Новая Земля

Fisch

Итак, начинается песня о ветре...»

«Вот ворвался бурный, очень взвинченный, туго закрутив на себе плащ, Циклон. Глаза его метали стрелы молний. Он гнал перед собой, нахлестывая бичом, гигантскую юлу, гудящий волчок из воды и песка... Укутанный в меха, красноносый, с длинной белой развевающейся бородой, вторгся Норд-Ост... Раскосый, с пиратской серьгой в ухе, раздув смуглые щеки, со свистом дыша сквозь редкие зубы, рассекая воздух самурайским мечом, ворвался Тайфун. За ним, звеня шпорами на мокасинах, в широкой ковбойской шляпе сомбреро, бешено вертя над головой свистящим лассо, пронесся Торнадо... Примчался полуголый Фен, жгучий брюнет с огненными глазами и тонким сухим ртом...
Вот как описал Л. Кассиль «съезд ветров» при дворе короля Фанфарона в «Дорогих моих мальчишках». В поэтической (и достаточно выдержанной с научной точки зрения) картине нашлось место и для Тайфуна, и для Сирокко, и для Самума... А вот Боре не повезло! Быть может, потому, что нередко ее называют Норд-Остом, и в таком качестве она уже наверняка попадает делегатом на вышеупомянутый съезд .
В 1969 году вышла в свет книга под названием «Ураганы, бури и смерчи». Ее автор — знаменитый геолог академик Дмитрий Васильевич Наливкин. Уже на пороге восьмидесятилетия он начал писать это, не побоюсь сказать, выдающееся научно-художественное произведение. В этой книге нет обыкновенных ветров, в ней одни лишь злодеи: воздушные «водовороты* — вихри, дьявольские атмосферные башни в сотни километров диаметром и до пятнадцати километров высотой, тайфуны, смерчи, вращающиеся с фантастической скоростью, иногда превышающей скорость звука — тысячу двести километров в час. И наконец, бури — черные, снежные, песчаные, шквальные, сирокко, самум, афганец, бора — до тридцати разновидностей бурь, страшных, иссушающих, опустошающих... Среди многочисленных сведений об ураганах, бурях и смерчах не могут не потрясти данные об их энергии. Оказывается, энергия обыкновенной летней грозы равносильна энергии тринадцати атомных бомб, а «средний» ураган равноценен уже пятистам тысячам таких бомб. Вот когда отчетливо начинаешь понимать мощь Природы, ее спокойное превосходство над помыслами человека...
Слово «бора» восходит к борею — северному ветру греческой мифологии. На побережья Черного и Адриатического морей бора приходит с севера, с норда, норд-оста. Ее хорошо, к сожалению, знают в нашем Новороссийске. На этот южный город она обрушивается, сорвавшись с Мархотского перевала. Новороссийская бора нападает на людей, на дома, стоящие в бухте суда, и немало душераздирающих историй (вполне правдивых в своей основе) сложено о южной боре, приходящей с севера.
Но у этой южанки есть близкая родственница на Новой Земле. Арктическая сестра столь же коварна, своенравна, жестока. Однако ко всем этим далеко не лучшим качествам прибавляются еще два: новоземельская бора гораздо более сурова (ведь она действует в высоких ледяных широтах) и, самое главное, наибольшую активность проявляет под покровом непроницаемой полярной тьмы, в разгар многомесячной северной ночи.
Еще в 1925 году наш выдающийся полярный исследователь Владимир Юльевич Визе сделал теоретическую разработку проблемы новоземельской боры. Поразительно, с какой правильностью и точностью он дал ее метеорологическую характеристику в те годы, когда в его распоряжении почти не было данных непосредственных наблюдений. Визе показал, что бора — отнюдь не местный ветер. Она вызвана общей циркуляцией атмосферы на обширном пространстве. Для ее образования необходимо, чтобы над Карским морем, к востоку от Новой Земли, сформировался антициклон (область повышенного давления), а над Баренцевым морем в это время шли бы циклоны. В та кой ситуации «избыток» воздуха начинает двигаться с востока на запад, со стороны Карского моря — к Баренцеву. Но здесь на его пути встает Новая Земля.
Массы ледяного, переохладившегося над застыв шим Карским морем воздуха начинают медленно, тяжело взбираться на новоземельские хребты (их высота достигает тысячи метров). А затем, с каждой секундой наращивая мощь и скорость, вбирая в себя все новые и новые массы холодного воздуха над ледниками, бора срывается вниз, к западному, баренцево-морскому побережью, к Русской Гавани. Здесь ветер приобретает особую силу, порывистость, резкость. Он становится ураганным, всласть безумствует и бесчинствует, а потом довольно быстро затухает в открытом равнинном море, в нескольких десятках километров от побережья.
В Русской Гавани бора может случиться в любой день и месяц года, в любой час суток. Реже всего летом, в июле. Чаще всего с ноября по март. Летом она обычно длится несколько часов, зимой — не менее двух-трех суток подряд. Иногда эта свистопляска продолжается шесть — восемь дней. Известен случай, когда бора длилась без перерыва десять суток. Вероятно, это рекорд (хотя гордиться, прямо, скажем, нечем...). Если обобщить, то можно сказать так: в году (невисокосном) — 8760 часов; из них в течение 900 часов (десять процентов времени) в Русской Гавани свирепствует бора.
Скорость ветра во время новоземельской боры, как правило, превышает двадцать метров в секунду. Человек может идти довольно уверенно, слегка наклонившись вперед. Двигаться против ветра, дующего со скоростью двадцати восьми — тридцати четырех метров в секунду, уже довольно трудно. Отдельные порывы могут пошатнуть и сбить с ног. А особо распоясавшаяся бора мчит со скоростью сорок метров в секунду. Тут человек становится почти беспомощным. Можно лечь грудью на стену такого ветра, и он не даст упасть. Передвигаться даже на короткие расстояния приходится вдвоем, втроем, обвязавшись прочной веревкой. Температура воздуха при этом опускается на двадцать, тридцать и даже сорок градусов ниже нуля.
Еще в начале XX века шведский метеоролог Бодман, зимовавший в Антарктиде, вывел формулу со зловещим наименованием: «Жестокость погоды». Точнее не скажешь. Именно комбинация ветра с температурой воздуха придает погоде жестокость, суровость, причем первую скрипку играет ветер, его сила, скорость. При штиле, например, жестокость погоды невелика, даже если температура опускается почти до предела, до пятидесяти, шестидесяти градусов мороза. Но при ветре двадцать метров в секунду и температуре всего десять градусов ниже нуля жестокость погоды возрастает сразу втрое. Сочетание же ветра сорок метров в секунду и температуры минус сорок градусов дает удесятеренную жестокость. Между тем никаких послаблений метеорологам не делается: наблюдения, как и футбольные матчи, проводятся при любой погоде. Иногда цена таких наблюдений становится непомерно высокой...
А бывает, редко, не каждый год, но бывает, что бора наливается какой-то совершенно фантастической силой, и ветер достигает скорости шестидесяти метров в секунду. Он высасывает воду из озер вместе с их рыбной и прочей фауной, срывает печные трубы с домов, выдавливает окна и двери. С гор летят тяжелые камни, они разбивают лампочки освещения флюгеров на высоте десять — двенадцать метров над землей, двухсотлитровые бочки с горючим укатываются ветром в замерзшее море за несколько километров. Рушатся мелкие строения, взламываются прочные крыши, срываются с якорей стоящие в заливе Русская Гавань суда. Причем в отличие от сестры-южанки новоземельская бора действует «на паях» с метелью. Тысячи (да, именно тысячи, это точно подсчитано) тонн размельченного снега несутся с ледникового щита к побережью, совершенно пропадает видимость — человек не различает даже пальцев собственной вытянутой руки. Плюс ко всему — чернота ночи. Беспросветная, безнадежная...
«Белое небо. Белые снега. Ходит по ущельям девочка-пурга!» Не розовощекая девочка-резвушка, а белая девочка-убийца... Она налетает неожиданно и яростно. Сбивает на землю. Топчет, катает. Снег забивается под многослойные одежды, плотно закупоривает микроскопические поры, нарастает на лице непробиваемой ледяной коркой, перекрывает дыхательные пути. Человек может только ползти, но бора ударяет в него тугой воздушной подушкой, откидывает назад, опрокидывает навзничь. Человек сначала теряет волю, а потом силы. Единственная надежда — на резкую перемену погоды, но такого почти не бывает: бора обычно беснуется до конца. Своего и своей жертвы. Можно ли предсказать новоземельскую бору? Можно, но далеко не всегда, что, разумеется, обесценивает прогноз. Обычно перед борой давление воздуха падает, но очень часто растет, причем иногда довольно резко. При хорошей видимости бору на берегу залива Русская Гавань можно предсказать с большой точностью по гривам метели, вздымающимся над горой Ермолаева, но часто ли бывает хорошая видимость, особенно если вспомнить о черной полярной ночи?!
Есть и другие, более капризные свидетельства близкого урагана (например, влажность воздуха), но ни одно из них, ни все вместе не могут, к несчастью, гарантировать точный прогноз. Над этим много думал В. Ю. Визе, экспедиция Ермолаева тоже проводила специальные эксперименты во время боры: в воздух запускались шары-пилоты. С их помощью пытались установить величину «слоя урагана», и в отдельных случаях, летом, при отличной видимости, это удавалось сделать. Шары преодолевали упругую толщу воздуха, мятежный ураганный слой и примерно на высоте одного километра резко меняли направление полета, попадая уже в иной воздушный поток. Это позволило расширить знания о новоземельской боре, но не слишком продвинуло вперед качество прогноза.
Наша гляциологическая экспедиция 1957—1959 годов, наряду с изучением новоземельского оледенения, немалое внимание уделила проблеме боры. Мы старались перехватить бору одновременно в нескольких пунктах: на морском берегу, в центре ледникового щита и между ними — на Барьере Сомнений. Синхронные наблюдения дали огромный материал, мы нащупали зону зарождения боры — центр острова, область ее максимальной силы между Барьером Сомнений и Русской Гаванью, район ее затухания — десять — двадцать километров от побережья. Собрали множество местных признаков для ее предсказания, научились иногда интуитивно предчувствовать ее приближение. Но и только. Надежного прогноза не могли дать и мы. Единственным, хотя и слабым, утешением служит, пожалуй, любопытный факт: диксонские синоптики, получающие информацию о погоде не только со всей Арктики, но и вообще со всего света, тоже не в силах обеспечить гарантированный прогноз. «Ваша Русская Гавань дает интересные сведения, но мы их, к сожалению, не всегда учитываем: уж очень аномальна эта полярная станция, слишком уж там ветры бурные...»... Судорожно дышит береговой припай. Ветер и волна подламывают его и уносят гигантские куски льда в Баренцево море. Не слышно грохота обваливающихся и опрокидывающихся айсбергов, все заглушает рев и визг пурги, свист антенн, пулеметная дробь бьющей в стены гальки. Уходят в небытие всякие представления о том, что ты живешь в столетии, славном своими научно-техническими достижениями. Ты беспомощен и жалок. Ты можешь блестяще освоить космос, а вот с заурядным земным ураганом справиться не в силах. Это она, трижды воспетая и четырежды проклятая
Арктическая Стихия, великолепная и гибельная!

Зиновий Каневский.
Льды и судьбы . РУССКАЯ ГАВАНЬ

Валерьян

Ну, как же Владимир Юльевич Визе в 1925 году не знал,
что такое Новоземельская бора, если в 1913 году с Г.Я. Седовым
на "Святом Фоке" зимовал чуть южнее Русской Гавани, (полу-
остров Панкратьев), а в 1914г. на ЗФИ.
Н.В. Пинегин. " В ледовых просторах ".

Валерьян. Новоземелец 1936-1953г.

mithman74_82

[/quote]
"Яуза" и "Двина" зимовали в Мурманске по этому и не помнишь.[/quote]

Не-а! Яуза ходила практически круглогодично. Однажды примерзла к причалу, пришлось рыбакам ее выручать, делать канал, чтобы разгон могла взять. В принципе, фарватер периодически ледокол взламывал. А вот от причала... Рыбаки бурили, взрывники опускали взрывчатку, вязали сети и рвали. В конце уже и рыбаки с взрывчаткой обращались как с ложкой, смеялись, что пора присваивать классность. Был приказ по гарнизону, многих поощрили, "Яуза" разогналась, проломила лед и спокойненько ушла. А МДК, ПСК, РК и ДБ зимовали на НЗ.

arnoldych.69

В мои времена БМСТ"Яуза" если и заявлялась зимой то только с ледоколом и только в случае какой крайней необходимости или на испытания. Она все таки сухогруз усиленного ледового класса. СМСТ "Двина" помирала сразу в перволедье и до весны из Мурманска не вылезала.
mithman74_82 а в в твои времена на "Яузе" еще стояло вооружение???

mithman74_82

arnoldych.69

Просто на "Яузе" на полубаке стоял орудийный барбет, а башни не было, ходили смутные слухи что раньше там стояла башня со спаркой "универсалки" 76,2 мм хотя ее ни кто никогда и не видел. Я то служил 1987-90...

Василий

Я был на ней в первый приход.
Вооружения не было,а флаг ВМФ и мореманы срочники

Fisch

Так поработал новоземельский сток.Жители посёлка на сугробе у занесённого штаба.Выбирались наружу через чердак.Белушья Губа,1949 г.»

Химик

Игорь

загар сильнейший.Рыбаков можно было сразу заметить-у них "колхозный" загар был- кисти рук и лицо.
На лунке тепло, но голым не позагораешь.даже если смотршь вниз ,отраженный от снега свет так жарил,морда кирпичного цвета с одной рыбалки становилась.А так тепло,я часто засыпал на лунке-пригреет и спишь,пока с ящика не свалишься.
Ходили мы чаще всего пешком, 18км по заливу рогачевскому,топали.Кто на лыжвх,кто пешком.
пешком тяжело- ноги как насос- то одна провалится,то другая.
Я отставал без лыж, но на остановочке ребята ждали,и снова топали.
Помню хороший совет-не смотреть назад, легче идти будет,а то топаешь,топаешь,а берег все рядом,ну никак не уменьшается.
Обратно тем же макаром.
Помню с Злениным Серегой вышли в Белушку,но уже вариант 3 задувал,мы решили быстрее валить домой.
пермпектива сидеть в кунге на о.Поморском. не прельщала.
Из еды была только галет штук 5не больше(подъели за день припасы)
Вышли к крутому склону между магазином Книги и 5гостиницей- поднимались тяжело-скатывались,все силы оставили при переходе против ветерка...когда вскарабкались на край ул.Советская,просто лежали какое то время-выбились из сил.
Завзяки шапки я держал в зубах-завязать не мог, выдохся.
По пути ,когда прошли уже большую часть пути ,оценил насколько 1 галета дает сил, ляжем,по галете слопаем, минут 5 она где то внутри переваривается.и на 500м хватало сил опять топать.
Вот так и шли.

У того же сереги Зеленина был случай похожий-он отлично ориентировался по береговой линии, зрение отличное,помор котласский( жив и бодр и сегодня,недавно я его нашел), жилистый и выносливый. С ним был Димка Бородин- тоже спортивный парень, после армии год наверное,те молодой.
Заспорили каим путем идти , вышли рано-те еще никто не рыбачил,полярная ночь еще давала солнцу заходить, но свербило первыми поймать по хвосту хотя бы.
к вечеру не появились,мы уже хотели вертолет поднимать,но боялись,тк мог кострицкий выпереть на БЗ ,за то что ушли,и еще больше боялись оплаты полета вертолета- при наших ЗП, это было бы существенно.
Ну так вот заспорили они, Бородин говорил,что коротким путем можно по прямой, Серега настаивал -по береговой ,чтоб ориентиры не терять.а уже поддувало на 3 вариант , да еще темнело быстро.
Спорить Зеленин не стал, ну не драться же,а бросать товарища и идти по одному- это даже в голову не пришло.
Шли они шли,долго,пока не уперлись в затонувшую баржу(или другое судно), тогда вот и понял Димка,что крюка они маханули,и могли бы уйти вообще в сторону..
Растопили в ржавой банке снега, на спиртовке ,съели по паре галет и пошли по Серегиному маршруту-так как он понимал его.
Спустя какое то время,когда мы уже собирались звонить оперативному,поиск организовывать, открывается дверь( Фомина 8,кв 64) и вваливаются оба( хотя Димка Бородин жил с родителями,отец у него прокурором служил ).
Зомби- еле живые,упали в прихожей, а на себе перли бур и еще разный скарб.
мы их не раздевая,только спецаки стащили, положилди на коечки и спали они как сурки сутки. Домой Димке позвонили-успокоили.что у нас.
Рыбы не поймали.конечно.
Но загорели:)

mithman74_82

Fisch

Носилов К.Д. На Новой Земле.(Очерки и наброски),изд-во А.О.Суворина,1903 г. Глава 2

Ночь на привале — Картина снежной бури.—Обедъ подъ снегомъ.— Убежище въ снегу.—приключения. — Отчаянное положенie и выходъ.

Заснувши крепко съ вечера, я проснулся только въ полночь,и то потому, что не могъ выдержать какой-то тяжести, которая меня давила, и холода, который морозилъ мои ноги. Согнавши съ себя собакъ и подобравши въ малицу ноги, я снова погрузился было въ сонъ, но сна прежняго уже.не было. Меня теперь беспокоили: то ветеръ, который, забравшись какимъ-то образомъ въ малицу, бродилъ тамъ и щокоталъ тело, то храпъ соседа, то nepeбегавшие по мне псы. Сонъ заменился какой-то тяжелой дремотой; с горъ доносился порою явственно гулъ ветра, словно тамъ шумелъ водопадъ; но въ долине еще было тихо, и только по временамъ туда забегалъ вихрь, рылся в платье и забегалъ ко мне подъ теплую одежду. Мои соседи тоже что-то ворочались и ворчали. Передъ утромъ сонъ взялъ свое, и я проснулся только тогда, когда страшно замерзли ноги и въ малице стоялъ настоящш морозъ. Это меня сразу подняло на ноги.
Чуть-чуть заметный серенький рассветъ зимняго дня, снегъ кажется белее обыкновеннаго, въ воздухе колышутся большие ХЛОПЬЯ снега, СЪ ГОРЪ ДОНОСИТСЯ ШУМЪ, НО ВЪ ДОЛИНЕ тихо.
Пора вставать и итти дальше. Но только что я направляюсь будить самоеда, какъ вдругъ откуда-то съ горы сорвавшийся вихрь пошатнулъ меня, на минуту скрылъ все окружающее, защекоталъ сносной пылью лицо и быстро куда-то скрылся, оставивъ въ воздухе одни хлопья снега. Я догадался, что на дворе начинается буранъ. Самоеды были уже занесены снегомъ, собакъ было вовсе не видно, и въ стороне стояли одинокия санки, уже на половину занесенный снегомъ. Я не хотелъ верить глазамъ, но справка съ барометромъ меня ужаснула: еще вчера вечеромъ было 744, а теперь уже 735. Барометръ быстро падаль— признакъ бури. Самоеды недаромъ упорно отлеживались въ снегу. Я наскоро выпилъ коньяку, чтобы согреться, и сталъ будить самоеда. Онъ, вероятно, услышавши знакомый запахъ, тотчасъ же приподнялся и сталъ заботливо спрашивать: не замерз ли я? Я сказалъ, что вотъ уже отогреваюсь, и предложилъ ему выпить.
Но только что он сталъ подносить стаканчикъ къ губамъ, предупредительно до смешного вытянувши ихъ изъ-подъ мохнатаго воротника своей малицы, какъ зашумело въ ушахъ, кто-то, словно нарочно, бросил намъ въ глаза по горсти снега и скрылся, оставив насъ въ недоумении. Въ одинъ моментъ, стаканъ былъ полонъ cнега, и самоедъ поторопился его опрокинуть въ ротъ вместе со снегомъ, чтобы не лишиться и остального.
— Погода будетъ,—сказалъ онъ мне, отдавая стаканъ.—Да? спросилъ я.—Слышишь, шумитъ какъ? — Я говорю, что давно уже слышу, но что же делать? спрашиваю.—Давай, вались еще спать; можетъ, къ вечеру стихнетъ,—успокоилъ меня самоедъ, и мы повалились спать еще, закрывшись поплотнее отъ ветра.
Опять дремота, опять безсвязные сны, а вихри, слышно, все чаще и чаще забегаютъ въ долину и все сильнее и настойчивее роются въ платье, и будятъ, и не даютъ спать. Порой слышатся жалобный взвизгивания собакъ, они торопливо перебегаютъ съ места на место, ища защиты, они роются, они забегаютъ на меня, скребутся в моей малице и, не добившись ничего, снова куда-то скрываются, въ заботе скрыться отъ ветра...
Но вотъ какъ будто становится теплее, кажется, что кто-то прикрылъ меня, шумъ ветра съ горъ уже не слышенъ, вихри перестали набегать и рыться въ малице и я сладко засыпаю. Замечательно крепко, долго спится въ непогоду; кажется, что можно проспать не одинъ день, а два, три... если не больше...
Мне спалось на этотъ разъ чудесно. Я проснулся лишь тогда, когда на щеке очутился какимъ-то образомъ комешекъ снега и стал медленно, медленно таять, посылая каплю за каплей мне прямо за воротникъ. Мне показалось, что я долго, долго спал и что пора вставать, такъ какъ ветеръ стихъ и не слышно погоды. Я попробовалъ привстать, но меня что-то давило; я пошевелился энергичнее, и на лицо полетели комья снега, и я догадался, что меня просто замело снегомъ, я в снегу.
Боже мой, что такое я увидалъ на дворе, когда сбросилъ съ себя это толстое снежное покрывало!
Въ воздухе было темно оть снежной пыли, передо мной была только видима одна небольшая площадка белаго снега, все остальное уже исчезало въ десяти шагахъ. Эта маленькая видимая площадка служила теперь какой-то ареной состязаний вихрей. Они бросались на нее с боковъ, неожиданно падали сверху, разстилались, схватывали снЕгъ, кидали его в стороны, кружились
другъ за другомъ и такъ же быстро, неожиданно исчезали, оставивъ въ воздухе одну снежную пыль. Черезъ секунду, две они снова нападали на нее, рвали снегъ, метали его въ разные стороны или, кружась, преследуя другъ друга, пробегали по ней съ бешенымъ свистомъ. Я едва могъ очищать глаза отъ снега, я едва могъ дышать отъ быстроты движения воздуха, но я невольно залюбовался этой картиной, и мне вспомнилась другая картина, виденная мной на северномъ Урале. Я виделъ тогда подобные вихри на перевале одного небольшого хребта горъ; они такъ же быстро кружились, и пара молодыхъ домашнихъ оленей, заинтересованная ихъ игрой, любопытно забавлялась съ ними, подставляя имъ свои пушистые рога прыгая съ ними въ воздух, вставая на дыбы, намереваясь сокрушить ихъ силой удара, когда вихрь, крутясь, приближался все ближе и ближе... Это была любопытная картина, и я долго ею любовался, и мне даже самому хотелось тогда поиграть съ вихрями. Но теперь было уже не до игры. Я, къ ужасу своему, заметилъ, что я совершенно одинъ среди этой бешеной игры снега и ветра; ни санокъ, ни чего не видно; я попробовалъ было крикнуть, но не могу: вихри не даютъ даже вздохнуть, набрать воздуха; я пробую двинуться въ сторону, но меня тащитъ назадъ и роняетъ въ снегъ: я со¬бираюсь съ силами, встаю и, пользуясь мгновеннымъ затишьемъ, бросаюсь въ ту сторону, где должны быть санки, затемъ за что- то запинаюсь, падаю и чувствую, что подо мной кто-то шевелится. Оказывается—самоедъ, мой соседъ; его такъ занесло снегомъ, что я его и не заметилъ. Мы сели другъ противъ друга и, уткнувшись лицо въ лицо, попробовали говорить, но и тутъ ничего нельзя было сделать: ветеръ шумелъ въ ушахъ, въ рот кидало горстями снегъ, глаза запорашивало, и я слышалъ, что онъ только прокричалъ мне подъ ухо: «Вались въ снегъ, пропадешь». Но мне не хотелось этому верить, я готовъ быль даже побравировать погодой, въ радости, что нашелъ человека, и предложилъ ему выпить. Средство испытанное и более всего действующее на самоедовъ. Противъ этого онъ ничего не имелъ; мы вытащили изъ снегу сакъ, достали бутылку водки, стаканъ, пироги. Слыша, что мы возимся и пыхтимъ, догадался встать и другой изъ подъ снега, и мы, усевшись вкругъ, прижавшись другъ къ другу, загородившись отъ вихрей, открыли трапезу. Живительная влага, какъ тебе обязанъ человекъ въ такомъ положении !!! Мы пьемъ съ жадностью целымъ стаканомъ водку, съ волчьимъ аппетитом поедаемъ закуски, не замечая cнега ,обтираясь только по временамъ, когда намъ порошить имъ въ лицо, и черезъ несколько минуть уже согреты, одушевлены, смеемся надъ своимъ положением и надъ бешеной игрой бури. Я предлагаю угостить и хозяйку, но она занесена совсемъ снегомъ и лежитъ тамъ, согревая около груди ребенка. Мы готовы уже снова забраться въ cнег, где можно еще отлеживаться, но ея положение заставляет задуматься: она заморозить такь ребенка. Решили сделать въ сугробе убежище и туда забраться всемъ, пока насъ не заморозило. Такъ отлеживается въ погоду песецъ, сова, такъ существуетъ здесь почти все живое зимой на этомъ полярномъ острове.
Эта новость мне, приятна, но такъ какъ для этого требуется время, а я не могу помогать, то мне советуютъ лечь на конецъ паруса, завертываютъ меня въ него, прокативши по снегу, берутъ за ноги и голову и волочатъ куда-то въ яму, словно какой трупъ. Теперь я лежу наглухо закупоренный, обтоптанный кругомъ снегомъ и думаю, какъ будетъ хорошо въ снежномъ убежище въ эту бурю.
Черезъ часъ меня будятъ, развертываютъ и говорятъ, что «готово».
Я пробую встать на ноги, но меня мягко подталкиваетъ ветромъ, и я валюсь; у меня совсемъ нетъ силъ противъ вихря, онъ рветъ меня, поднимаетъ, волочить, придавливаетъ, крутить, не даеть взглянуть, вздохнуть, вмигъ запорашиваетъ мне лицо, и на немъ уже ледяная корка. Свистъ, шумъ, вой, тьма, ужасъ... Меня тянуть въ сторону, и я ползу, держась за ногу самоеда. Вотъ передо мной на секунду мелькнула стена cнега, мы вползаемъ въ нее черезъ какую-то узкую дыру, полземъ дальше и попадаемъ въ просторное помещение, где ужасъ бури кончился, где ея не слышно, где тихо и темно. Мне даютъ место у стены, рядомъ съ самоедкой, я обтираю обледенелое лицо, сажусь усталый к стене и отдыхаю. Я долго не могу проговорить ни одного слова. Самоеды смеются; плутамъ смешно, что меня встрепнула буря, но говорятъ, что надо привыкать ко всему, что зимой увидимъ еще не это... Однако, въ хижин темно, хоть выколи глазъ; я чувствую, что въ воздухе стоить пар, что отъ моего маленькаго соседа несетъ чемъ-то неприятнымъ... Я предлагаю достать свету. Свеча вынута, но спички сыры. Начинается операция съ трутомъ, летятъ искры, зажигается понемногу трутъ, и огонь добыт. Но что это? Огонь чуть виденъ, онъ не освещаетъ и аршина въ окружности, лучей нетъ, виденъ только самый огонь въ виде краснаго язычка и кругомъ его круги розоватаго света. Это вызываетъ общий смехъ. Мы пробуемъ посмотреть другъ друга, но для этого нужно чуть не ткнуть свечой въ лицо; мы хотимъ посмотреть, гдЕ мы, но ничего нельзя видеть; свеча почти не нужна, мы гасимъ ее, решаясь сидеть и безъ такого освещения.
Мы сидимъ въ снежной яме похожей на медвежью берлогу; она просторна и сверху закрыта парусомъ, заложена снегомъ, и, чтобы онъ не провалился, сверху положены крестъ-на-крестъ шесты, ружья, санки. Намъ совсемъ не слышно шума бури, словно на дворе стало тихо. Мы рады этому помещению и покою и решаемся поесть, закусить. И вотъ мы чавкаемъ въ темноте и пьемъ ту же водку, вместо воды, мешая ее со снегомъ. Является потребность узнать время, справиться съ барометромъ. Опять возня съ трутомъ и, въ заключении мы узнаемъ, что восемь часовъ вечера и барометръ палъ еще ниже. Значитъ, въ будущности еще целая ночь и вторыя сутки въ снегу. Пробуемъ завязать разговоръ, но разговоры все про ту же бурю, про то, какъ самоеды когда-то где-то также отлеживались по неделе въ снегу, какъ звери. Видимо, впечатления сильны, и отраднаго не можетъ дать и выпитая водка. Скоро разговоры затихаютъ и слышится храпъ. Нужно найти сонъ еще на вторыя сутки.
Я тоже укладываюсь поудобнее рядомъ съ соседкой, которая совсемъ теперь не представляется такой милой, благодаря запаху ея где-то схороненнаго въ теплой пазухе сынка, которому уютно, которому одному неизвестно это ужасное положенie въ бурю.
Спать недурно, если бы не этотъ сырой, спертый воздухъ, которымъ совсемъ нельзя дышать, и не этотъ влажный снегъ, смачивающий одежду, подтаивающей подъ нами, проваливающейся и превращающейся медленно въ слякость отъ испарений и дыхания. По временамъ все пр0сыпаются отъ дремоты, слышатся разговоры, появляется предложоше выйти на дворъ, посмотреть, не стихла ли погода; это заинтересовываетъ всехъ, кто-нибудь отправляется на рекогносцировку, долго скребется въ выходе занесенномъ уже давно снегомъ, наконецъ чувствуется тяга воздуха, дышать легче, и лазутчикъ появляется запыхавшись и долго не можетъ проговорить слова и только ворчитъ на погоду. Самоедъ не любить говорить, когда можно понять и безъ разговоров, что плохо.
Порой пищитъ въ запазухе ребенокъ, соседка начинаеть ворочаться, вытаскиваетъ, и передо мной, въ воображении встаетъ картина его развертывания, очищения снегом, и я впередъ зажимаю носъ и убираюсь съ головой въ свою малицу...
Время тянется медленно, и короткое бодрствование постоянно см еняется сномъ. Вдругъ, я чувствую сквозь сонъ, что что-то упало, тяжелое, громадное, мне на голову и такъ придавило ее, что она проваливается въ снегъ, и я не могу даже пошевелиться... Я кричу, барахтаюсь, и наконецъ общими усилиями съ меня спихиваютъ громадный комъ снега, который, подтаявъ снизу, отвалился отъ стены и палъ прямо мне на голову и плечи. Сколько было хлопотъ очистить лицо и руки отъ снега и повытаскать те комышки снега, которые попали за воротъ и тамъ уже начали таять.
Такъ какъ подобный же сюрпризъ грозилъ и другимъ, то было решено лечь головами въ середину, предоставивъ давить, такимъ образомъ, одни ноги. Мы сдвигаемся въ кругъ на середину, на меня наваливается самоедъ, а я присланиваюсь къ моей прелестной соседке, отъ которой пахнетъ теперь уже не однимъ, а целой дюжиной ребятъ, если не больше.
Только что мы заснули, какъ снова несчастье,—кричать проводники... Новая беда хуже старой: на насъ валится нашъ потолокъ. Немудрыя сооружения не выдержали тяжести наметеннаго cнега, шесты гнутся, трещать, и насъ грозить задавить, какъ теперь въ ловушке... Мы вскакиваемъ на ноги, упираемся со всей силой спинами въ падающие, наваливающиеся на насъ медленно потолокъ и стоимъ, едва сдерживая его тяжесть... Женщине кричат, чтобы она скорее вылезала вон, она не можетъ с испуга отыскать выход, занесенный снегом, я лезу за ней, и вотъ мы на дворе.
Светло, ветеръ ревет, но снегу уже не так много в воздухе, и видны ближайшие скалы. Передо мной на снегу лежитъ самоедка, бросишись на него, словно убитая, навзничь, и не движется. Позади меня вылезаютъ, все в снегу, самоеды... Сырая одежда превращается въ ледъ, приставший к ней снег еще усиливаетъ ея тяжесть, рукава уже не сгибаются, подол уже как кора; я как сижу, так и застываю в неподвижности...
Я стараюсь двинуться, но не могу; я чувствую, что леденеет одежда, что холодный ветеръ гуляетъ под малицей и щиплетъ тело; я чувствую, что безсиленъ, что я не могу ни укрыться, не могу даже придумать себе спасения; я уже продрог. Самоеды тоже, казалось, поражены неожиданностью и жмутся другъ около друга, не зная, что делать. У меня застыли ноги, руки, стынетъ до боли голова, только тепло около груди, там еще горитъ жизненный огонь; нельзя ли его еще чем раздуть... и мысль о водке приходит, как луч, в голову. Самоеды делаютъ последния усилiя, вырываютъ водку, сакъ, и мы пьемъ съ жадностью, не зная, что будетъ дальше. Выпитый стаканъ опьяняетъ только на пять минуть, словно это вода, а не водка, не спиртъ. Мы выпиваемъ две бутылки разомъ и чувствуемъ, что появляется теплота, оживаетъ духъ, пробуждается энергия. Мы готовы на все, чтобы спасти другъ друга и прибегаемъ к ужасной мере. Мы разрываемъ ножами мерзлую одежду, сбрасываемъ с себя малицы на снег и, в однихъ комнатныхъ костюмахъ, набрасываемся на малицы и начинаемъ их топтать, мять, катать, бросать, бить до тех поръ, пока они не делаются более мягкими, когда можно их надеть снова. В несколько минуть дело сделано, мы завоевали у холода движения,—это уже прогрессъ, это уже надежда.
Теперь мы принимаемся бегать взапуски. Ничего, что нас кидаетъ ветеръ, бросаетъ на снег,—мы согрелись. Нам ни¬чего не остается делать, как бежать въ колонию но с нами женщина. Нужно запрячь санки. Собакъ нетъ, они все в снегy с третьяго дня. На поверхности не видно ни одного признака их присутствия. Мы начинаем разыскивать их ногами, топчемся, пинаем и находим наконецъ их убежище; oни все сбившись в кружок, казалось, спокойно спали в cнегу и были не особенно довольны, что мы их отрыли. Мы потащили их силой к санкам, всунули в лямки, подтащили санки к неподвижно лежавшей женщине которая, я былъ уверенъ, давно была мертвой, втащили ее на сани и, положивши в томъ же положенш, в какомъ она лежала все время—навзничь, привязали и бросились бежать, пустивъ санки внизъ по долине с собаками.
Мы бежимъ, подталкиваемые порывами ветра, вдоль по долине падаемъ, встаемъ, снова бежимъ и, пробежавъ съ версту, укрываемся въ ледяной пещере. Короткий отдыхъ, несколько глотковъ водки, и мы снова бежимъ, запинаемся, падаемъ, встаемъ и несемся, подгоняемые ветром, все впередъ и впередъ.
Въ следующей ледяной пещере мы уже можемъ вздохнуть свободнее, нам тепло. Женщина тоже подает голось, ее растрясло, но она не чувствуетъ давно ни ногъ, ни рукъ. Собаки тоже согрелись.
К вечеру мы в колонии, там рады нашему, хотя и жалкому, появлению, там уже решились, какъ только стихнетъ погода, отправиться нас отыскивать и спасать.
Так печально кончилась эта поездка.
Мы долго досадовали, что неудачно выехали в путь, долго жалели, что нам не удалось достигнуть Карскаго берега; но когда черезъ месяц пришли оттуда раньше ушедшие туда самоеды и принесли весть, что олени перекочевали к северу, что море замерзло, что там выпалъ глубокий снег и невозможно ходить, что они потеряли половину собакъ, умершихъ с голоду, что сами, наконец, выбрались оттуда только какимъ-то чудомъ, то я не разъ поблагодарить судьбу за то, что она насъ не пропустила за горы, где нас ожидало еще худшее.
Теперь мы, попрежнему, дружески собираемся по вечерамъ къ самовару, беззаботно слушаемъ знакомую намъ бурю за окномъ кабинета и записываемъ те чудныя самоедския сказки, легенды, которыя такъ складно поетъ и разсказываетъ намъ старикъ Самдей... Я непременно разскажу когда-нибудь эти чудныя самоедския сказки вамъ, читатель.
Весной, когда стало посветлее и потеплее, мы послали спасать нашу кладь изъ-подъ снега. Она была брошена нами на произволъ судьбы, и ее занесло. Но не многое мы достали. Лукавые песцы проведали о нашихъ запасахъ сухарей и, несмотря на то, что они были соленые, поели не только ихъ, но даже одежду, мои теплые сапоги, корешки книгъ, пустивши по ветру целый томъ путешествий Норденшельда, и я получилъ только пару стелекъ отъ сапогъ, корешокъ книги да несколько кусковъ сукна отъ костюма... Тамъ нашли въ снегу и нору песцовъ, которые, оказалось, совсемъ прекрасно тамъ устроились, благодаря готовымъ припасамъ, и, вероятно, недурно провели за нашъ счеть зиму...

Игорь

красиво описано...
насчет выпивки скажу так- можно,когда сидишь в очищенном от снега кунге,когда погода испортилась и идти все равно нельзя.

Мы всегда спирт с собой таскали,но от силы 1-2 случая вспомню,когда мы выпивали бутылку на 5-6человек.
Мой опыт сильно отличается от опыта военных коллег- обычно военные приезжали на ГТСке и им не надо было заботиться о том,где погреться и пересидеть непогоду. В ГТС ке сидел матросик,который доставлял назад всех рыболовов.
У нас ГТС была по случаю,те когда знакомые офицеры приглашали на рыбалку.
Поскольку мест нехватало,то это бывало редко.
Обычно-пешком со свсем скарбом , чаще без лыж( кто ходил,тот поймет как идти по застругам без лыж).
Кунг выпиливали из снега первые рыбаки,просушивали.После этого там можно было отлично пересидеть пургу.

Помню экстремалов из нашей орбитовской компании-Вовку Бушму.
Умнейший парень,как все отличники-имел свое представление о том как надо. Никогда не забуду как он пошел на рыбалку в зеленом фланелевом спортивном костюме, на беговых лыжах, в рюкзаке скромная закуска и пара бутылок коньяка.
Блесну тоже сделал сам-по своему разумению. Мы обычно отковывали блесну из радиатора лампы ГУ-52, он был посеребрен,еще держали ее немного в отработанном фото фиксаже,появлялся слабый налет серебра. Володя пошел в Метлу-купил там 2серебряные ложки отпилил ручки, проделал отвестия и получил блесеу.Скептики ржали,тк такого они еще не видели..
Профи у нас ( Ильин Вова, Квашнин Виталий, Зеленин Серега) изготавливали блесну по образцу финской блесны(профессор-так называлась).
У Ильина вообще видел блесну в виде рыбки с подсветкой и хвостик болтался-от живой не отличить( 1980-83г на дворе).

Вовка Бушма допилил на своих беговых до озера Поморского быстро за 1-2часа, забурился ,сел на лунке, бросил туда удочку.
Посидел 5минут-хлопнул кружуку коньяка,закусил галеткой .
За полчаса он вытащил пару хвостов килограмма по 1.5-2,кто помнит точнее-поправьте.
Заядлых профи-рыбаков чужой улов бодрит,и даже выводит из равновесия.
Я не азартен,но поддавался общему психозу. Иногда мы начинали забуриваться недалеко от счастливчика. Толку не было чаще всего,но польза очевидна- согреваешься быстро, сначала буришь с ящика(бур составной выше роста человека),а потом уже до конца. К концу операции пар валит и спецак скидывали.
Очень вкусна свежая рыбка- обушком ножа отбивается спинка,потом соскабливается в миску.соль,лучок и перец по вкусу- вкусноты сравнимая только с икрой.
Был еще один чудак,человек во всем полагающийся только на свой опыт. В легком трико на беговых сходил на рыбалку- в итоге отморозил (не смертельно) себе причинное место.
Мы тихо посмеивались над его странной походкой,без злорадства.но с ехидцей-предупреждали,что арктика пижонов не любит,не слушал..
Вероятно он же был единственным чудаком.который решил моржеваться в о.Шмидта.Как многие знают- кализационные стоки сливались туда давно.
Попытки отговорить его -не увенчались успехом,
было смешно наблюдать как он зашел в озеро по пояс примерно,а когда выскочил (я пробовал на Юнке после крепкой дозы спирта на пикнике-ноги выкручивает так что из воды вывинчиваешься пулей)
то оказался в чулках из "ила"
Было смешно..чудаки украшают мир...

mithman74_82

Игорю. + 100. Но мы-то на ГТСке ходили, посему по 150 не боялись. А из ложек блесны получались даже не 5 - 10 баллов. Я и на Большой на них продолжал ловить и здесь нормально брало. А в отношении оббуривания... у нас говорили - а ты наклонно, наклонно подбуривай Very Happy

Newlander

Наталья

Эту фотографию уже где-то обсуждали. Там были сомнения в окнах. На мой взгляд, это может быть только ул. Советская,( ну никак не Фомина). Но чтоб на Советской столбы с таким интервалом... Я не помню. Есть же фотографии с масленницы. Нет там никаких столбов. Правда, может потом появились...

Newlander

Aleks

какие такеи Вьюги ??? смотрите прогноз погоды на Новой Земле - 2 + 2 и дожди со снегом ... в декабре.. и похолодания не было.. ветер ..так он там всегда у нас например ..4-й день -30 и более.