отставке, имеет высшую квалификационную категорию «Военный летчик-снайпер». Ветеран боевых действий. Проходил службу в 327-м отдельном транспортном авиационном полку морской авиации ВМФ. В числе основных задач, решаемых полком, было авиационное обеспечение ядерного полигона на Новой Земле. Летал на Новую Землю с 1979 по 1984 год в экипажах А.Л. Квашнина, А.Н. Беленкова, А.Р. Симанова, а с 1986 по 1996 год – командиром экипажа самолетов Ан-12.

МОИ КИЛОМЕТРЫ НАД АРКТИКОЙ.

Я родился 21 октября 1954 года в поселке Маромица Кировской области. Школу оканчивал в г. Барановичи, в Белоруссии. В 1973 году был призван на срочную службу. Из армии в 1974 году поступил в Балашовское высшее военное авиационное училище летчиков. Перед выпуском проходил войсковую стажировку в транспортном полку авиации Балтийского флота, летал помощником командира корабля на самолетах Ан-12, что и предопределило мою дальнейшую судьбу…

За 18 лет полетов в Арктику Центральный ядерный полигон на Новой Земле стал для меня вторым родным домом. Трехэтажное здание на аэродроме Рогачёво, куда приходят летчики, специалисты аэропорта, пассажиры и в котором размещается командно-диспетчерский пункт (КДП) управления авиацией, невозможно перепутать ни с каким другим. Да и территория вокруг аэродрома своеобразная, она редко бывает без снега, на ней практически отсутствует растительность, кроме мха. Где еще, кроме Новой Земли, можно встретить на аэродроме или в поселке спокойно прогуливающегося белого медведя, который своим недовольным видом как бы показывает: «Не мешайте мне, люди!».

На Новую Землю можно добраться или по воде в короткий период навигации, или по воздуху – при летной погоде. На протяжении многих лет доставку на полигон специзделий, оборудования и людей обеспечивала 1-я авиационная эскадрилья 327-го отдельного транспортного авиационного полка морской авиации ВМФ, в который я прибыл в 1978 году после училища для дальнейшего прохождения службы. Полк был сформирован в 1941 году в Саранске на аэродроме Рузаевка как 64-й авиационный полк специального назначения. Задачей полка был определен перегон новой авиационной техники с заводов в действующую армию (части ВМФ). Собственной авиационной техники у полка почти не было – несколько самолетов типа МиГ-1, УТИ-4 и ЛаГГ-3. При Управлении ВВС ВМФ в Москве имелась отдельная эскадрилья, обеспечивавшая деятельность полка.

В 1942 году 64-й полк вместе с отдельной эскадрильей при Управлении ВВС ВМФ были расформированы и направлены на формирование 65-го авиационного полка специального назначения Главного управления ВВС ВМФ с сохранением дислокации в Саранске. Смешанный полк имел в своем составе пять эскадрилий (две истребительные и по одной – штурмовой, транспортной, бомбардировочной), на вооружении которых было около 40 самолетов различного назначения.

После формирования полк перелетел на подмосковный аэродром Измайлово. Задачами полка были определены: перевозка военных грузов и личного состава, выброска десанта в тылу врага, доставка боевых приказов и документов в части ВМФ, другие виды обеспечения оперативной и боевой деятельности, перегон самолетов с заводов в действующие авиационные части ВМФ. В 1945 г. полк становится 65-м транспортным полком авиации ВМФ, в 1955 г. переименовывается в 65-й отдельный транспортный авиационный полк ВМФ. В 1957 г. 65-й отап переформирован в 277-ю отдельную транспортную Краснознаменную авиационную эскадрилью ВВС ВМФ без изменения места дислокации. На вооружении эскадрильи находились 12 самолетов Ил-14.

В 1959 г. часть на основании Директивы ГШ ВМФ была перебазирована на аэродром Остафьево, а в 1963-м 277-я отаэ развернута в 327-й отдельный транспортный Краснознаменный авиационный полк с подчинением командующему ВВС ВМФ. В составе полка имелась 1-я авиационная эскадрилья, состоявшая из восьми самолетов Ан-12, и 2-я эскадрилья из десяти Ил-14. Ан-12 были переданы с Новой Земли и из полков военнотранспортной авиации. В 1966 г. в полк начинают поступать самолеты Ан-24, в 1970-х годах – Ан-26, в 1980-х – Ан-72. Вот в этом полку мне предстояло служить.

Несмотря на время года, еженедельно, а иногда – и дважды в неделю, из Остафьево в Рогачёво с посадкой и дозаправкой на аэродроме Лахта или в аэропорту Талаги города Архангельска (или – напрямую) экипажами Ан-12 выполнялись полеты одним, а иногда и двумя бортами. Время полета по обычному маршруту Остафьево – Лахта занимало два часа, еще два часа – спрямленный маршрут через остров Колгуев на аэродром Рогачёво. Если же погодные условия вынуждали лететь через Нарьян-Мар, то время полета увеличивалось и составляло 2 часа 20 минут. По прибытии самолета в Рогачёво экипажам часто ставилась задача на выполнение рейса-челнока в Архангельск и обратно в Рогачёво. Как правило, они выполнялись для доставки людей или груза для военторга новоземельского гарнизона. С 1979 года в составе экипажа Ан-12 под руководством командира капитана Анатолия Лаврентьевича Квашнина в этих полетах на Новую Землю стал принимать участие и я.

Первые впечатления от Новой Земли были необычными. На Большой земле стоит жаркое лето, а здесь прохладно, ветрено, в расщелинах между сопок лежит снег, нет деревьев и даже кустов. Погода в течение дня меняется несколько раз, солнце периодически появляется и тут же скрывается за низкую облачность с моросящим мелким дождем. Удивительным был и аэродром, с достаточно длинной бетонной взлетно-посадочной полосой, на котором базировались истребительный авиационный полк 4-й дивизии ПВО (самолеты Як-28П с велосипедным шасси, позднее – новейшие истребители Су-27) и вертолетная эскадрилья авиации ВМФ, различные модификации Ми-8.

Вызывали удивление полки продовольственных и промтоварных магазинов в Рогачёве и Белушке, здесь продавались товары, которых на Большой земле просто не видели. В конце 70-х и начале 80-х годов снабжение на полигоне было на высшем уровне. Государство заботилось о тех, кто жил, служил и создавал ядерный щит в суровых условиях Арктики.

Мне повезло, что службу я начинал в экипаже капитана А.Л. Квашнина. Это был хороший командир, у которого многому можно было научиться, что я и делал с большим удовольствием. Под руководством Анатолия Лаврентьевича стал осваивать новую должность и территории, где проходили полеты. Не всегда они выполнялись по графику, свои коррективы вносили сложные метеорологические условия: туманы, сильные снегопады, метели, сильный боковой ветер, гололедица и др. Погода по маршруту перелета, особенно в осенне-зимний период, менялась очень быстро, зачастую не оправдывая прогноз метеорологов. Находясь на аэродромах Остафьево, Лахта, Талаги, случалось по несколько суток ждать погоды для вылета в Рогачёво, как, впрочем, из Рогачёва – на Большую землю.

В конце мая 1983 года два экипажа самолетов Ан-12 (командиры – майор А.Л. Квашнин и капитан В.Н. Ижутов) неделю не могли вылететь из Рогачёва из-за ураганного ветра. При ясном голубом небе с востока (со стороны Карского моря) дул ветер силой 30–35 м/с с порывами до 50 м/с (в этот период на аэродроме была зафиксирована максимальная скорость ветра – 51 м/с). Это уникальное погодное явление называется новоземельской борой. Продолжительность новоземельской боры может достигать 7–10 суток при скорости ветра в порывах до 60 м/с на юго-западе Новой Земли и 80–100 м/с – в районе пролива Маточкин Шар. Порывистость новоземельской боры объясняется образованием на подветренной стороне гор вихрей с горизонтальной осью и пульсационным обвалом объемов холодного воздуха, накопившегося на высокогорье. Новоземельская бора, как правило, возникает на атмосферных фронтах. Во время ее возникновения воздух наполнен густым снегом и напоминает курящийся дым. Видимость при этом зачастую падает до нуля.

Хорошая летная и штурманская подготовка с моим первым командиром экипажа А.Л. Квашниным и штурманом В.А. Пьянковым, а в дальнейшем под руководством опытных командиров и штурманов Е.М. Михайлова, Г.Р. Петросяна, А.Н. Беленкова, А.Р. Симанова, В.И. Базванова, А.М. Маскова, Ю.И. Коршикова, В.А. Пентюхова, П.Л. Шевченко, Ю.А. Соколова, В.М. Кириленко, Н.Н. Гембаря, Г.Н. Бударина, А.Г. Тищенко, А.Н. Варуши, с которыми я неоднократно летал в одной кабине самолета, – позволила мне более десяти лет без летных происшествий летать командиром экипажа Ан-12 в суровых условиях Заполярья.

Вспоминаю, как приятно было улетать из Рогачёва домой в Остафьево после выполнения всех запланированных рейсов, тем более что перелет обычно выполнялся напрямую – 3 часа 50 минут от взлета до посадки. Экипажи старались прилетать домой в субботу, чтобы начальник штаба эскадрильи на выходные не определил в наряд или на дежурство. Специфика службы и работы экипажей военно-транспортной авиации такова, что много времени приходилось находиться в отрыве от семьи. Связи с домом почти не было, что происходит в семье – неизвестно. Только в экстренных случаях оперативно-диспетчерская служба могла дозвониться до экипажа и довести необходимую информацию.

В качестве командира экипажа Ан-12 я стал летать на Новую Землю с лета 1986 года. Дел стало еще больше, ответственность на порядок выше, чем была ранее на должности помощника командира корабля. Летал в различных условиях днем и ночью, летом и зимой. Бывало, что от напряжения после посадки прошибало потом от головы до пяток. При выполнении захода и посадки в сложных метеоусловиях командир экипажа всегда решает задачу с «семью» неизвестными величинами, которые постоянно и ежесекундно меняются. По приборам (вне видимости земли и ВПП) управляет самолетом в трех плоскостях посредством штурвала, педалей и триммеров, принимает команды от руководителя полетов, службы посадки, штурмана, управляет режимом работы четырех двигателей, руководит работой экипажа, отдавая соответствующие команды. Установив визуальный контакт с ВПП, дело чести командира – выполнить мягкую посадку и удержать самолет на осевой линии взлетно-посадочной полосы (особенно при сильном боковом ветре). При всех многочисленных полетных заданиях полеты на Новую Землю были основными для экипажей Ан-12. Матушка Новая Земля, несмотря на непредсказуемость погоды, была, в основном, к нашим экипажам благосклонна, позволяла принимать и выпускать самолеты в сложнейших метеоусловиях. В таких случаях большой груз ответственности ложился на командиров экипажей и группу руководства полетами.

В феврале 1978 г. в Рогачёво при заходе на посадку в снежном заряде с ограниченной видимостью (заход выполнялся с северной стороны аэродрома) произошла авария самолета Ан-12, командиром экипажа которого был майор Тамилов. Самолет столкнулся с землей (плотным снежным нáстом) на удалении двух километров от начала ВПП, «упал» с высоты 150 метров на скорости 270 км/ч. Экипаж и пассажиры остались живы, а самолет разрушился.

После расследования аварии комиссия пришла к выводу, что экипаж оказался в условиях, которые были мало изучены. Такое явление, как «сдвиг ветра», рассматривалось раньше только в горизонтальной плоскости, – это резкое изменение ветра по силе и по направлению, иногда на 180 градусов. А вот «сдвиг ветра» в вертикальной плоскости нигде не рассматривался. В Рогачёво имелась особенность в заходе на посадку при сильном восточном ветре. Этот ветер с Карского моря огибает гряду сопок и меняется по силе и по направлению в вертикальной плоскости, появляются завихрения, образуются восходящие и нисходящие потоки – «жгуты». Они очень опасны у земли на предельно малых высотах. Самолет Ан-12 на глиссаде снижения попал в такой поток – «воздушный жгут», его просто за секунды прижало к земле, что привело к аварии. В дальнейшем при заходе на посадку в таких условиях экипажи строго выдерживали глиссаду снижения и обеспечивали самолету запас скорости для вывода его из внезапного, нерасчетного снижения и ухода на запасной аэродром.

5 марта 1991 года на аэродроме Лахта командир эскадрильи подполковник А.Л. Квашнин выполнял взлет с максимальным весом для перелета на Рогачёво. Взлет не получился, так как на взлетно-посадочной полосе в момент начала разбега у самолета подломилась правая стойка шасси. Все, кто был на борту, «родились в рубашках», каждый год экипаж и пассажиры отмечают второй день рождения. После расследования комиссия выявила причину: усталость металла. В дальнейшем борт был восстановлен на 325-м авиационном ремонтном заводе в городе Таганроге.

За многие годы военно-транспортными самолетами Ан-12 1-й авиационной эскадрильи 327-го отап перевезены на Новую Землю и обратно тысячи пассажиров, тонн различных грузов, десятки специзделий для испытаний. Новая Земля, благодаря замечательным людям, которые там служат, работают и живут, для экипажей была вторым домом, вторым гарнизоном службы. Новоземельцы и сегодня добрыми словами и с благодарностью вспоминают имена членов экипажей Ан-12, которые в разные годы летали на полигон. Я их назову поименно.

Командиры авиационного полка и заместители: полковники В.И. Базванов (летал на Новую Землю более 10 лет), А.Р. Симанов (летал на Новую Землю более 20 лет), Ю.А. Новожилов, Е.М. Михайлов, П.Л. Шевченко, подполковник В.А. Пентюхов; заместитель командира полка по безопасности полетов подполковник А.М. Масков (летал на Новую Землю более 20 лет).

Командиры авиационной эскадрильи и заместители: подполковники А.Н. Беленков, А.Л. Квашнин (летал на Новую Землю 20 лет), А.П. Демихов; подполковники Г.Р. Петросян (в 60-е годы служил на Новой Земле, летал в то время на самолетах Ан-2), В.Н. Ижутов (летал на Новую Землю 16 лет).

Командиры авиационных отрядов: майор А.И. Стольников, майор В.А. Боярский, майор В.С. Подскребаев, майор Ю.И. Коршиков (летал на Новую Землю 20 лет), подполковник А.Н. Снежко (летал на Новую Землю 18 лет).

Командиры экипажей: майор Н.В. Домрачев, майор М.И. Чуносов (летал на Новую Землю 15 лет), капитан А.С. Кузнецов.

В 1998 году 327-й отдельный транспортный полк авиации ВМФ был переформирован в 399-ю отдельную транспортную авиационную эскадрилью, но это уже другая история, не имевшая отношения к полигону, который был выведен из состава ВМФ и передан в 12-е ГУ МО.

Встречаясь с однополчанами, мы всегда передаем низкий поклон и слова благодарности новоземельцам за то, что они всегда с уважением, добротой и радушием относились к прилетающим экипажам, обеспечивали всем необходимым, создавали уют и комфорт в суровых условиях Севера.

P.S. Вернусь к перевозкам людей. Здесь случались разные ситуации.
Желающих улететь с Новой Земли (как, впрочем, и вернуться на нее) всегда было больше, чем количество мест на борту, персоналии которых определялись списком отдела перевозок. При полете на большой высоте пассажиров в гермокабину набивалось, как селедок в бочке, никого не смущало, что в таком положении приходилось лететь по нескольку часов. На малой высоте «дышалось» гораздо более свободно, народ равномерно распределялся по всему грузовому отсеку и даже имел возможность подкрепляться во время полета. В 1994 году экипаж майора Чуносова летел «с плечом» через Остров в Псковской области. На аэродроме выяснилось, что дальнейший полет предстоит на большой высоте, то есть появились «лишние» люди. Командир экипажа оставил тех, кого он знал, невзирая на должности и звания. Естественно, что они были из Рогачёва. Старший по воинскому званию на борту был не согласен с этим решением, но последнее слово осталось за командиром экипажа. Остальных отправили обратно в Остафьево, благо тут же на аэродроме стоял «под парами» Ан-26. По прилете на Новую Землю Михаила Ивановича вызвали в штаб «на ковер», где долго объясняли, кто есть кто на полигоне. Ничего нового он для себя не узнал.

Бывали и неплановые вылеты, когда членов экипажа приходилось буквально «выдергивать» из-за стола. Назывались они санитарными рейсами, выполнялись в Североморск, Архангельск или Москву. Нет ничего дороже человеческой жизни, на Севере это понимаешь особенно хорошо.

[Newlander]

П.М. Попов.

Павел Михайлович Попов – капитан 1-го ранга запаса, служил на Новой Земле с 1982 года в научно-испытательной части в должностях от инженера-испытателя до заместителя начальника отдела. Затем в 1997– 2002 годах проходил службу в центральном аппарате 12-го ГУ МО. После увольнения с должности начальника отдела 6-го управления поступил на работу в центральный аппарат Минатома. В конце 2004 года с должности начальника отдела Управления бюджетного планирования и государственного заказа был переведен в Институт стратегической стабильности заместителем директора по научной работе, с 2011 года – главный научный сотрудник. Ветеран подразделений особого риска, ветеран военной службы, ветеран атомной энергетики и промышленности. Кандидат технических наук, старший научный сотрудник.

НОВАЯ ЗЕМЛЯ 1960-х ГОДОВ. ПЕРВЫЙ ПРИЕЗД

Родился я в 1960 г. в г. Керчь Крымской области в семье офицера ВМФ Михаила Васильевича Попова, где после окончания Военной академии тыла и транспорта он служил командиром береговой базы одного из корабельных формирований. В 1964 году отец, проходивший тогда службу командиром береговой базы аварийно-спасательной службы КЧФ в Севастополе, был переведен на Новую Землю на должность заместителя командира бригады кораблей специального назначения по материально-техническому обеспечению. По прибытии участвовал в разборке и эвакуации кораблей, оставшихся после испытаний в губе Черная, принимал у Северного морского пароходства теплоход «Буковина», впервые зафрахтованный для обеспечения подземных ядерных испытаний, и был его первым комендантом во время работ в поселке Северный.

Следом за ним сразу же переехала и семья, что по тем временам удавалось далеко не всем. С жильем было туго, жили в коммуналках. Отношения между соседями складывались практически родственные и продолжались десятилетиями: переписывались, заезжали в гости; двери в комнатах не запирались. В нашей коммуналке в самой большой комнате жила наша семья (родители и мы с братом). Две другие занимали Бушины (Алексей Никитич, капитан 1-го ранга, был начальником политотдела бригады кораблей специального назначения, а его жена Анна Михайловна работала в госпитале старшей медсестрой; помню, что она постоянно носила больным матросам из ее отделения что-нибудь вкусненькое, переживала за них и всячески заботилась) и Устькачкинцевы, а затем Трофимовы (глава семьи – подполковник-медик, жена и дочь – чуть старше меня). Достаточно сказать, что от переехавших на Большую землю соседей я получал по почте подарки ко дню рождения! К Бушиным, помню, мы заехали с отцом после моего выпуска из ЛНВМУ и остались ночевать (пока учился, я тоже изредка их навещал), с Устькачкинцевыми родители переписывались, а Трофимовы уже в 2000-х годах приезжали из Астрахани в Севастополь и заходили в гости к родителям.

Горячего водоснабжения в квартирах не было, в ванных комнатах стояли «титаны», было принято ходить в баню – в поселке она располагалась в конце улицы Советской, слева за горкой (на которой стояло одноэтажное здание отделения Госбанка) на пешеходном (по коробам водовода) пути в тыл. Помню, как мы с отцом ходили в баню на штабной корабль бригады «Эмба», с которого до 1963 года осуществлялось управление атмосферными ядерными испытаниями. Удивил строгий режим прохода – не как надругие корабли (теперь я понимаю, что, по-видимому, тогда еще не была демонтирована аппаратура телеуправления-телеконтроля). Запомнилась богатая внутренняя отделка деревом ценных пород, бронзой, кожей, бархатом – этот ледового класса пароход датской постройки до передачи по репарациям Союзу ССР служил у финнов круизным лайнером.

Госпиталь в Белушьей Губе был большой и хороший уже тогда: маме удалили камни из почки – серьезная полостная операция. Представляю, как все это выглядело бы в случае окончательной реализации идеи глобального аутсорсинга, рожденной в воспаленном воображении отдельных, к счастью – бывших, современных руководителей Минобороны. Сообщение с Большой землей было весьма нерегулярным: летали Ил-14 полярной авиации, пассажиры сиживали по многу дней в ожидании погоды – в основном в Амдерме, Нарьян-Маре. Со временем самолеты стали совершеннее, но погодный фактор остался: сидеть приходилось чаще уже в Архангельске. Этот фактор определял и ассортимент продовольственных товаров: о свежих молочных и кисломолочных продуктах нечего было и мечтать (правда, была в гарнизоне ферма – в детский сад и госпиталь поставлялось молоко), а вареная колбаса служила хорошим подарком с Большой земли даже в 80-х годах. В магазине № 1 (только сейчас родилась ассоциация с Елисеевским) стояли бочки с черной и красной икрой, на полках размещались консервы: крабы, лосось, севрюга, печень трески, шпроты, тушенка, сгущенка и другие «дефициты», обширный перечень которых хорошо известен с советских времен. С тех пор я долгое время считал, что настоящий салат оливье делается именно с крабами. Продукты были или замороженные, или консервированные. Свежие овощи, завозимые в навигацию морем, выдавались в продпайках, вместе с замороженным мясом и различными консервами (очень высокого качества; теперь такие крайне редко можно встретить), галетами и иногда – воблой, запаянной в большие металлические банки. Все продукты, поставляемые для Вооруженных сил, проходили тогда строгую военную приемку; в 80-е годы качество пайковых консервов почему-то ухудшилось, не говоря уже о 90-х.

Запомнилось, что на Новой Земле всегда был вкуснейший ржаной хлеб. По-видимому, в него клали все необходимое нужного качества и ничего лишнего не клали: воровать было бессмысленно – не увезешь, и эрзац-продукты взять было негде. Этот хлеб, посыпанный сахаром-песком и политый водой из-под крана, сопровождаемый пайковой сгущенкой, в отсутствие дома родителей (протестовавших против избытка сладкого) служил замечательным лакомством. В саду и школе детям давали рыбий жир, гематоген, поливитамины.

Выдавали в пайках и местного лосося – гольцов. Помню тех гольцов – они были большие (в мой тогдашний рост), с ярко-красной мякотью. Их заготовка осуществлялась централизованно, с учетом нереста, и не была варварской – до эвакуации с Новой Земли гражданского населения заготовители добывали более серьезные объемы. Гольцы вялились в кухнях на натянутых крест-накрест веревках и использовались в общих застольях. На островах действовал «сухой закон», но, конечно же, алкоголь потреблялся, впрочем, весьма умеренно – не только в силу дефицита, просто не было традиции пьянства. Каждый отпускник считал своим долгом привезти что-нибудь для будущих праздников (тарой служили пластиковые канистры). Застолья всегда были общими в масштабе квартиры, с приглашением гостей, танцами, шутками, интересными рассказами и исполнением песен.

Должен заметить, что в мотивации тогдашнего населения Новой Земли меркантильной составляющей практически не было. Жили все, мягко говоря, небогато, и критерии благополучия не определялись материальным фактором – жизненные ориентиры были несколько иные (может быть, потому, что после войны прошло меньше 20 лет, люди ориентировались на реальные жизненные ценности). Из надбавок существовал только районный коэффициент к должностному окладу и к выслуге лет (никаких «полярок» или коэффициентов к другим начислениям не было). Зато реально работала вечерняя школа для матросов и солдат, многочисленные кружки и секции в матросском клубе и доме офицеров, большие библиотеки, несколько позже – бассейн со спортивными залами, устраивались спортивные состязания и роскошные концерты художественной самодеятельности (и не из-под палки!), выпускались не только ежедневная газета, но и периодический журнал. Уровень концертов был высок: исполнялись оперные партии и сцены из оперетт, сложные музыкальные произведения и танцевальные композиции – в гарнизоне было много образованных культурных людей с соответствующей подготовкой, а образцы местного песенного и стихотворного фольклора из 60-х годов по качеству и количеству остались, на мой взгляд, непревзойденными.

Дети развлекались строительством снежных «крепостей» (помню, меня поздно вечером снимал с «поста» отец – участники игры забыли обо мне и ушли по домам), катались с гор на санках, ходили на лыжах (в каждой квартире были и передавались по наследству несколько пар лыж – военного образца с ременными креплениями). Коньки как-то не прижились – не было подходящего ровного участка льда, даже после расчистки озерный лед оказывался бугристым, в трещинах. Бывало, что дети забредали куда-нибудь на окраину (или задерживались в гостях) и после объявления по трансляции их искали всем гарнизоном. За проступки и антиобщественное поведение подростки могли быть выселены из гарнизона вместе с родителями (существовало такое понятие – в 24 часа), правда, случаев такого выселения я не помню: видимо, угроза действовала сама по себе.

Со мной, помнится, до объявлений по радио дело не доходило (может быть, пару раз): меня узнавали и приводили домой (очень был похож на отца). Однажды, правда, я заставил отца поволноваться. В хорошую погоду он вел меня из детского сада и ему понадобилось по делам ненадолго зайти в офицерскую столовую; он оставил меня на углу «адмиральской» гостиницы: до столовой и до дома метров по 50. Погода моментально испортилась, минут через десять (как мне казалось) ожидания мне стало неуютно, и я пришел домой. Отец появился примерно через час взмыленный: все это время он искал меня на улице.

Часто детей из детского сада (а он находился в начале улицы Советской, возле ДЭС-1) в плохую погоду забирали на гусеничном транспорте, в несколько рейсов. Однажды ГТС с нами, детьми, заблудился и уехал бы в залив, если бы чудом не наткнулся на памятник Ленину, стоявший тогда перед матросским клубом.

Медведи в поселок наведывались и тогда. Вспоминается курьезный случай с хорошим концом. Некий мичман шел по улице Советской в «первый вариант» (новоземельцы поймут) и возле офицерской столовой встретил медведя. Неподалеку строился первый в поселке пятиэтажный дом; был выстроен высокий первый этаж, а второй – поднят до подоконника. Деваться было некуда, мичман бросился к стройке и в чем был («железная» шуба, валенки), в том и запрыгнул на второй этаж. Тем и спасся. Это, несомненно, был мировой рекорд, который автор в спокойной обстановке, к сожалению, повторить не смог.

В доме офицеров много лет стояло чучело медведя, добытого в тамбуре подъезда, где располагалась квартира начальника полигона. В плохую погоду медведь случайно нажал рычажок на двери и ввалился в тамбур дверь за ним захлопнулась. Там его и вынуждены были застрелить, сообщив в надзорные органы (белый медведь давно значится в Красной книге).

Отпуска не всегда были летом, и в зимний период отпускники оставляли детей на попечение соседей и друзей. Однажды мой старший брат с одноклассником, оставленным на попечение наших родителей, зашли далеко от дома. Когда внезапно испортилась погода, они наткнулись на домик насосной станции на озере Шмидта и укрылись в нем вместе с вахтенными матросами. Был хороший «первый вариант», видимость почти нулевая. Брат позвонил домой, но не договорил (товарищ испугался ответственности и нажал на рычаг) и родители не знали, где находятся дети. Всю ночь шли поиски, у мамы случился сердечный приступ, под утро ее увезли в госпиталь. Утром все стихло, и провинившиеся пришли домой. Вскоре появился отец, выгнал меня из комнаты и оба нарушителя получили ремня (единственный известный мне случай в семье). Помню, как «приемный» кричал: «Не имеете права, я не ваш ребенок!». В ответ услышал: «Твой отец мне еще спасибо скажет»; так позже и случилось.

Летом дети зимних отпускников, в свою очередь, отправлялись на Большую землю к кому-нибудь из родственников (или в пионерлагеря). Считалось нормой поручить детей какому-нибудь попутчику. Невозможно было, чтобы кто-то отказался от этого или от доставки посылки, или не приютил новоземельцев, находящихся в пути. Помню, мы с мамой завезли посылку с Новой Земли (традиционных гольцов) домой заместителю начальника 6-го управления ВМФ контр-адмиралу А.И. Кисову, Герою Советского Союза (естественно, это я теперь понимаю – кому). Самолет прилетел поздно, и был уже вечер; нас оставили ночевать (с местами в гостиницах в Москве, если кто не помнит, было тяжело), утром мы продолжили путь.

Попутчики до самого места находились редко, и дети добирались сами (как вариант, попутчики и родственники созванивались, и дети поручались в пути проводникам или стюардессам). Летом 1965 года 14-летний брат со мной, пятилетним, путешествовал по стране: военным бортом до Москвы, оттуда к родственникам в одну из прилегающих областей, затем к родственникам в Москву, затем в Севастополь. Без навигаторов и мобильных телефонов находили нужные адреса, практически везде у брата были новоземельские школьные приятели, а в Севастополе за нами присматривали родительские друзья. Все это было в порядке вещей. Сейчас времена, конечно, изменились, но, по-моему, не настолько, чтобы сознательно поощрять инфантильность в своих чадах, как поступают некоторые родители. Не было случая (впрочем, и необходимости – тоже), когда родители проверяли бы у брата или у меня домашние задания или, не дай бог, участвовали бы в их выполнении. Во все спортивные секции и кружки и на Новой Земле, и на Большой земле мы всегда записывались сами. Забегая вперед, скажу, что мой сын, когда мы поселились в г. Домодедово в выделенной Минобороны квартире, не захотел менять школу и с 13 лет до окончания школы ездил на станцию метро Сухаревскую.

Отсутствию телевидения на Новой Земле в тот период я, как, наверное, и многие, должен быть благодарен. В четыре года я уже читал, играл с соседом Алексеем Никитичем в шахматы, а воспитатели в детском саду, когда им нужно было уединиться, оставляли меня читать детям книгу. В 6 лет я собрался в школу, но родители убедили меня в отсутствии мест (потом-то я понял, что обманули), а когда в свое время пошел в первый класс, учителя водили меня во второй класс в качестве образцового чтеца.

Хотел бы вспомнить о новоземельских собаках. В 60-е годы это были ездовые полярные лайки, оставленные прежними обитателями на островах, и их потомки: крупные, красивые животные, генетически не способные враждовать с человеком. Были в поселке даже собачьи упряжки. При приближении медведя эти собаки, охраняя человека, выходили на бой и порой погибали. К сожалению, находились умельцы, делавшие из собак шапки, и порода постепенно вывелась. Уже в 70-х годах лаек почти заместили большеземельские собаки, а в 80-х порой становилось небезопасно ходить по гарнизону: стаи жили у «своих» домов и набрасывались на проходивших людей-«чужаков». От медведей же они трусливо прятались, спасая свою шкуру. Время от времени излишек этих «защитников» отстреливали. Забегая вперед, расскажу свой случай уже из 90-х годов. Однажды я находился в НИЧ по сигналу штормовой готовности № 1 в качестве старшего. Как это часто бывает, к полуночи внезапно наступил полный штиль, штормовая готовность была отменена и я, получив доклады, отпустил всех дежуривших в корпусах по домам. Пока принимал доклады, докладывал оперативному дежурному, собрался (намеревался поработать), прошло время, и я шел домой уже в одиночестве. Не успел дойти до торгового центра, как из-за дома на меня вышли собаки и обступили полукольцом; эта стая была известна своей злобностью. Они не лаяли, только смотрели и тихо рычали, из чего я заключил, что намерения у них серьезные. Звать на помощь или пытаться бежать было бессмысленно, тем более что намело по колено свежего снега, а я был в унтах и закутан в железную шубу – шел-то в часть в другую погоду. Деваться было некуда: я нагнулся (собаки сразу остановились) зачерпнул снега, слепил снежок и швырнул его в морду вожаку – прямо в нос. Собаки попятились, а после второго снежка – расступились, и я пошел дальше не оглядываясь (достиг границы «владений» стаи). Ощущения, доложу вам, не из приятных.

Можно было бы добавить еще много деталей к уже опубликованным описаниям новоземельского быта 1960-х годов, однако, боюсь, что такое отступление заняло бы слишком много места.

ВТОРОЙ ПРИЕЗД НА ОСТРОВА (1970-е ГОДЫ)

На Новой Земле я окончил первый класс школы, а старший брат Михаил двумя годами раньше – восемь классов и поступил в Ленинградское Нахимовское военно-морское училище (школа была восьмилетней и уехать пришлось бы в любом случае). В 1968 году, после назначения отца для прохождения службы в штаб тыла КЧФ, семья вернулась в Севастополь, а в 1972-м – снова на Новую Землю, куда в 1971 году был переведен отец на должность начальника отделения тыла 6-го ГЦП МО и где в 1977 году в возрасте 50 лет закончил службу начальником Военторга № 354. Этот период его службы старожилы Новой Земли до сих пор вспоминают с благодарностью как рекордный по изобильности снабжения и качеству работы торговли, а не заставшие – пересказывают их воспоминания. Мама Анна Яковлевна заведовала детским садом и тоже оставила о себе добрую память.

Возглавить Военторг отцу предложило командование (точнее – попросило, т.к. формально это было понижение в должности). Потребовался опытный, ответственный и авторитетный человек для поддержания и приведения хозяйства в порядок. В жизни Новой Земли был непродолжительный период, когда начальником новоземельского гарнизона являлся командир дивизии ПВО страны, дислоцировавшейся на островах Северного Ледовитого океана с управлением в Белушьей Губе. Объективно, дивизия не имела таких возможностей по обеспечению как деятельности гарнизона, так и работы Военторга, как флот. Кроме того, принятый в войсках ПВО порядок принудительной ротации офицеров через 2–3 года службы, возможно, и помогавший росту боевой квалификации личного состава, никак не способствовал укреплению среди ответственных лиц желания сделать что-то нужное и значительное для гарнизона, инфраструктуры и населения островов, составлявшего в те годы с учетом поселков и многочисленных отдаленных и обособленных частей и подразделений разных видов Вооруженных сил, организаций и экспедиций различных министерств и ведомств около 20 тысяч человек. Впоследствии руководство Минобороны исправило сделанную ошибку, однако предложенный своего рода «дембельский аккорд» отцу пришлось выполнять и в упомянутый период. Он буквально дневал и ночевал на разгрузках и многочисленных своих объектах (склады, магазины, столовые, кафе, чайные, ателье, парикмахерские, мастерские и т.п.), облетал все отдаленные точки, мотался по командировкам, добывая товары (пригодились и знакомства, приобретенные за много лет службы). Посетивший Новую Землю в 1976 году начальник Тыла ВС СССР генерал армии С.К. Куркоткин, ознакомившись с объектами Военторга, ассортиментом товаров и качеством торгово-бытового обслуживания, был поражен увиденным и в шутку сказал: «Вас надо раскулачивать». Предложил отцу перевод в ГУТ МО, но отец отказался – здоровье было уже не то, бесквартирное житье надоело еще в молодости, а в Севастополе ждала квартира и многочисленные сослуживцы звали на работу.

Такой результат и в повседневных условиях требовал серьезных усилий. Выручало налаженное взаимодействие с командованием гарнизона, московским руководством и командирами частей (в том числе и ПВО), оказывавшими большую помощь. Но и Арктика брала свое. Так, зимой 1973–1974 гг. около месяца держались экстремальные погодные условия (мороз за 30 градусов и ветер за 30 м/с при видимости, близкой к нулю). Случилась крупномасштабная авария систем жизнеобеспечения, отопление в большинстве жилых домов Белушьей Губы было разморожено. Принятое решение об эвакуации гражданского населения на Большую Землю выполнить не удалось – не позволяла погода. Спасение имущества и многочисленных объектов Военторга, а также обеспечение их работы в этих условиях дались непросто. Из-за короткого замыкания электропроводки сгорел один из продскладов, но остальное экстраординарными усилиями было спасено. Однажды по пути в пос. Рогачёво в описанных погодных условиях загорелся ГТС (от искры из выхлопной трубы занялся промасленный брезентовый тент, ветром в секунды раздуло огонь и он перекинулся на двигатель). Как только отец с водителем, каким-то чудом почувствовав неладное, выбрались из ГТС и проверили кузов (вдруг кто-то забрался), тут же взорвались топливные баки. Около пяти километров шли пешком – повезло, что не сбились с пути и не замерзли. Уже когда погода успокоилась и можно было слегка ослабить режим работы, отец слег в госпиталь с приступом стенокардии. Затем родители отправились в санаторий, а я (отопления еще не было, а школа работала) остался под опекой семьи Жариновых: Валера был моим одноклассником, Федор Иванович руководил гарнизонной газетой (в следующем году к 30-летию Победы ему как участнику войны было присвоено воинское звание капитана 1-го ранга – на категорию выше штатно-должностной), а Лидия Васильевна преподавала в школе.

В-общем, трудиться на Новой Земле непросто всем – и службе главного инженера, и медикам, и тыловикам, и связистам, и режиму, и штабу, и личному составу ПВО, и сотрудникам школ и детских садов, и другим, не говоря уже о персонале отдаленных объектов. Кстати сказать, среди испытателей практически не встречалось высокомерного отношения к представителям других служб полигона – никто себя на их фоне героями не выставлял, даже в своей среде (и вовсе не потому, что рассказывать о своей работе было нельзя). К сожалению, взаимным такое отношение было не всегда.

К слову, режим на Новой Земле был поставлен настолько хорошо, а в семьях настолько хватало неспециальных тем для обсуждения, что дети (включая школьников) не знали о полигоне, даже будучи участниками концертов с торжественной частью в ДОФе (я, в частности, выступал на концерте в честь 10-летия полигона в составе танцевального коллектива детского сада). Вместе с тем ощущение причастности к чему-то важному присутствовало, и на этом фоне родительский инструктаж в отношении особенностей поведения воспринимался вполне серьезно. Помню, когда в аэропорту Архангельска, где часто и подолгу приходилось сиживать в ожидании погоды, досужие пассажиры приставали с расспросами на тему «Где живешь, мальчик?», я в четырех-пятилетнем возрасте в зависимости от ситуации четко и исчерпывающе докладывал, что живу на Севере, либо на Юге – в Севастополе.

В 70-х годах быт был налажен лучше: квартиры были в основном отдельные, с горячим водоснабжением, появилась целая улица пятиэтажных домов, а финские дома с выгребными ямами почти исчезли. Школьники носили «спецпошивы» – специального пошива ватные телогрейки с воротником и капюшоном. Для условий Новой Земли – исключительно удобная и практичная вещь! Среди доступных тогда фасонов гражданской одежды не было ничего подобного. По нормам снабжения такие спецпошивы выдавались всем военнослужащим (у матросов и солдат они были основной верхней одеждой), и отцы отдавали их детям (сами ходили в длинных тяжелых «железных» шубах). Развлекались школьники походами в кино в ДОФ и БМК, чтением книг – я лично перечитал, наверное, всю художественную литературу в библиотеке ДОФа, ходили на лыжах и катались с гор (в каждой квартире, как и в 60-х годах, были и передавались по наследству лыжи). Самым опасным времяпрепровождение было в период до 1 сентября, когда было относительно тепло и приехавшие школьники искали развлечений наподобие большеземельских: был у меня и свой опыт. Однажды мы с одноклассником Славой Кисненко катались по заливу Гаврилова (километрах в двух ходьбы от поселка) на плоту из трех бревен; плот, наткнувшись на невидимое препятствие, закачался, и мы попадали в воду с головой. Воды было по пояс, но мы так быстро вскочили и пробежали отделявшие нас от берега метров двадцать, что одежда под курткой с одной стороны тела осталась не замоченной. Вылили из сапог воду и побежали в поселок, дома залезли в горячие ванны и даже не простудились. Не всем так везло: нашу же одноклассницу Лену Григорьеву засосало на бетонно-растворном узле в емкость-дозатор с песком, в которую они прыгали с подругой Людой Быковченко. Оборудование управлялось дистанционно, снизу бункера открылась задвижка, и миниатюрная Люда не смогла вытащить подругу. Лена погибла.

Новый 1975/76-й учебный год в Белушьей Губе начался в новом специально построенном уникальном здании школы, а Новый 1976 год жители поселка встретили с телевидением. Затем в поселке появился переговорный пункт – неслыханная вещь для условий режима 60-х годов. Я же после окончания 8 класса в 1975 году по следам брата поступил в ЛНВМУ, хотя на Новой Земле уже работала десятилетка. Школа была неплохая, но условия ее работы неизбежно сказывались на качестве обучения: учительский состав менялся, не всегда попадались сильные педагоги (знаю на своем примере – мне тоже довелось позже преподавать в этой школе), были пропуски занятий из-за погоды. Лето перед поступлением я посвятил самостоятельному повторению с самых азов курсов физики, математики и геометрии, после чего сдача экзаменов не представила никаких трудностей.

Время обучения в ЛНВМУ вспоминается с теплотой. Преподавательский состав был очень сильный и много давал воспитанникам (разумеется, тем из них, кто хотел и готов был это воспринять), да и как личности офицеры, мичманы и преподаватели были в основном яркие, запоминающиеся, а главное – добрые, хорошие люди. Помню, когда через 20 лет после выпуска я был в городе по делам и зашел в училище, в фойе встретил старшину роты, который нас выпускал. Я был в гражданском, но он меня сразу узнал и назвал по фамилии... Воспоминания о постоянном составе училища заслуживают отдельного рассказа.

Удивительно, как много вмещалось в два года: помимо учебы и исполнения обязанностей старшины класса, я занимался в яхтклубе (у училища были две своих крейсерских яхты на Васильевском острове, мы за ними ухаживали и летом выходили в море, ходили в Кронштадт, вот только в Балтийской регате не удалось поучаствовать – она проходила уже после выпуска), в лыжной секции с выездами в Кавголово, в литературном кружке, в факультативе по английскому языку, по выпуску получил удостоверение военного переводчика. Программа военно-морской подготовки включала теоретические занятия и летнюю практику со сдачей зачетов. На Нахимовском озере ходили на шлюпках на веслах и под парусом, изучали флажный семафор, шлюпочную сигнальную книгу, боцманское дело, вязали узлы и т.п. В Кронштадте размещались на учебном корабле; помимо посещения боевых кораблей и подводных лодок запомнилась экскурсия на подводную лодку первого советского проекта Д-2 (на ней была оборудована учебно-тренировочная станция) и самостоятельная вылазка на крейсер «Киров», который стоял на приколе в ожидании разделки (с него я на память свинтил барашек с иллюминатора). В Краснознаменном учебном отряде подводного плавания нас выдерживали в барокамере, по-видимому, для ознакомления, а попутно определяли пригодность к службе на ПЛ. А ведь было еще и участие в двух парадах на Красной площади, подготовка к которым была очень серьезной и занимала немало времени!

В Москве мы проводили перед парадом больше месяца; продолжалась и учеба: мы занимались со своими преподавателями в обычных школах вечерами, когда помещения пустовали. Во все театры и на все зрелищные мероприятия участников парада, а в особенности нас, пускали без билетов, и мы широко пользовались этой привилегией.

В отпусках удавалось побывать на Новой Земле у родителей (зимой и летом). В те годы требовалась еще и «трудовая практика»: в летний отпуск нужно было определенное количество часов отработать где-нибудь и привезти справку. Я работал на раскопках Херсонеса, а брат в свое время – с геологами на Новой Земле. Один весенний отпуск я провел у брата на корабле, который стоял в доке в Кронштадте (совсем как гардемарин Ю. Ливитин в «Капитальном ремонте» Л.С. Соболева; только известной сцены в кальсонах не было: офицеры отнеслись ко мне очень приветливо); брат поставил меня на довольствие, и я питался в кают-компании, а жил в его каюте. Интересно, что дивизией, в состав которой входил корабль, в это время командовал будущий начальник Новоземельского полигона тогда контр-адмирал В.К. Чиров!

На фоне этих воспоминаний нетрудно представить, какие слова просятся наружу по поводу волюнтаристского решения известного деятеля мебельной торговли, являвшегося на тот момент министром обороны, о прекращении в ЛНВМУ военной и военно-морской подготовки и замене ее изучением слесарного дела!

По окончании ЛНВМУ, воспользовавшись предоставленным за отличную успеваемость правом выбора, приказом начальника ВМУЗ ВМФ для дальнейшего обучения я был назначен в Черноморское высшее военно-морское училище им. П.С. Нахимова. Выбор училища отчасти определялся предложением родителей хотя бы пять ближайших лет провести поблизости от них (брат с 1966 года приезжал только в отпуск). Я знал, что в училище имеются три факультета: два корабельных и один береговой, и в рапорте просил определить меня на противолодочную специальность (2-й факультет). На устроенной для прибывших нахимовцев-выпускников медкомиссии у меня выявилась недостаточная для корабельной службы острота зрения (в Ленинграде этот вопрос возникал, но решился в мою пользу). Мандатная комиссия проходила для меня вслепую (в глаза был закапан атропин); позже по голосам мне удалось восстановить состав участников разговора. Председатель комиссии заместитель начальника училища Л.А. Макаров поинтересовался моими пожеланиями, затем у начмеда – здоровьем и предложил мне третий факультет. Я уточнил, не береговой ли это факультет, и не согласился. После вопроса об успеваемости повисла пауза. Прервал ее начальник кафедры специального вооружения П.Г. Ключкин, сказавший: «Давайте его ко мне». Я почуял подвох и снова спросил о номере факультета и корабельный ли он. Получив утвердительный ответ уже от начальника факультета Ю.А. Гарамова (2-й, корабельный), поинтересовался специальностью и услышал: «Не пожалеете». Озадаченный (перечень специальностей, доведенный до нас в ЛНВМУ, оказался неполным), я согласился – деваться было некуда, и отправился в отпуск. Кстати, мне представился тогда повод задуматься о том, как тесен мир: значительно позже я случайно узнал от отца, что Петр Григорьевич Ключкин когда-то служил на Новой Земле начальником одной из научно-испытательных лабораторий НИЧ.

Была у меня своя программа на пять лет: хотел заняться спортом, языками и вообще самообразованием и развитием. Реализовать ее не удалось: назначили старшиной класса, и со спортом ничего не вышло – действовавший для членов спортивных команд режим предполагал частое пребывание вне коллектива. Правда, на занятиях инязом мне разрешили вместо учебы читать книжки на английском языке, а экзамены я сдавал на подтверждение квалификации военного переводчика. Да и физическая подготовка была поставлена в училище достойно: гребля, плавание в море до поздней осени (помню, сдавали нормативы перед ноябрьскими праздниками) ежедневный бег по утрам, сдача разрядных нормативов по легкоатлетическим дисциплинам, регулярные шестикилометровые кроссы с выкладкой, гимнастика на снарядах, прохождение полос препятствий, состязания по различным видам многоборья, сдача нормативов военно-спортивного комплекса – все это создавало неплохую форму.

Помимо основательной программы из общенаучных и общетехнических дисциплин (высшая математика, физика, теоретическая механика, теория электрорадиотехнических цепей, радиоэлектроника, вычислительная техника, теория автоматического управления и др.), прикладных (включая сопромат и начертательную геометрию) и гуманитарных предметов (иностранный язык, морское право, история КПСС, философия, политэкономия, партполитработа и др.), подготовки на профильной кафедре, обучение по нашей специальности предполагало изучение практически всего, что было в училище:
– как и курсанты корабельных специальностей, мы основательно изучали кораблевождение, включая мореходную астрономию, проходили в морских походах (в том числе – дальнем) штурманскую практику, занимались теорией устройства и живучести корабля и отрабатывали на учебно-тренировочной станции в затапливаемых отсеках борьбу за живучесть, легководолазную подготовку, изучали ракетные комплексы с крылатыми и баллистическими ракетами со «стрельбой» экипажем на тренажерах, боевые средства флота, радиотехнические и гидроакустические средства кораблей, тактику ВМФ; был предмет под названием «морская практика» – изучали боцманское хозяйство, на практике осваивали управление шлюпкой на веслах и под парусом, катером (и получали удостоверения на право управления ими) и др.;
– как и будущие специалисты БРАВ, мы изучали тактику морской пехоты с прохождением практики в полку (обкатка танками, метание гранат, отработка действий подразделений на местности и многое другое); был предмет под названием «автотракторная подготовка» с теоретическим экзаменом, а также сдачей экзамена на автомобильные права группы «С» и получением водительских удостоверений;
– как и будущие авиационные инженеры, мы изучали аэродинамику, реактивные двигатели и сдавали экзамен по электрооборудованию летательных аппаратов.

В общем, ЧВВМУ им. П.С. Нахимова давало выпускникам широкий кругозор и разностороннюю базу, причем знания и навыки формировались с учетом требований времени. Примером качественной подготовки наших специалистов может служить начало службы А.Ф. Журавлева – выпускника 1985 года, впоследствии заместителя начальника полигона, который принял у изготовителя незнакомую технику, выполнил все необходимые действия по ее погрузке-выгрузке, транспортировке, без замечаний отработал на ней опыты на Семипалатинском полигоне и доставил АК на Новую Землю. Конечно же, ему на всех этапах помогали, но и работать за него не пришлось (этот эпизод описан в воспоминаниях им и В.П. Думиком). Со временем выпускники училища стали ведущими специалистами во всех отделах НИЧ (и автоматики с теленаблюдением, и механики взрыва с телеметрией, и быстропротекающих процессов, и радиационных исследований, и даже в 3-м отделе НИЧ, который располагался в Москве и занимался организацией испытаний), при том, что испытательную тематику в альма-матер не изучали и овладевать предметом приходилось на месте. Думаю, что этот факт наилучшим образом характеризует уровень и разносторонность полученного ими образования.

[Newlander]

О КОМАНДИРАХ И НАЧАЛЬНИКАХ ПОЛИГОНА РАЗНЫХ ЛЕТ.

В 1982 году, окончив с отличием училище по специальности «специальное вооружение», я выбрал для прохождения службы 6-й ГЦП МО. В конце июля в составе группы вновь прибывших на Новую Землю представился кому-то из командования полигона, сейчас уже не помню точно, кто именно это был.

Так сложилось, что мне довелось видеть почти всех из руководства полигона, начиная с 1964 года, а со многими лично общаться, в том числе и по службе. Никоим образом не собираюсь давать им какие-либо характеристики. Одно бесспорно: выбор кандидатур для назначения на эти должности определялся масштабом выполняемых задач, в том числе пространственно-временным, и организаторской ролью, отводимой непосредственно командованию полигона. И то, и другое со временем менялось. Достаточно сказать, что, например, в период проведения испытаний в атмосфере в подчинении начальника полигона находились ни много ни мало авиационные дивизии и бригады боевых кораблей, большое количество вспомогательных судов, многочисленные батальоны военных строителей и коллективы прикомандированных специалистов. Нечто подобное, хотя и меньшего масштаба, эпизодически наблюдалось и позже, при подготовке и проведении больших натурных опытов.

На моей памяти полигоном командовали заслуженные, уважаемые адмиралы, многие из которых после службы на Новой Земле возвращались на флот. Среди них были участники войны. Евгений Павлович Збрицкий командовал эсминцами, был старпомом на линкоре «Октябрьская Революция»; Василий Константинович Стешенко командовал тральщиками; Никифор Георгиевич Миненко воевал на торпедных катерах в Советско-японской войне; Станислав Петрович Кострицкий, обучаясь в ТОВВМУ им. С.О. Макарова, также принял участие в войне с Японией – такая была корабельная практика; Евгений Павлович Горожин был юнгой на подводной лодке Северного флота. Это были живые легенды – герои книг о войне, которые мое поколение читало в библиотеках в первую очередь – еще до Майна Рида, Жюля Верна и Василия Яна.

Вице-адмирал Е.П. Збрицкий (начальник полигона в 1963–1969 гг.) после Новой Земли завершил службу в Военно-морской академии и поселился в Севастополе. Мой отец поддерживал с ним отношения, время от времени встречался, присутствовал на похоронах. Евгений Павлович увековечил себя в памяти новоземельцев, оставив замечательные проникновенные стихи о Новой Земле; песня на его слова «Есть такая земля…» известна каждому. Один из сыновей Евгения Павловича – известный в Севастополе врач; с другим, Игорем Евгеньевичем, я лично знаком – он работал в НИИИТ и был одним из основных создателей прибора СРГ7, поразившего американцев своим совершенством во время совместного эксперимента в Неваде (об этом случае рассказывал и писал академик В.Н. Михайлов).

Контр-адмирал В.К. Стешенко дважды был начальником штаба полигона, в промежутке – заместителем начальника морского филиала 12-го ЦНИИ МО, а после непродолжительного командования полигоном (в 1969–1970 гг.) был назначен уполномоченным Балтийской группы гос приемки кораблей ВМФ, начальником флотского арсенала. При нем в 1969 году случилась радиационная авария с облучением участников испытания, о которой уже опубликованы воспоминания.

Контр-адмирал Н.Г. Миненко (начальник полигона в 1970–1974 гг.) много лет служил в ГШ ВМФ заместителем начальника ОМУ, на полигон пришел с должности начальника отдела устройства службы ВМФ. При его участии 27 октября 1973 года на полигоне был произведен самый мощный подземный ядерный взрыв (я был школьником; помнится, занятия прекратили, все население поселка вывели из зданий). Наступившей зимой, в его же бытность начальником полигона в Белушьей Губе случилась крупная авария систем жизнеобеспечения; в 1974 году в возрасте 60 лет он ушел на пенсию. Интересно, что нам довелось встретиться через много лет – в 1997 году. Я служил в 12-м ГУ МО, квартиры еще не было, и по договоренности моего командования с начальником ВА им. Ф.Э. Дзержинского генерал-полковником Ю.И. Плотниковым моя семья некоторое время жила в академическом общежитии на Садовой-Спасской. Однажды мы с приехавшим в гости отцом вышли из здания и во дворе встретили Никифора Георгиевича. Оказалось, что он живет в хрущевке за зданием общежития (Главный штаб ВМФ располагался в 10 минутах ходьбы в Большом Козловском переулке за станцией метро Лермонтовская (тогда уже – Красные ворота). Добрых полчаса сослуживцы общались и общались бы еще, но мы вынуждены были откланяться – куда-то спешили.

Ближе и больше всего мне повезло общаться с вице-адмиралом С.П. Кострицким (командовал полигоном в 1974–1982 гг.) – они с моим отцом были почти ровесниками, оба были младшими в семье, у обоих отцы зарабатывали на жизнь грузовым извозом. Семьи дружили, регулярно встречались, ходили друг к другу в гости, отмечали праздники – и на Новой Земле, и затем в Севастополе, пока были живы. У Станислава Петровича с Ниной Степановной тоже было два сына: старший Сергей был чуть старше моего брата, а младший Юрий – на год младше меня. Сергей был гражданским моряком, жил в Мурманске и перебрался в Севастополь уже на пенсии, когда родителей не стало. Юра нелепо трагически погиб после окончания 4-го курса ЧВВМУ им. П.С. Нахимова.

Станислав Петрович был личностью неординарной, сильной. Думаю, что он много взял от своего старшего брата Сергея Петровича, Героя Советского Союза, контр-адмирала, командовавшего дивизионом торпедных катеров в Советско-японской войне. В Евпатории на стене родительского дома братьев по просп. Ленина, 14 установлена посвященная им мемориальная табличка.

Командовать полигоном он был назначен в звании капитана 1-го ранга с должности начальника экспедиции Севморпути, до этого послужил на всех флотах, командовал кораблями, на Черноморском флоте был начальником штаба 30-й дивизии – одной из основных боевых единиц флота. Тех, кто беззаветно служил делу, он всячески поддерживал, но горе было бездельникам и вредителям!

Помню, в 1982 году по представлению еще С.П. Кострицкого вручали орден начальнику автобазы тыла – честному труженику, который сумел обустроить теплые боксы для автомобилей, что в условиях Новой Земли просто неоценимо. Этот подполковник дневал и ночевал на службе, но иногда позволял себе расслабляться в неслужебное время спиртным – не больше других, просто не находил нужным прятаться (знаю это от непосредственного участника событий). Как ни противился политотдел, заслуженный орден подполковник получил.

Другой пример (рассказывал Станислав Петрович мне лично): он добился перевода с Новой Земли одного из двоих главных военных юристов гарнизона. Последней каплей послужило то, что этот офицер не донес мусорное ведро до подъехавшего мусоровоза (работу мусоровозов, налаженную по своему распоряжению, Станислав Петрович лично проверял), а вывалил на снег возле подъезда (видимо, замерз).

Станислав Петрович регулярно объезжал гарнизон, облетал все поселки и прилегающую территорию, забирался в самые отдаленные уголки и везде добивался порядка. Летом сам ездил за рулем, мог появиться, как из-под земли, в любом месте, ходил в бушлате. Оказалось, что бушлат, не входивший в норму вещевого снабжения офицеров, действовавшими правилами был разрешен к ношению.

Жителям Белушьей Губы есть за что быть благодарными Станиславу Петровичу: проезжая часть улицы и дороги в поселке покрыта аэродромными плитами благодаря ему (именно он рисковал, мягко говоря, быть непонятым, принимая и отстаивая такое решение); дамба к штабу выложена специальным деревянным настилом, применявшимся ранее для покрытия площадок с техникой на испытаниях; дорога в «долине смерти» по пути к тылу, где в плохую видимость попадали под транспорт пешеходы, и дорога в Рогачёво подняты. Все это и многое другое служит до сих пор. Под руководством Станислава Петровича было разработано внятное положение о штормовых готовностях с четкими перечнями мероприятий и распределением полномочий ответственных лиц.

Совершенно очевидно, что наведение и поддержание порядка в условиях полигона требовало определенной жесткости, свидетелем проявления которой я однажды явился. Летом 1976 года я прилетел на Новую Землю в отпуск. Как-то Станислав Петрович был приглашен к родителям на обед (его семья была на Большой земле), после которого он предложил мне поучаствовать с ним в облете территории. В районе поселка Рогачёво увидели внизу браконьерские сети, а на берегу – фигуру с ружьем. Сели, кто-то из офицеров привел «охотника» (а был не сезон): старшего лейтенанта, судя по виду – из ПВО. Кругом валялись трупы птиц. Кострицкий потребовал отдать ружье – нарушитель отказался, мол, чужое. Это было уже прямое неповиновение. Станислав Петрович схватился за цевье и рванул ружье на себя – нарушитель не отпускал. Далее последовала мощная оплеуха, браконьер полетел кубарем и сел, оглушенный, метрах в пяти. Браконьера забрали в вертолет, а затем в Рогачёво передали соответствующим командирам для препровождения на гауптвахту. Мертвые птицы были сфотографированы (видимо, для дальнейшего разбирательства в прокуратуре). Тем, кто шокирован этим рассказом, рекомендую ознакомиться с положениями дисциплинарного устава, действовавшего до 1976 г., по поводу неповиновения: обязанности и права начальника в такой ситуации описывались там четко и однозначно. Затем в уставе появилась более расплывчатая формулировка, далее – более: вполне в духе тогдашних абсурдистских тенденций, когда провалы в законодательстве и управлении страной работали против здоровой части общества. В том же духе в Вооруженных силах искоренили сержанта, его обязанности повесили на бесправного офицера, воспитательная работа заменялась заклинаниями, профессиональные воспитатели демонстрировали чаще негативные образцы поведения, а уволить пьяницу и бездельника было практически невозможно.

Довелось мне познакомиться при разных обстоятельствах с несколькими однокашниками Станислава Петровича по училищу – замечательными, прошедшими свой нелегкий и поучительный путь людьми: Виктор Иванович Самарин служил на Новой Земле 1-м ЗНШ, Лев Константинович Шарапов – заместителем начальника полигона, Валентин Дмитриевич Рычков ушел на пенсию с должности заместителя начальника ВМУЗ. Их уже нет с нами, а с их детьми – моими ровесниками и старше – мы общаемся до сих пор.

С Новой Земли Станислав Петрович был переведен в Севастополь на должность заместителя командующего Черноморским флотом. Там под его началом организовался некий прообраз Союза новоземельцев (насколько мне известно – первый в стране) – встречи в составе 40–60 человек регулярно проходили в здании Морского вокзала. Проводить Станислава Петровича в последний путь мне также удалось: я оказался на Большой земле и прилетел на похороны. Теперь, посещая могилу родителей на 5-м километре Балаклавского шоссе, всегда прихожу и на место, где он похоронен с Ниной Степановной.

Вице-адмирал Чиров Валентин Кузьмич командовал полигоном в 1982–1985 гг. Непосредственно общаться с ним мне в ту пору не довелось (слишком велика была дистанция). Он в свое время был воспитанником Бакинского военно-морского подготовительного училища. На Новую Землю Валентин Кузьмич пришел с должности командира дивизии учебных кораблей ЛенВМБ (именно в тот период я, учась в ЛНВМУ, проходил практику в Кронштадте, жил у брата на корабле). Вспоминается, как Валентин Кузьмич, выступая на собраниях офицеров в ДОФе, делал паузы и тщательно подбирал слова, видимо, стараясь обойтись без привычных на корабле «связующих выражений»: чего греха таить – виртуозное владение такими выражениями и их уместное применение считалось на флоте своеобразным шиком. Вскоре Валентин Кузьмич потребовался на флоте и возглавил аварийно-спасательную службу ВМФ.

Парадоксальное явление: среди людей определенных профессий (например: разведчики, моряки) широкую известность и, как следствие, героический ореол приобретают потерпевшие неудачу (разведчики – провал, моряки – аварию). При этом десятки и сотни честных тружеников остаются неизвестными широкой публике. Валентин Кузьмич подобной скандальной известности избежал, пользуется заслуженным авторитетом и уважением у специалистов и флотской общественности, а своим заполярным сослуживцам и землякам, я считаю, оказал честь, возглавив общественную организацию «Санкт-Петербургский союз новоземельцев». О своей службе он написал в книге «Командирские мили», в которой одну из глав посвятил Новой Земле.

Контр-адмирал Горожин Евгений Павлович (командовал в 1985–1989 гг.) стал начальником полигона после пятилетнего руководства штабом, а до этого командовал стратегическими подводными ракетоносцами. В годы войны он был юнгой на подводной лодке Северного флота, затем учился в Тбилисском НВМУ, которое окончил в 1949 году.

Служебной необходимости в личном нашем с ним общении не возникало, но контакты были. Как-то раз в поселке Северный я раньше всех пообедал, направился в гостиницу, в которой увидел ни много ни мало начальника полигона (обычно начальники полигона прибывали в поселок непосредственно на опыт), представителей штаба и политотдела, а также начальника НИЧ В.В. Чугунова. «Комиссия» осматривала комнату, в которой проживал я с товарищами. С этической точки зрения ситуация была небезупречной с обеих сторон: с одной – осмотр жилья и вещей офицеров проводится в их отсутствие, с другой – и я подсматривал за происходящим из-за угла. Да простят меня читатели, я не стал обнаруживать своего присутствия. Тем временем в комнате был открыт шкаф и после вопроса Евгения Павловича: «Что это?» из него извлечена бутылка из-под шампанского, в которой было немного чистого спирта (спирт реально предназначался для технических нужд). Происходило это в разгар оголтелой горбачевской кампании по борьбе с пьянством, при желании можно было раздуть из мухи слона. Валентин Васильевич (глубоко интеллигентный человек, которому двусмысленность происходящего явно не нравилась) извлек бумажную пробку и, как истинный радиохимик, провел органолептическую (обонянием) оценку содержимого, после чего авторитетно доложил: «Вода, товарищ командир». Заткнул пробку, поставил бутылку на место. Чистый спирт, как известно, сильного запаха не дает, но, уверен, дело было не в ошибке или (упаси боже) – стремлении уйти вместе с обитателями комнаты от ответственности, а также не в чрезмерной доверчивости с другой стороны. Что касается собственно мероприятия, то, как я позже для себя заключил, форма его проведения, по-видимому, была подсказана корабельным опытом Евгения Павловича (корабельному уставу она не противоречила).

Однажды коммунисты НИЧ поручили мне выступить на партактиве полигона (вслух этого слова никто не произносил: говорили – соединения; НИЧ имела свою легенду прикрытия и в обиходе называлась иначе). Я заготовил материала на объемную речь, решил, что сориентируюсь по ходу выступления, в результате значительно превысил регламент. Когда меня уже стали чуть ли не стаскивать с трибуны, я испросил возможности доложить еще один сюжет, рассказал о командире взвода обслуживания НИЧ, наказанном в дисциплинарном и партийном порядке за выпивку. В конце выступления выразил недоумение тем, что ни до, ни в ходе разбирательств ни на одной из иерархических ступеней не возникло вопроса об условиях проживания этого прапорщика. А он больше года жил в общежитии, не имея возможности привезти семью, хотя квартиру ему должны были выделить через полгода по прибытии, как работающему с личным составом срочной службы. Тут молчавший до этого Евгений Павлович, которого мой затянувшийся монолог, видимо, утомил, произнес что-то вроде: «Ну вот, еще инженеры будут учить нас командовать». Однако квартира прапорщику была выделена в течение нескольких дней. Кстати, тот же Евгений Павлович через пару лет подписал представление меня (единственного из НИЧ за несколько лет) к государственной награде (об этом рассказ ниже).

Прозвучавший пренебрежительный оттенок присутствовал в то время в отношении к НИЧ и у других руководителей. Так, начальник НИЧ доктор наук, профессор В.В. Чугунов, перешагнувший пятидесятилетний рубеж, испытывал регулярные проблемы с предоставлением закрепленного за ним уазика, который был необходим в НИЧ для выполнения повседневных задач, например для доставки секретных документов. То же наблюдалось и с автомобилем, предназначавшимся для перевозки личного состава части. Однажды произошел просто уникальный случай. Во время строевого смотра НИЧ офицеры, проживавшие в «закрепленном» за частью пятиэтажном доме, были вызваны по команде из штаба к дому для уборки. Оказалось, что около дома был обнаружен летающий по ветру мусор, хотя контейнеры находились на другой улице. Младшие и старшие офицеры, в том числе капитаны 1-го ранга, пришли к дому в парадной форме с кортиками и, не сговариваясь, стали накалывать на них обнаруженные на снегу бумажки. Так, с кортиками в руках, и встретили подъехавшего с проверкой капитана 2-го ранга из штаба. Тот почему-то не стал беседовать с обступившими машину офицерами и сразу уехал.

Такому неуважительному отношению способствовала легенда прикрытия НИЧ: она именовалась базой измерительной техники (БИТ). Базы измерительной техники, сугубо мирные организации, занимались в вооруженных силах метрологической поверкой и ремонтом измерительных приборов. Владимир Петрович Думик, переведенный в 1988 году в 6-е управление ВМФ и ставший куратором полигона, сразу добился замены наименования части.

Хочу привести пример гуманного отношения Е.П. Горожина к подчиненным. Но вначале – о радиофобии. Я всегда участвовал в группе съема материалов регистрации (ее составляли специалисты из всех организаций, проводивших физизмерения); ее выезд и работа проходили спокойно и организованно, в том числе при вынужденной эвакуации. Обстановки и поведения, подобных описанным в воспоминаниях некоторых участников событий 1969 года, я лично не наблюдал; однако, надо признаться, были случаи не вполне организованной экстренной эвакуации с площадки управления опытом. Так, в 1984 году, когда весь личный состав, планово эвакуированный из поселка Северный, а также группы живучести и съема материалов регистрации провели около 1,5 суток в море на кораблях, дожидаясь нормализации обстановки, внезапный прилет части руководства опытом, включая начальника НИЧ, вертолетом в Белушью Губу встревожил жен некоторых офицеров. В другом эпизоде (1987 г.) – улетели, не забрав расчет радиационного дозора; руководивший расчетом опытный мичман Е.Ш. Тарадзе, вынужденный действовать по своему усмотрению, сумел минимизировать последствия сложившейся ситуации для себя и своих подчиненных.

Одевались мы в защитные костюмы (я – прямо поверх формы) с респираторами. Перед выездом нам выдавали препарат-радиопротектор для щитовидной железы. Некоторые «связывали свободные радикалы» глотком-другим спирта (если верить Ю. Визбору: «И лечусь «Столичною» лично я, чтоб совсем с ума не стронуться. Истопник сказал: «Столичная» очень хороша от стронция») – предстоявшие действия интеллектуального напряжения, как правило, не требовали. Я себе этого позволить не мог, т.к. в составе небольшой группы сразу улетал с материалами регистрации в Белушью Губу для их обработки, получения результатов физизмерений и доклада наутро Госкомиссии.

Один из офицеров нашего отдела, из старшего поколения, во второй раз прибывший служить на Новую Землю, однажды «связал» слишком много радикалов и уснул в машине, не вышел на площадку и не снял материалы. Постоянного заведования у него еще не было, ему был поручен резервный аппаратурный комплекс с несколькими дублирующими приборами, работавшими на факультативные измерения. Радиационная обстановка на площадке была неблагоприятная, времени на съем материалов было отведено мало, пришлось уехать (а вторично отправляться никому было нельзя – остаток разрешенной дозы облучения мог в том году еще пригодиться). Поскольку фотопленки с сигналами могли прийти в негодность, требовалось их все-таки снять – выручил сотрудник НИИИТ В.В. Алферов (сын Владимира Ивановича Алферова, бывшего в свое время заместителем министра среднего машиностроения СССР – Владимир Владимирович нас однажды познакомил). Владимир Владимирович в аварии 1969 года получил большую дозу и на съем материалов регистрации много лет не ездил. Он поехал вместе с заместителем начальника экспедиции Владимиром Леонидовичем Буряковым и добыл пленки. К сожалению, обоих уже нет в живых: В.Л. Буряков умер от тяжелой болезни, а В.В. Алферов трагически погиб при пожаре в доме (в том самом доме в Жуковке, который был подарен его отцу Советским правительством за проведение первого советского ядерного испытания). Однако описанный случай вряд ли можно отнести к радиофобии; с ним мы разобрались внутри коллектива.

Был и другой случай. В 1987 году, как известно, произошла радиационная авария. После опыта пришлось капитально потрудиться над дезактивацией техники. Работали все: и офицеры, и мичманы, и матросы. Через некоторое время, в Белушьей Губе один из наших мичманов на дежурстве (в летний период по части дежурили и мичманы с помощником-матросом) напился. Оперативный дежурный, получив от него доклад, по голосу почувствовал неладное и вызвал коменданта гарнизона. В.С. Киевский долго уговаривал возмутителя спокойствия сдать оружие и уговорил. Проступок был вопиющий. Нарушитель был хороший человек, член коллектива нашего отдела: добросовестный, исполнительный, организованный, рукастый, с легким веселым характером, хороший отец – и член партии. Мы долго пытали его на партсобрании о причинах произошедшего, по товарищески удивлялись и сокрушались. Наконец, он «раскололся». Оказалось, что после трехмесячного отрыва от семьи у него обнаружились проблемы в интимной сфере. Он по своей наивности решил, что это из-за радиации, жизнь кончилась и пр. Мы не ожидали встретить такую дремучесть; конечно, просветили его, что к чему. Решили не исключать нарушителя из партии, объявили строгий выговор, ходатайствовали перед коммунистами НИЧ и командованием об оставлении в партии и на службе. Евгений Павлович, несмотря на тяжесть проступка, пошел навстречу, дальше все у нашего нарушителя было нормально. Впрочем, описанный случай тоже вряд ли можно отнести к радиофобии: человек выполнил работу, а испугался уже позже.

На долю Евгения Павловича Горожина выпало две аварии на полигоне: упомянутая выше и крупная авария систем жизнеобеспечения. К этому времени он был уже тяжело болен, но продолжал служить. Во время последней аварии он находился в отпуске. Вскоре после увольнения со службы Евгения Павловича не стало.

В рассказе я невольно затронул тему урегулированности отношений военнослужащих с государством и друг другом. Надо признать, что в советское время пробелов в законодательстве было много. Так, меня всегда удивлял правовой статус курсантов (особенно – старших курсов, которым до 80-х годов присваивали звания главного корабельного старшины (ранее – мичмана)) – по положению они ничем не отличались от военнослужащих срочной службы (в том числе формой одежды и размером денежного довольствия); младший сержант или старшина второй статьи – первогодок срочной службы из подразделения обслуживания училища по уставу являлся начальником для курсантов выпускного курса (без пяти минут офицеров), не имеющих старшинского звания. Я семь лет проходил в матросской форме, мой брат – восемь (в ЛНВМУ тогда было 11 классов, а в школах – уже 10).

Другой пример. В период службы на Новой Земле я заинтересовался вопросом, куда могу быть направлен после увольнения в запас. Действовавший порядок предполагал возвращение офицера по месту его призыва в Вооруженные силы и постановку на учет для получения жилья в местных органах власти – в хвост очереди (а дальше – правдами и неправдами, Христа ради, бесплатно работая в администрации и другими способами пытаться ускорить получение жилья). Родители проживали в закрытом городе Севастополе, откуда мы в свое время уезжали на Новую Землю. Пришел я в Севастополе в райвоенкомат (как мне казалось – в тот самый). Начальник отделения – приличный человек, подполковник, прошедший Афганистан, участливо отнесся ко мне, поднял все нормативные документы по этому вопросу и объяснил мне, что так как я учился в Нахимовском училище, то не числился нигде допризывником, поэтому «того самого» военкомата не существует в природе. А поскольку поступил я в ЛНВМУ с Новой Земли, то тем более меня некуда направлять для постоянного проживания.

Однако, как мне представляется, более жесткие и менее урегулированные отношения с государством компенсировались более сердечным отношением к подчиненным и отношениями в коллективах вообще. Сейчас в положении военнослужащих определенности больше, но в поведении офицеров появилась какая-то расчетливость, даже меркантильность, а также (вероятно, пришедший с Запада) индивидуализм. А может быть, расчетливость – просто следствие появившейся возможности что-то планировать, а простор для проявления сердечности давала именно неурегулированность? Или я дожил до тех лет, когда молодые уже не те?

Вице-адмирал Горев Виктор Алексеевич, в прошлом командовавший РПКСН, дивизией АПЛ Северного флота, руководил полигоном в 1989–1993 гг. Виктор Алексеевич, слава богу, жив и здоров и не нуждается в моем представлении – новоземельцы и коллеги по флотской службе его хорошо знают и помнят, мы виделись с ним не так давно на собрании новоземельцев в Военно-морской академии, а затем – на праздновании 70-летия 12-го ГУ МО.

В 1990 году под его руководством я участвовал в поисках и задержании высадившегося на полигон десанта «Гринпис»; выполнял функции переводчика и осуществил передачу задержанных с СКР ВМФ на СКР погранвойск в акватории Баренцева моря.

Судно Rainbow, принадлежавшее международной псевдоэкологической организации «Гринпис», выполнявшей заказы как нечистоплотных дельцов, так и западных спецслужб – лишь бы платили, – прибыло к берегам Новой Земли, имея на борту различных «активистов», среди которых были и российские депутаты. В то время под шумок горбачевской гласности и перестройки (читай – безвластия и вседозволенности) в депутатском корпусе всплыло много нечисти – прозападно настроенных беспринципных рвачей и просто агентов влияния. Объявленной целью нашумевшей акции было прекращение ядерных испытаний на Новой Земле – не в Неваде, где «зеленых» не пустили за забор, не во французской Полинезии (где они тоже получили по мозгам), не в Лобноре (где просто страшно подумать, что бы с ними стало) – а именно в Советском Союзе, который объявлял и выполнял мораторий за мораторием и реагировал на каждый чих, раздававшийся в мире по этому поводу.

Судно до побережья Новой Земли сопровождал СКР погранвойск КГБ СССР, получивший команду вполне в духе времени, что-то типа: не допускать нарушения государственной границы, но оружия не применять и в физический контакт не вступать.

Десант был высажен с быстроходной надувной лодки по специально разработанному сценарию: несколько таких лодок одновременно крутились вокруг ПСКР, не имевшего таких быстроходных плавсредств, затем устремились к входу в пролив Маточкин Шар, где в сутолоке было сложно визуально засечь их маневры. РЛС показала сближение одной из лодок с берегом, но уверенности в контакте не было. До поселка Северный по проливу впоследствии дошла только одна лодка.

Я в составе коллектива НИЧ находился в это время в поселке (шла подготовка к опыту), по команде прибыл на вертолетную площадку, сел в прилетевший из Рогачёва вертолет. Старшим на борту был начальник полигона. На берегу, в море и воздухе всеми средствами велись наблюдение и поиск вероятных нарушителей; в поселке Северный и в прилегающем районе все силы были развернуты по боевому расписанию.

Вертолет летел над Маточкиным Шаром, внизу мы увидели глиссирующую лодку, двигавшуюся в сторону поселка. В.С. Киевский был единственный из нас вооружен; он просил командира дать разрешение сделать предупредительные выстрелы (уверен, что руки чесались у всех), но разрешения не получил: случайно задеть кого-то из нарушителей было в таких условиях легко. Напугал нарушителей мичман, занявший боевой пост на берегу пролива: не в силах долее наблюдать за происходящим безобразием, он дал в сторону лодки предупредительную очередь из пулемета.

Лодка тут же развернулась и помчалась к выходу из пролива. В это время поступил доклад о посторонних лицах, замеченных на склоне горы, где в 1987 году был проведен опыт. Вертолет направился в указанную сторону. Облетая гору, мы вначале ничего не заметили и, только снизившись, разглядели спрятавшиеся под снежным козырьком фигуры. Вертолет сел под горой, мы побежали вверх. Первыми, задыхаясь от бега в гору (метров пятьсот спурта в максимальном темпе), прибежали мы с Виктором Алексеевичем (я – как самый молодой, а он – как самый худой). В это же время подоспел и начальник особого отдела Дмитрий Павлович Руссин (он сократил путь по руслу ручья), вскоре подтянулись остальные. Перед нами с поднятыми руками, держащими транспарант, стояли четверо нарушителей, среди них – одна женщина. На лицах был испуг, руки заметно подрагивали. Желание прямо на месте задать наглецам взбучку было подавлено. Без лишних разговоров мы спустились вниз и полетели в поселок.

Экипировка нарушителей впечатляла: спутниковые навигаторы и телефоны (напомню, что на дворе был 1990-й год), цифровые дозиметры, легкая удобная непромокаемая одежда ярких цветов, такие же рюкзаки, термосы.

Нам, испытателям, не нужно было гадать о реальной цели вылазки: это был сбор образцов материалов с места проведения аварийного опыта. Как и предполагалось, а впоследствии стало известно, трое представляли западные разведки, а женщина служила им прикрытием, возможно, и не зная об этом. Судя по всему, она действительно участвовала в экологическом движении в силу своих убеждений. Ирландка по происхождению, на судне она была боцманом. Этот факт, надо признаться, произвел впечатление на всех.

В поселке в несколько приемов был проведен опрос задержанных (здесь к нам подключился говоривший по-английски сотрудник НИИИТ Евгений Сизов), радиационный обмер их вещей и одежды (носителем искомых проб могла быть и она) – этим занимался начальник лаборатории из отдела радиационных исследований В.Г. Сафронов. Проверили показания дозиметров.

Затем был обед за большим общим столом. Поскольку по легенде мы имели дело с борцами за чистоту планеты, беседа и тосты (на столе был коньяк из чьих-то стратегических запасов) были вполне мирными. После произведенных по цепочке докладов московское руководство приняло решение по дальнейшим действиям. Уже в темноте мы с В.Г. Сафроновым и мичманом из отдела радиационной безопасности полигона Е.Ш. Тарадзе погрузили «гостей» на флотский сторожевой корабль, стоявший у причала поселка. Судно-нарушитель было к этому времени задержано и контролировалось пограничниками. Наш СКР вышел из пролива, подошел к борту пограничного, бросили сходню, я по одному перевел подопечных на борт ПСКР. С мужчинами я попрощался сухо, а вот с женщиной мы на прощание даже обнялись, она на память повязала мне на шею свой шейный платок. Эта сцена прощания долго служила поводом для подначек со стороны сослуживцев. С тех пор с гордостью ношу на парадной тужурке врученный мне через какое-то время знак «Отличник погранвойск», напоминающий об описанном эпизоде.

После этого случая все иностранцы, появлявшиеся на полигоне и в его окрестностях, стали моими. Мы с женой принимали у себя дома корреспондентов нескольких западных изданий (был период, когда открытость стала зашкаливать). Однажды я возвращался из командировки. Только утром вылетел бортом из Москвы, а уже к ужину оказался в Северном, где на горизонте замаячили какие-то очередные «зеленые».

На долю Виктора Алексеевича выпало проведение последнего ядерного испытания СССР и последовавший за этим период безвременья, когда неясно было, что собирается делать с полигоном новое политическое руководство: закрыть, как предписывало подписанное Б.Н. Ельциным распоряжение, или все-таки использовать его потенциал в новых условиях. В этот период, когда снабжение самым необходимым ухудшалось на глазах и задача выживания выходила на первый план, на полигоне совместно с организациями смежной отрасли разрабатывались предложения по его адаптации к условиям работы без проведения ядерных испытаний.

Вице-адмирал Ярыгин Виктор Степанович командовал полигоном в 1993–1997 гг. (а с 1992 года – был начальником штаба). Его имя прогремело на все Вооруженные силы, когда в период развала СССР он вывел из Черного моря и привел на Северный флот недавно построенный тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов», который ожидала печальная участь: сгнить в заботливых руках флотских специалистов самостийной национальности. Хотя живучесть новоземельской инфраструктуры обеспечивалась в то время почти исключительно за счет когда-то созданных резервных запасов, которые быстро истощались, при Викторе Степановиче полигон вновь заработал: с 1995 года стала выполняться программа неядерно-взрывных экспериментов. Закончил службу Виктор Степанович в Москве – начальником управления кадров ВМФ, а общение его с новоземельцами продолжается, во многом благодаря созданному и работающему под его началом Московскому союзу новоземельцев.

Контр-адмирал Шевченко Виктор Владимирович командовал полигоном в 1997–1999 гг., до этого с 1993 года был заместителем, он стал первым и пока единственным начальником полигона – выходцем из специалистов (заместитель начальника полигона руководил специальной деятельностью, примерно до 1977 г. должность называлась «заместитель по НИР»). Всю службу он прошел в частях 6-го управления ВМФ и на полигон пришел с должности начальника 6-го отдела Балтийского флота. Виктору Владимировичу достался, пожалуй, самый неблагодарный период из современной жизни полигона. Проведение неядерно-взрывных экспериментов на полигоне наладилось, но техника, в особенности системы жизнеобеспечения, не могла поддерживаться в должном состоянии – старые запасы материалов и запчастей истощились, новых поставок и ремонтных работ не было, у ВМФ и без Новой Земли хватало дыр на действующем флоте, которые нечем было закрыть. В одну из тех зим на Кольском полуострове ледовыми подвижками было повреждено до 80% плавпричалов – не было топлива для ледоколов. Зимой 1997 года в Белушьей Губе вся работа тепло централи держалась на одном котле.

Война на Кавказе аукнулась и на Новой Земле. Матросов-призывников определенных национальностей с Северного Кавказа старались определить в такое место, где они бы не могли принести ощутимый вред и не имели возможности сбежать. Нашли для этого «идеальное место» – Новую Землю. В результате в подразделениях, обслуживающих системы жизнеобеспечения, оказалось до 90% таких «воинов» (службу с оружием, боевую технику, технику связи и РТО, автомобили, военную тайну и многое другое им доверить было нельзя). В советское время многонациональные коллективы мирно жили и хорошо управлялись именно благодаря своему пестрому составу. Здесь же возникла проблема. По своему дикарскому обычаю входить в чужой монастырь со своим уставом эти военнослужащие пытались носить ножи, отказывались делать приборку и т.п. В порядок их привести удалось, но нашлись среди них и настоящие головорезы. Группа подследственных, находившихся на гауптвахте, убила часового, захватила его оружие, а потом в госпитале – заложников и санитарную машину и, добравшись до поселка Рогачёво, захватила еще заложников в школе. Виктор Владимирович предложил себя этим головорезам в обмен на женщин и детей. Он находился с заложниками и общался с террористами до тех пор, пока они не были обезврежены прилетевшей с Большой земли группой спецназа, а предоставленный по их требованию самолет – освобожден. За проявленное личное мужество Министр обороны наградил контр-адмирала Шевченко именным оружием.

Когда происходили описываемые события, полигон уже находился в подчинении 12-го ГУ МО, где я в то время служил. Выдался редкий свободный день, и мы с женой отправились за грибами. Мобильные телефоны еще не были распространен

[Newlander]

СЛУЖБА В НИЧ.

Итак, в конце июля 1982 г. мы с однокашником К.К. Головней прибыли в НИЧ и представились ее начальнику капитану 1-го ранга Зайцеву Виктору Ивановичу.

Свободных должностей в части не было (все перемещения происходили после работ), и нас временно назначили на вакантные (меня – инженером ОКСа). Служить же мы стали в разных отделах: меня направили во второй (позже я сообразил, что отличника Виктор Иванович определил в «свой» отдел, которым ранее руководил), а Константина – в первый, на аккумуляторную зарядную станцию.

Во время беседы в кабинет вошел начальник лаборатории 4-го отдела подполковник В.А. Пронин (позже я вспомнил, что его жена преподавала в новоземельской школе, когда я там учился), доложил командиру о том, что БДК загружен техникой НИЧ и готов к отправке в поселок Северный (в тот момент я не мог догадываться о том, что через шесть лет сам буду руководить погрузкой техники на БДК). Вскоре туда отправились и мы, там и состоялось знакомство с коллективом.

Коллектив НИЧ был пестрый, комплектовался из разных источников, проиллюстрирую это без привязки к хронологии.

У 6-го управления ВМФ своего НИИ в ту пору уже не было, был морской филиал 12-го ЦНИИ МО, с которым осуществлялся обмен офицерами, причем не только НИЧ. Оттуда пришел Г.Е. Золотухин, были назначены начальник ОКС, главный инженер, начальники отдела планирования В.Е. Левашин и А.И. Михайлов, начальник НИЧ В.В. Чугунов, начальник отдела О.Г. Павлюченков и др. Приходили офицеры (многие – по второму разу) из других НИИ: флотских (В.В. Мошкин – из связного института), 12-го ЦНИИ (Е.Г. Русов) и 55-го ЦНИИ (И.А. Низовцев), ССК МО (В.П. Червоный); из академий (В.А. Цаубулин – из военно- морской, В.П. Мошкин – из артиллерийской); из военных представительств (В.И. Кравец, В.Г. Левчук, А.И. Хорошилов); из учебного центра ВМФ (А.Н. Епишев, П.И. Хомутов); с флота (Г.Л. Козлов был флагманским РЭБ средиземноморской эскадры); с феодосийского полигона (В.И. Зайцев, Н.В. Касаткин, А.П. Строцкий); непосредственно из 6-го управления (Е.М. Ломовцев, Е.П. Крикунов, В.И. Лепский, В.Г. Сафронов, А.И. Колесников); выпускники военно-морских училищ. Больше 15 лет прослужили в НИЧ И.Н. Костюкович, Н.А. Макаренко, П.М. Попов, А.Ф. Журавлев (включая службу в должности заместителя начальника полигона) – все выпускники нашей кафедры ЧВВМУ.

Из «линейных» частей 6-го управления офицеров было мало (после академии пришел В.П. Думик, из Балаклавы как-то прислали 40-летнего капитан-лейтенанта, который проявил себя не самым лучшим образом) – видимо, после недолгой службы в НИЧ возвращать офицеров в такие части считалось нецелесообразным; в 90-х приходили офицеры из расформированных частей.

С Семипалатинского полигона, до его закрытия, к нам офицеры не переводились (там климат тоже не очень благоприятный); после закрытия – перевелось много хороших специалистов. В 90-х, когда не стало дивизии ПВО, в наш с В.Г. Сафроновым отдел перевелся В.А. Садченко (впоследствии он возглавил экологическую службу полигона, а затем – Главного управления).

Как-то в рамках «перестройки» и «ускорения» случилась очередная кампания под названием «дети Д.Т. Язова»: из московского региона, невзирая на лица, убирали детей крупных военных руководителей. К нам попали сын начальника тыла 12-го ГУ МО генерал-лейтенанта Н.Ф. Макеко Алексей и сын начальника одного из управлений 12-го ГУ МО генерал-майора А.Н. Тиханкина Андрей. Они окончили серьезные гражданские вузы (МАИ и МИФИ), служили в военных представительствах (не могу приводить подробности). Замечательно вписавшись в коллектив, сделали много полезного на Новой Земле.

В общем, кадровикам управления (Николай Сергеевич Пруцков, Валентин Иванович Афонькин) и полигона (Георгий Илларионович Дубовик, Петр Свиридович Пащенко и офицеры, трудившиеся в 80-х и 90-х) работы хватало, и справлялись они с ней, по моему мнению, хорошо.

Руководящий состав НИЧ в 1982 году был представлен офицерами старшего поколения, заставшими атмосферные испытания. Начальниками отделов были: 1-го – Феликс Петрович Авласович (при подготовке опыта Феликс Петрович в любую погоду ежедневно находил время и обходил всю кабельную трассу между пунктом управления опытом и штольней – несколько километров); 2-го – Евгений Михайлович Ломовцев; 4-го – Владимир Андреевич Цаубулин; 5-го – Евгений Георгиевич Русов и планового – Евгений Павлович Крикунов. 3-й отдел НИЧ, возглавляемый Виктором Алексеевичем Тимофеевым (а с 1983 г. – Вадимом Николаевичем Битковым), находился в Москве в составе управления и занимался организацией испытаний. Под стать им были и начальники лабораторий: Б.А. Шамов, В.К. Овчаренко (самый молодой – руководил аккумуляторной зарядной станцией, затем возглавил учебный отдел Военно-морской академии), В.И. Васильев, А.А. Полянин, В.А. Пронин, Н.Н. Иванов, А.Д. Семенов (с 1983 г.), Л.И. Леонов, А.И. Богомолов.

В части было много людей с разносторонними талантами, в одном только 4-м отделе Н.П. Киселкин писал картины (впоследствии в Ленинграде он даже выставлялся), а В.С. Малышев – замечательные стихи.

С 1982 года и до моего отъезда с Новой Земли в 1997 году, проходя службу в НИЧ, защитили кандидатские диссертации: Е.В. Варгатый, В.П. Думик, П.М. Попов (4-й отдел – быстропротекающих процессов), И.Н. Костюкович, В.Г. Сафронов (5-й отдел – радиационных исследований), чуть позже – П.П. Савкин (по той же тематике). В.В. Чугунов стал профессором, А.А. Полянин – лауреатом Государственной премии, П.П. Савкин в 2003 году – лауреатом премии Правительства РФ.

В поселке Северный мы жили в гостинице, составленной из обитых дюралем блок-контейнеров с утеплителем внутри стен; благодаря общей крыше образовывались коридоры. Было вполне комфортно. Экспедиции предприятий Минсредмаша жили на «Буковине» или «Татарии», а во второй половине 80-х, когда в связи с мораториями потребовалось работать и при замерзшем проливе, поселились в таких же гостиницах. Туалет на улице был типа того, что прославился в фильме «Бриллиантовая рука» (но без обозначений); в апреле в нем почему-то всегда обнаруживались сталагмиты (было даже опасно пользоваться). Начальники отделов и начальник НИЧ жили в бытовках – фургончиках на колесах с подключенными коммуникациями (В.В. Чугунов в 1985 году бытовки упразднил).

Нравы в коллективе были достаточно демократичными, жили по принципу: дружба дружбой, а служба – службой. В ходу были розыгрыши (например, кого-нибудь из новичков обязательно отправляли к дояркам в мифический зверосовхоз на другом берегу пролива; помню, как один из них рано утром долго ждал на берегу несуществующего катера). Однажды в розыгрыш оказался втянут и Е.П. Крикунов, составлявший списки пассажиров вертолетов на случай экстренной эвакуации после опыта (мы же убедили нашего товарища, которого укачивало в автомобиле, что составляются списки для таких, как он – чтобы возить их на штольню, а вертолет всего один и нужно срочно обращаться). Когда товарищ к нему обратился, Евгений Павлович (его мы, конечно, не предупредили), при всей своей занятости, юмор моментально понял и нас не подвел: розыгрыш удался.

Как-то в качестве объекта импровизации выступил Е.Г. Русов, поздно вечером мирно стиравший белье в умывальной комнате. Мы вчетвером играли в преферанс, сдавший шел курить. Добрый Евгений Георгиевич поинтересовался у первого вышедшего причиной бодрствования, услышав о зубной боли, подробно объяснил, как найти на руке место, которое нужно массировать, чтобы от боли избавиться, саму технологию массажа. То же произошло и со вторым вышедшим. С третьим номер уже не прошел; Евгений Георгиевич, как опытный человек, сделал очевидный вывод: «Пулю пишете, собаки!», но шутку оценил.

Вне службы в преферанс можно было сразиться и с начальниками, что и произошло со мной однажды, вскоре по прибытии: В.И. Зайцев и капитан 2-го ранга Боголюбов Сергей Сергеевич (бывший начальник электросети) нашли партнера в моем лице. Вряд ли они действительно играли на деньги, как сказано было мне, – в нашей среде этого не водилось, скорее всего, включили такой дисциплинирующий фактор. Писали классику, с темными и бомбами, и мой проигрыш получился большим – мне его великодушно простили. Виктор Иванович, окончивший с золотой медалью училище и академию, как рассказывали, в период службы в Феодосии развлекался, обыгрывая на пляже в преферанс всех подряд.

В 1983 году имел место незабываемый эпизод. Сразу после проведения опыта я в составе группы из пяти человек во главе с начальником НИЧ В.И. Зайцевым отправлялся вертолетом в Белушью Губу для обработки материалов физизмерений (все они лежали в моем портфеле) и доклада результатов Госкомиссии, которая отправлялась туда же на теплоходе. Командир вертолета зашел в салон, представился Виктору Ивановичу, доложил о готовности к полету. В ответ на это Виктор Иванович открыл портфель, достал бутылку чистого спирта и спросил: «Ну что, командир, примешь?». Пилот с достоинством ответил: «Не откажусь». Не глядя, извлек с переборочной полочки стакан. Виктор Иванович льет, летчик молчит (а закон принятия спирта, если кто не знает, такой: мера на совести принимающего). Когда стакан наполнился почти до краев, угощаемый с тем же достоинством (вспоминается товарищ Сухов) произнес: «Благодарю, достаточно», – и на глазах изумленной публики этот стакан опустошил. Закусив мануфактурой (!), он спросил разрешения запускать двигатели, получил «добро», и мы полетели.

Весь полет я провел, как на иголках, хотя и понимал, что управляет вертолетом, скорее всего, правый пилот. Не то чтобы было страшно за себя; в моем портфеле лежали необработанные результаты многолетнего труда многотысячных коллективов, обошедшиеся государству в огромные деньги, а из-за нелепой случайности они могли быть безвозвратно потеряны. Судя по всему, была у Виктора Ивановича авантюристическая жилка.

Начальники и подчиненные в НИЧ называли друг друга по имени и отчеству. Однако исполнительская дисциплина была жесточайшая.

Забегая вперед, скажу, что такой пестрый коллектив имел свои неписаные традиции, вырабатывавшиеся годами, и в условиях регулярной смены участников умудрялся сохранять самоидентичность. Если хотите, коллектив испытателей – как русская нация: поглощает с сохранением самобытности и прививает свое лучшее. Приходили разные люди, кто-то пытался делать упор на формальный стиль взаимоотношений, а в случае неполадок – искал виновного, а не причину. Упомянутый ранее выходец из Балаклавы однажды чуть не спалил аппаратурный комплекс (перепутал фазы), хотя бодро докладывал, что все проверял. Как-то уже в 90-х годах попали служить в соседний отдел бывшие преподаватели расформированной школы младших специалистов из Пинска, капитан-лейтенанты. Они привыкли все поручать матросам. Пришлось привести им в пример бывшего главного инженера РТБ ПВО подполковника В.Н. Русинова – мастера на все руки, под руководством и силами которого было проведено обустройство помещений нашего отдела после переезда НИЧ на другую территорию. Коллектив и работа выправляли всех (правда, в период отсутствия испытаний – менее заметно).

Я думаю, дело в том, что подлинно интеллигентные люди понимают настоящую дисциплину (она и была в НИЧ, при формальном подходе такой добиться трудно) – это, прежде всего, самодисциплина. Дисциплина флотского, корабельного образца, без показной стороны и щелканья каблуками. Внешняя сторона нужна в других условиях и в других коллективах, там она выполняет свою функцию (кстати, привычка действовать быстро, подход типа «втянемся в бой, а там посмотрим» – это не более чем рациональный тактический прием и стиль поведения в боевой обстановке в условиях неопределенности).

Высокомерие к людям и верхоглядство в деле (высокомерное нежелание вникнуть в детали и понять суть происходящего) – явления одного порядка. Стремление «командовать», стремясь искусственно упростить существо происходящего при выполнении подобных ответственных и сложных работ обходится дорогой ценой. Г.Е. Золотухин, инженер-механик по образованию, приезжая из Москвы, сам осматривал все до последнего закутка за котлом, С.П. Кострицкий – тоже. Будущий министр В.Н. Михайлов просматривал все осциллограммы после проверочных процедур, беседовал с каждым начальником аппаратурного комплекса и ответственным за физизмерения, а при необходимости по ночам проверял график движения самосвалов с бетонным раствором и его температуру.

Академик Ю.Б. Харитон на 3-й отраслевой конференции по физизмерениям высказался в том духе, что специфика нашей работы приводит к необходимости знать на порядок больше, чем это необходимо на конкретном рабочем месте; только тогда мы можем быть уверены в том, что делаем свою работу правильно. Это не просто красивые слова. Я хорошо помню случай, когда оказавшийся в нестандартной ситуации и попавший в цейтнот экипаж пункта управления мог принять правильное решение, если бы представлял себе алгоритмы работы регистрирующих приборов в комплексе физизмерений и осознавал особенности формирования управляющих сигналов и последствия своих действий для некоторых аппаратурных комплексов. Но он не представлял и не осознавал, как следствие – были потеряны результаты ряда факультативных измерений а обработка результатов целого ряда штатных затруднена. Жаль было потраченных сил и израсходованных материальных средств.

Проверочные процедуры в таком сложном деле необходимы, но всего сам не проверишь, поэтому основой успеха служит доверие, опирающееся на личную ответственность и самоконтроль. Если что-то не так, искать нужно не виновного, а причину. Поправили, подсказали – спасибо (без обид, а с благодарностью). А ошибиться и заблуждаться может каждый. Помню, однажды после двух бессонных суток взялся было улучшать собранную схему в АК (а штрек был уже забит, и доступа к приборному столу в штольне не было); хорошо, что вовремя понял, что в таком состоянии уже не отдаю себе отчета в своих действиях, прекратил эту разрушительную работу.

Случались, конечно же, и аварии, и происшествия. Транспортировку аппаратурных комплексов обеспечивала рота понтонеров из Лиинахамари. Тормоза КрАЗов не держали веса тяжелых аппаратурных комплексов, которые мы с А.В. Кравцом и В.Г. Кауровым перегоняли на площадку опыта. Перед крутым подъемом вышли из кабин, договорились идти вдоль обочины и присматривать камни, чтобы бросить их под колеса, если прицеп покатится назад. Ждать долго не пришлось. Закрепленный за моим АК матрос Саша Владимиров схватил с обочины громадный валун и бросил его под колесо; движение остановилось. Я опросил, ощупал героя: все было в порядке. Когда движение возобновилось, мы вчетвером с трудом смогли откатить этот валун с дороги. С.С. Боголюбов однажды подобным образом опрокинул свою передвижную лабораторию детекторов. Еще до моего прибытия один из офицеров 2-го отдела (вроде бы Г. Сенгалевич) спас большой АК, который завезли на вершину высоты и отцепили от буксира. Когда народ с чувством выполненного долга перекуривал, АК покатился. Геннадий мигом взлетел в кабину стоявшего рядом бульдозера, быстро завел его, поднял ковш, подъехал к АК и остановил его движение. Как обычно бывает в таких историях, выяснилось, что спаситель ранее никогда бульдозером не управлял.

Были истории и менее забавные. Замполит роты обслуживания НИЧ капитан Е. Кормилицын получил сложный оскольчатый перелом ноги, когда встал между двумя АК, стоящими в колонне возле нашей гостиницы, давая проехать по улице ПТСу понтонеров. ПТС задел АК, тот покатился. В штольнях тоже всякое случалось, но с нашими офицерами – ничего серьезного (на голову В.Г. Каурову упал сорвавшийся со свода камень, надетая на шапку каска смягчила удар, и все обошлось). Были и трагедии. В 1983 году начальник нашего 4-го отдела Владимир Саркисович Аванесов, спасая результаты опыта, бросился к мощному излучателю и перерубил топором швартовы (не сработали пироотсекатели, баржа с этим устройством не могла быть убрана от объекта). Через несколько месяцев его не стало. Орден Красной Звезды был вручен сыну-нахимовцу.

Не всегда удавалось сразу попасть на площадку после опыта – радиоактивные благородные газы создавали порой высокий уровень радиации. Так, в 1984 году группа съема материалов 1,5 суток болталась в море на СКРе (помню, нам с Е.В. Варгатым досталась узенькая койка на третьем ярусе в носовом кубрике, как мы на ней умещались – до сих пор загадка). В 1987 году ситуация была посложнее.

Неприятные истории случались и вне испытаний. Большой полигонный транспорт «Байкал» горел и садился на камни. В Белушьей Губе (не говоря об отдаленных постах) время от времени в плохую погоду погибали люди. Как-то пропал сверхсрочник из оркестра – оттаял весной в десяти метрах от улицы Фомина: не смог подняться на гребень сугроба и замерз. Медведи нападали на часовых и патрульных – прямо по ходу нашего с В.П. Думиком маршрута, которым мы поздними вечерами возвращались из части. Однажды мы разошлись: я пошел верхним путем, по ул. Советской, а Владимир Петрович – по ул. Фомина; заметив какое-то движение в загородке возле детского сада, он заглянул туда и встретился с медведем; следующее воспоминание относится уже к квартире.

Еще более забавная история случилась в Северном с представителем ОКСа В.А. Мининым, который жил в пустующей гостинице ОКСа на берегу пролива, уже отрезанной от связи. Однажды, вернувшись ночью со штольни, Василий Андреевич уловил в сумерках за окном какое-то движение: приплюснул нос к стеклу и увидел в упор медведя, который, так же приплюснув нос, пытался разглядеть что-нибудь в комнате. История перестает быть забавной, стоит только представить себя на месте ее героя.

По прибытии в поселок Северный в 1982 году я работал в лаборатории телеметрии 2-го отдела НИЧ (осваивал БРС-4 и АИС) под руководством Вениамина Ивановича Волкова. Когда Вениамин Иванович дежурил по штабу руководства опытом, он представлялся, как тогда было принято: Волков, дежурный Зайцева.

Затем, когда постоянная должность инженера-испытателя для меня нашлась в 1-м отделе, меня перебросили на теленаблюдение (ПТУ-31, ПТУ-57). К окончанию испытательного сезона 1982 года я приобрел основательные представления о работе и этих систем. После возвращения в Белушку занимался освоением системы управления опытовым полем (система ТУ-ТК «Гранит-Лира», СТ-120), к концу года сдал экзамен и по ней.

В это время происходило расширение 4-го отдела НИЧ, занимавшегося физическими измерениями быстропротекающих процессов. По предложению, исходившему от руководства 1-го и 4-го отделов, в конце 1982 г. я был переведен в 4-й отдел. Здесь получил в заведование новый аппаратурный комплекс СГ 101АЭ1, приступил к освоению методик физизмерений, сразу включился в научно-исследовательскую работу.

Отдел возглавлял В.А. Цаубулин, создавший впоследствии Союз новоземельцев с центром в Ленинграде, который объединял их независимо от места постоянного проживания (не случайно номер моего членского удостоверения так невелик). По сравнению со своим севастопольским прообразом это была уже полноценная организация, зарегистрированная и функционировавшая по всем правилам. Владимира Андреевича сменил В.С. Аванесов, а когда его не стало, начальником отдела был назначен В.П. Думик (с 1980-го года служивший в отделе, с 1982 года – начальник лаборатории).

Работы было много. Научно-методическая группа отдела обнажалась: старший научный сотрудник Н.П. Киселкин уходил в запас, Е.В. Варгатый после защиты диссертации собирался переводиться в родное училище, нужна была смена, и выбрали меня. Зиму я посвятил изучению новой для меня техники и методик (благо опытные коллеги были доступны, а работать, в том числе и с документами, можно было и вечерами, и в выходные дни, что далее стало для меня нормой).

Перед началом испытательного сезона 1983 года под руководством Е.В. Варгатого я участвовал в выпуске на предприятиях-разработчиках отчетов о постановке физизмерений. В ходе спецработ этого сезона, исполняя обязанности начальника АК, ставил измерения по одной из методик в качестве ответственного за физизмерения. Такая практика продолжалась и в дальнейшем. В связи с нехваткой специалистов (а на флоте штаты – это вечная проблема; тематикой нашего отдела в Семипалатинске занимались два управления) и большим объемом работ выполнял в одном опыте до шести постановок физизмерений по различным методикам (включая исследовательские, проводившиеся факультативно), как правило, еще имея в заведовании до двух аппаратурных комплексов.

За всю мою практику в моих постановках не было ни одного случая потери информации по штатным методикам, а результаты факультативных измерений, случалось, существенно дополняли результаты физизмерений предприятий-участников испытаний в сложных случаях работы испытуемых изделий. Подтвержденные в этих опытах разработки составили существенную часть новой методики физизмерений быстропротекающих процессов, подготовка которой велась институтами МСМ с участием полигонов МО и была завершена в 1990 году; от Новоземельского полигона в числе авторов на документе стоит только моя подпись.

В периоды нахождения в Белушьей Губе, я, как правило, раньше 21.00 со службы не уходил, прихватывал выходные, погоду и времена года обычно не замечал. Годовой распорядок был такой: отпуск в начале зимы, затем поездка на выпуск отчета о повторной обработке результатов физизмерений, работа над НИР и рабочей документацией на объекты; в конце зимы – командировка на межведомственное совещание по распределению аппаратуры между полигонами, опытами и методиками; в апреле – «апрельские тезисы» (выездное совещание в поселке Северный для уточнения плана работ); с мая – снова командировки по предприятиям Минсредмаша (технические требования к объекту, ТЗ, программа физизмерений, выпуск отчета о постановке измерений и др. – по числу задельных объектов); далее, если получится, – часть отпуска; в июле – выезд в поселок Северный; в октябре-ноябре – возвращение.

С 1983 года постоянно представлял полигон на плановых и тематических межведомственных совещаниях по вопросам испытаний и в составе межведомственных рабочих групп. В начале 1984-го был назначен младшим научным сотрудником, в 1988 г. в звании капитан-лейтенанта – старшим научным сотрудником (по действовавшим тогда правилам должность замещалась офицерами с академическим образованием или ученой степенью, штатно-должностная категория – капитан 2-го ранга). В 1989 году был награжден медалью «За боевые заслуги», в 1998 году – орденом Мужества. В 1991 году в НИИ импульсной техники МСМ защитил кандидатскую диссертацию (научный руководитель – доктор технических наук профессор В.Н. Михайлов), в 1993 г. присвоено ученое звание старший научный сотрудник.

Награды тогда давали скупо. Почему-то существовало такое понятие, как «разнарядка». Когда она появлялась – собирали коллектив, решали, меня несколько раз представляли, но так ни разу ничем и не наградили. Много было наградных часов, премии за испытания – высшей в НИЧ категории. А медаль «За боевые заслуги», я думаю, получил по совокупности результатов. В 1988 году я как-то нес оперативное дежурство по штабу руководства испытаниями в поселке Северный. Дежурными ставили старших офицеров, но назначали и меня, капитан-лейтенанта.

В подготовке опыта случилась задержка: Москва по политическим соображениям не разрешала продолжения работ. Экспедиции отправились на теплоходе на Соловецкие острова – теплоход-то был зафрахтован. Старшим в поселке остался заместитель начальника политотдела капитан 1-го ранга Троцко Николай Иванович. С поста на выходе из пролива поступил доклад о ранении матроса случайным выстрелом при перезарядке автомата. Погода была нелетная, даже санрейс не прилетел бы, сухопутная дорога заняла бы несколько часов и для раненого была бы чрезмерно тяжелой. У причала стоял СКР: ему-то я и дал команду экстренно готовиться к выходу, доложил оперативному дежурному в Белушьей Губе, вызвал Николая Ивановича, объявил поиски медика и отправил своего помощника на дежурной машине к причалу – принимать на месте все меры к немедленному выходу СКР в море. Как я ни уговаривал примчавшегося Николая Ивановича воспользоваться таблицей условных сигналов, он ею пренебрег, переговорил с постом и отправился на СКР на своей машине. Тем временем оказалось, что в вельботе нет бензина, я дал команду слить его из бензобака нашей дежурной машины. В общем, СКР вышел в море в рекордный срок – прошло менее получаса из состояния «никакой» готовности. Николай Иванович по штормовому морю дошел на спущенном с СКР вельботе до берега и эвакуировал моряка. Мои догадки о причинах щедрости с награждением подкрепляются тем фактом, что свою награду – орден «За службу Родине» (надо полагать, тоже по совокупности заслуг) – Николай Иванович получил одновременно со мной.

А с вручением мне ордена произошла целая история: когда в 1998 году награды вручали новоземельцам, я служил уже в 12-м ГУ МО, в списках Северного флота не значился. После выхода директивы Министра обороны о передаче полигона планировалась поездка на Новую Землю большой группы офицеров Главного управления под руководством его начальника И.Н. Валынкина. Перед поездкой я между прочим поинтересовался у В.В. Сметанина, который возглавлял тогда отдел кадров полигона, местонахождением ордена (указ о награждении мне уже давно кто-то вручил). Владимир Васильевич пообещал уточнить и выяснил, что на Северном флоте нашелся подводник капитан 2-го ранга Попов Павел Михайлович, которому едва не вручили мою награду. В итоге орден мне вручил И.Н. Валынкин перед строем офицеров Главного управления на обратном пути с полигона.

Период завершения полномасштабных испытаний совпал с повышением внимания руководства страны к вопросам безопасности, и в январе 1992 года в НИЧ был создан научно-испытательный отдел этого профиля, куда по предложению начальника отдела В.Г. Сафронова я в звании капитана 3-го ранга был назначен заместителем начальника отдела – начальником лаборатории. Отделу, состоявшему из двух лабораторий, также подчинялась лаборатория радиационных исследований, имевшая расширенный состав и сформированная из 5-го отдела НИЧ с сохранением его задач по обеспечению радиационно-экологической безопасности испытаний. В связи с необходимостью расширения направлений деятельности полигона в 1992 году по инициативе отдела в РФЯЦ-ВНИИЭФ под руководством академика Ю.А. Трутнева было проведено совещание, на котором мы с П.П. Савкиным представляли полигон; я выступил с рядом предложений. Позже на полигоне была проведена рекогносцировка для выбора мест проведения работ. Предложения по направлениям дальнейшей деятельности, содержавшиеся в протоколе совещания, были впоследствии одобрены руководством МСМ и МО в качестве основы программы неядерно-взрывных экспериментов, поддержанной руководством страны и реализуемой на полигоне с 1995 года. Лаборатории под моим началом из этой программы досталась подготовка натурного эксперимента с взрывным диспергированием материалов-имитаторов. Этот опыт был проведен на полигоне осенью 1997 года, однако лично участвовать в его проведении я не смог, так как в начале августа убыл к новому месту службы в Москву – в аппарат 12-го ГУ МО. Руководящий состав экспедиции РФЯЦ-ВНИИЭФ во главе с академиком Ю.А. Трутневым оказал мне честь, придя на товарищеский ужин по поводу моих проводов.

Прибыв на должность офицера отдела 6-го управления (опытных разработок) 12-го ГУ МО, я вскоре был назначен на должность старшего офицера отдела, затем с интервалами в несколько месяцев – начальником группы, заместителем начальника и начальником испытательного отдела. В этот сложный для страны и Вооруженных сил период требовались неординарные усилия для сохранения и обеспечения деятельности не только единственного ядерного полигона страны, но и ядерного оружейного комплекса в целом. За время службы в 12-м ГУ МО пришлось заниматься не только текущей работой, связанной с основной деятельностью полигонов и НИУ, но и принимать непосредственное участие в разработке и доведении до утверждения ряда нормативных актов Президента, Правительства, Минобороны и Минатома, направленных на формирование новых целей и задач и улучшение условий функционирования ядерного оружейного комплекса (указ Президента РФ о неотложных мерах социальной поддержки специалистов ядерного оружейного комплекса и документы в его развитие, проект федерального закона о ратификации ДВЗЯИ и документы во исполнение принятого Закона, еще ряд указов, постановлений, распоряжений, поручений, приказов, документов концептуального уровня). В итоге совместных с Минатомом усилий полигон, укрепив и продолжая развивать социальную инфраструктуру, из режима «выживания» перешел к нормальному планомерному функционированию.

В январе 2003 г., после увольнения по состоянию здоровья из Вооруженных сил, я поступил на работу в Минатом России, где трудился главным специалистом отдела НИОКР, заместителем начальника отдела цен и тарифов, начальником отдела оборонного заказа (отдел осуществлял экономическое планирование и сопровождение НИОКР и программ оборонного назначения в масштабе отрасли).

В конце 2004 г. академик В.Н. Михайлов, бывший научным руководителем моей диссертации и лично знавший меня практически с начала службы на полигоне, пригласил меня перейти на работу в возглавляемый им Институт стратегической стабильности, где я трудился шесть лет в должности заместителя директора института по научной работе и еще четыре – главным научным сотрудником. За эти годы нам с Владимиром Петровичем Думиком удалось спланировать, разработать и реализовать ряд мер по повышению профессионального уровня специалистов: в 2013 году Минобороны России принят в эксплуатацию комплекс технических средств обучения, созданный по разработанному ФГУП «ИСС» техническому заданию; в 2014 году завершилась разработка многотомного цикла учебно-методических пособий для специалистов Минобороны России по актуальным вопросам обеспечения надежности и безопасности специальных изделий. Приятно, что в этой организованной нами работе участвовали многие новоземельцы, проживающие в разных местах и работающие в разных организациях: и ранее служившие на полигоне, и приезжавшие
по делам. Не менее приятно то, что результат десятилетнего труда разносторонних авторитетных специалистов, как сейчас выясняется, оказался востребован не только в военном ведомстве.

Очень мало я рассказал о своих сослуживцах и практически ничего – о многочисленных коллегах из организаций Минсредмаша, их легендарных руководителях и интересных людях, с которыми повезло общаться в этих и других смежных организациях. Такой рассказ требует отдельного изложения.