Полярные будни

Старая смена

Обсерватория Маточкин Шар построена в 1923 году Главным гидрографическим управлением, и в быту зимовки сохранилась чисто морская терминология: столовая называется кают-компанией, кухня — камбузом, повар — коком. В коридоре висит небольшой медный колокол. Удары склянок созывают зимовщиков на завтрак, обед или ужин.

К приезду смены устроена выставка стенных газет за всю зимовку. Карикатуры вызывают добродушный смех обеих смен. Кое-что непонятно новичкам, но старые зимовщики, глядя в сотый раз на знакомые рисунки, не могут удержаться от улыбки.

"Полярный" спешно разгружается, и моторный катер без устали курсирует, перетаскивая карбасы с грузом. Новая смена принимает дела и имущество обсерватории. Зимовщики парами бродят по лабораториям и складам, перелистывая сдаточные ведомости, испещренные пометками.

Черниговский Николай Трофимович (1903 - 1983) ― российский гидролог, метеоролог, полярный исследователь. Участник Первой экспедиции к Северному полюсу относительной недоступности (Первая высокоширотная воздушная экспедиция на самолете "СССР Н-169" (1941 г.). Сотрудник Всесоюзного арктического института (г. Ленинград). В Великую отечественную войну обеспечивал безопасность на Дороге жизни, участник арктических полярных конвоев, сначала как метеоролог-разведчик в Норвегии, затем как метеоролог в Мурманске. Кавалер орденов Красной звезды и Отечественной войны. В блокадном Ленинграде защитил диссертацию и получил научную степень Кандидата географических наук. Сфера научных интересов: полярная гидрология; метеорология. Здесь приведены три очерка из книги "Полярные будни" о его зимовке на полярной станции Маточкин шар.

Метеоролог новой смены Загрядский сопровождает "старого" наблюдателя и внимательно расспрашивает его о порядке срочных метеорологических наблюдений; глядя на небо, они оживленно беседуют об особенностях новоземельской облачности.

Пробили склянки на обед. Слышны торопливые шаги запоздавших, стук посуды, отодвигаемых стульев. Наконец, все успокаиваются и дружно едят дымящийся суп. В дверях два кока в белых колпаках наблюдают за обедом двух смен зимовщиков. Старый повар, толстый, с маленькими глазками и заплывшим от жира лицом, в чудесном настроении, в свя зи с предстоящим отъездом. Новый повар Вася зимует в Арктике пятый год, сейчас у него самый серьезный момент нужно накормить обе смены, показав при этом все свое кулинарное искусство.

После обеда Трофимович отправляется в комнату гидролога старой смены Чувашева. Чувашев сообщает данные по гидрологическим разрезам пролива (Гидрологический разрез — ряд глубоководных станций, расположенных на определенном расстоянии друг от друга по поперечному или продольному сечению пролива. Гидрологические данные, полученные после обработки наблюдений, позволяют выяснить картину распределения течений на поверхности и на глубинах.). Записав результаты работы, Трофимович просит рассказать, как погиб Матвей Лебедев.

***

Третьи сутки длился гидрологический разрез через пролив. В каждой точке нужно было работать тринадцать часов. Работали в две смены, по семи часов каждая.

Утром 7 марта 1931 года Чувашев с рабочим отправились на последнюю станцию в трех километрах от обсерватории. Начали работу. Было холодно в маленькой палатке, мерзли руки в ледяной воде, иногда отказывались действовать приборы. После трех часов дня ветер усилился. Палатку заносило снегом, засыпало прорубь. Вскоре ветер завыл в бешеном шторме и закружил метелью. O возвращении домой нечего было и думать. Впереди ничего не видно. Ветер метров сорок в секун ду, да и температура воздуха минус 20°.

Чувашев и его помощник сутки пролежали в палатке, засыпаемые метелью. Только к вечеру 8 марта, когда ветер спал до 6 баллов, они добрались до обсерватории.

— Встретили нас странно, — продолжал Чувашев, — и рады как будто и не рады. Что такое! Ходил кто нам на смену?

— Пошли вчера в три часа дня начальник и Лебедев.

— Вернулись назад?

— Ян Яныч вернулся, весь обмороженный, в десять часов утра, едва приполз. Руки, ноги, лицо, тело — все обморозил. Доктор не уходит от Яныча, боится, что он умрет.

— Ну, а Мотя?..

Никто не ответил, молча показали на дверь комнаты.

Чувашев бросился в комнату Лебедева и увидел труп, лежащий на койке. Доктор сказал, что Матвей не только сильно обморозился, но ему снегом забило рот и нос, снег задушил его.

Потом вспоминали: перед уходом Матвей зашел в наблюдательскую комнату и обратил внимание, что барометр сильно падает, предвещая шторм. Ему не хотелось уходить.

— Но нужно итти, там устали, проголодались и ждут смены...

Когда налетел "всток", зимовщики забеспокоились, но делать было нечего, видимость — один метр, никого не найдешь, да и сам не вернешься.

На утро приполз Яныч. Только часа через четыре, когда стал утихать шторм, пошли искать Матвея. Занесенное снегом тело Лебедева лежало за километр от полярной станции. Матвея принесли домой, пытались оттереть, но все усилия были напрасны.

Шторм настиг их в дороге. В Маточкином Шаре "всток" налетает внезапно и кончается так же неожиданно. Иногда ураган свирепствует до девяти суток подряд. Невозможно было в пургу искать палатку, нельзя было отлежаться в снегу: оба были в коротких полушубках и валенках. Пошли вперед, держась друг за друга, навстречу режущему, леденящему ветру. Ресницы смерзлись, было трудно смотреть перед собой; лицо и руки вскоре перестали ощущать мороз. Зимовщики знали: самое главное — двигаться. Они терли щеки и все шли вперед, не видя ничего перед собой.

"Всток" налетел с северо-востока. Ян Яныч и Матвей шли держась к ветру: там, откуда он дул, были дом и тепло. Ноги болели от усталости, хотелось отдохнуть, полежать в снегу. Матвей все чаще останавливался, прося оставить его хотя бы не надолго, но начальник тянул вперед навстречу урагану. Оба падали, поднимались, шли, напрягая последние силы, и вдруг Ян Яныч заметил, что Матвея нет. Как-то незаметно метель скрыла его. Начальник повернул назад и долго ползал в поисках товарища, рискуя лишиться последних сил.

Не помнил Яныч, как он дополз на утро домой, Месяц шла борьба за жизнь, пока он оправился от ледяных ожогов. Тело Матвея отнесли в старый магнитный павильон, там он лежал, дожидаясь полярного лета, когда солнце, растопив сугробы снега, обнажит землю. Только в июле удалось вырыть неглубокую могилу. Под троекратный ружейный салют забросали плитками сланца простой деревянный гроб, могилу обложили дерном с яркими цветами. Установили столб с фотографией Матвея.

... Возвращаясь с горы Ближней, откуда ве дутся наблюдения над льдами Карского моря, Трофимович подошел к кладбищу. Еще по дороге он нарвал много цветов. Рядом с могилой Матвея Лебедева были похоронены два врача и рабочий, умершие в прошлые годы. На посеревшем от непогоды столбе гидролог прочел скромную надпись: "Геофизик М. Д. Лебедев, родился в 1905 году, погиб в шторм 8 марта 1931 года". Трофимович положил на могилу цветы, постоял немного и тихо направился к дому.

***

На берегу лежат штабеля балансов, горы мешков с картофелем, мукой, крупой, сахаром, ящики с консервами. В новеньких парусиновых костюмах и высоких кожаных сапогах зимовщики сгибаются под тяжестью мешков, со вздохом облегчения сбрасывая их на вагонетку. Пот льется по обветренным лицам, спутанные волосы побелели от муки, грязные руки все в царапинах, красные от мороза.

Медленно двигается по рельсам в гору тяжелая вагонетка. Трое впряглись в лямки, остальные идут сзади и с боков, помогая тащить груз. Передние, сгибаясь вдвое, хватаются за шпалы, удерживая вагонетку на подъеме. Усталые добираются до станции "Минутка". Здесь под колесо подкладывается кусок дерева ("закуска"), лямки завязывают за рельсы, и люди, отдохнув, трогаются в дальнейший путь. Муку, крупу, консервы направляют в склады, овощи в теплую кладовую жилого дома, дрова сбрасывают возле полотна дороги. Когда снизу все будет поднято, предстоит еще развозить в телеге дрова к отдельным зданиям: жилому дому, магнитным павильонам, кухне, бане и радиостанции.

Один за другим входят по колено в воду зимовщики и, получив на спину пятипудовый мешок, торопливо направляются к сараю, где вытряхивают уголь. Угольная пыль повисла в воздухе, покрывая всех и все черной пудрой. Каждый грузчик старается не задерживаться и, ухватив пустой мешок, торопится снова в очередь. Некоторые зимовщики стали совсем профессионалами, они лихо вскидывают мешки и почти бегом направляются вперед. Особенно горды научные сотрудники, теперь они справляются с этой работой не хуже других. Еще недавно многие посмеивались над их неумелыми, неловкими движениями.

Вечером не успели снять грязную одежду и тяжелые, полные воды сапоги, как частые удары в колокол тревожно зазвучали в коридоре. Штормовой ветер, нагоняя на берег волны, грозил смыть дрова, залить муку. Усталые, после тяжелой угольной погрузки, зимовщики оттаскивали мешки и связывали бревна. Радисты и научные работники по очереди освобождались от аврала на дежурства: научная работа и радиосвязь с материком и судами ведутся непрерывно.

Утро. Метель кружит в воздухе белыми хлопьями снега, засыпая путь; под ногами скользкая грязь. Ноги не держат, и становится непосильным таскать вагонетки. К счастью, снег выпал в конце авральных работ, длившихся около месяца. К этому времени на берегу осталось мало груза.

Старая смена без аппетита ест надоевшие консервы и с нетерпением ждет отъезда. Молодые полярники после утреннего аврала съедают все, что подается на стол. B свободные часы зимовщики пишут письма на материк, делясь впечатлениями о первом месяце жизни в Арктике.

Закончив намеченные по плану гидрографические работы в проливе, "Полярный" стал на рейде обсерватории. После торжественного обеда отъезжающие, получив адреса знакомых и письма на материк, погрузились в карбасы. Заревел прощальным гудком "Полярный". Новые зимовщики выстроились на площадке перед жилым домом. Дула ружей поднимаются вверх, и, перекатываясь, грохочет прощальный салют. Щелкают затворы, выбрасывая пустые гильзы, и снова, отдаваясь по ущельям эхом, гремят выстрелы салюта. На мачте "Полярного" и на флагштоке жилого дома обсерватории три раза медленно опускается вниз и снова поднимается красный флаг. В промежутках между выстрелами последним приветом Большой Земли гудит "Полярный".

Прощай, "Полярный"!

Только сейчас забилось сердце, только сейчас стало ясно, что нужно целый год находиться вдали от Ленинграда, жить и работать среди маленького коллектива людей с разными характерами, интересами и вкусами...

Полярной ночью

Стонет шторм в закованном проливе,
Разрушая в гневе горы льдов.
Снег летит в стремительном порыве,
И не видно темных берегов.
Двенадцать матшарцев — двенадцать друзей
На севере дальнем,
Вдали от людей.
Им бури не страшны,
Цынга не грозит,
Двенадцать матшарцев — один монолит.

(Из песни "Двенадцать".)

Шумно и весело отпраздновали жители Маточкина Шара праздник Великой Октябрьской социалистической революции. Еще накануне, 6 ноября, перед собранием все зимовщики сменили свои обычные ватные костюмы на самые лучшие, появились белые воротнички и галстуки. В кают-компании было особенно тепло, уютно и светло. В конце собрания начальник прочел поздравления соседних полярных станций и капитанов пароходов, посетивших пролив Маточкин Шар летом. Многие получили радиограммы от родных. Большим вниманием пользовался первый номер стенной газеты "Сполохи" (северное сияние). После ужина начался вечер самодеятельности, закончившийся танцами. Только под утро все, кроме дежурных, улеглись спать.

***

Сплошной ровный лед соединил оба берега пролива. Снег покрыл и скованный пролив и черные берега. Кругом все стало однообразно белым. В полдень чуть рассветет на юге и снова темно. Луна добросовестно обходит весь горизонт, то снижаясь, то поднимаясь. Она не заходит круглые сутки, заливая берега мягким синеватым светом, и весь ландшафт напоминает театральную декорацию. Когда небо не закрыто облаками, становится совсем светло. Отчетливо выступают горы, сверкающие белизной снегов.

Ни звука кругом. На освещенном луной небе едва заметно сверкают звезды. Молочно-белый дым поднимается вертикально из труб жилого дома, теряясь в небе.

Дома до крыш завалены огромными сугробами снега. От жилого дома по направлениям к метеорологической площадке, магнитным павильонам, радиорубке протянут по столбам пеньковый леер на случай шторма и метели. Высокие столбы электросети засыпаны снегом так, что можно свободно перешагнуть через провода.

В кают-компании — занятия кружка по изучению английского языка. Преподаватель Трофимович расхаживает вдоль стола, покуривая трубку. Ученики — магнитолог Лукич, аэролог Сергей и радист Леня пишут диктовку. Они заглядывают друг другу в тетради, присоединяя к своим и ошибки соседей. На уроках Трофимовича всегда очень оживленно.

Как только "англичане" прекращают очередное занятие, за маленьким столом возникает традиционный преферанс с неизменными партнерами: начальник Николай Николаевич, доктор Александр Максимович, повар Вася и рабочий Петрович. Любители музыки слушают в радиорубке концерт. К 11-12 часам ночи все расходятся по своим комнатам, но не спят долго, до 3-4 часов утра.

Хорошо иногда, не зажигая огня в комнате, лечь на диван и, открыв дверцу печки, смотреть на причудливую игру огня. Языки пламени охватывают толстые поленья. Раскаленные угли принимают очертания замков, которые медленно разрушаются; прекрасные колоннады гибнут, пожираемые жадным огнем. Иногда горящий уголек упадет на железный лист у печки и, шипя, погаснет, попав в лужицу талой воды, оставшейся от принесенных со двора дров.

В полярную ночь особенно часто вспоминается Ленинград. Мечты уносят к берегам далекой Невы, к шумным проспектам, в ярко освещенные театры. И тогда хочется вернуться хотя бы на сутки на Большую Землю. Особенно радостно в такой день получить радиограмму. Угасает огонь в печке. В теплой комнате приятно читать объемистый том романа Золя...

За окнами темнота ночи и толстый белый ковер снега.

Тихо. На десятки километров нет никого, кроме двенадцати человек на берегах замерзшего пролива. Высокая ажурная мачта с черными нитями антенны, белыми и зелены изоляторами на концах это все, что связывает зимовщиков с Большой Землей...

Два раза в течение полярной ночи ленинградский радиоцентр устроил перекличку по радио с Арктикой, не забыли и жителей полярной обсерватории Маточкин Шар. Еще задолго до переклички в радиорубке были заняты все места, и полные нетерпения зимовщики невнимательно слушали концерт, дожидаясь начала специальной передачи для Арктики.

Но вот наступил момент переклички. В радиорубке — абсолютная тишина.

...Слушайте, слушайте, слушайте! Говорит Ленинград, радиостанция "РВ-53", волна 1000 метров. Начинаем перекличку с Арктикой. Слово для доклада предоставляется профессору Визе. У микрофона профессор Визе...

В маленьком домике, заваленном снегом, за тысячи километров от Ленинграда, из микрофона слышен четкий спокойный голос:

— Добрый вечер, товарищи зимовщики!

Профессор Визе делает доклад о подготовке ко второму Международному полярному году. Этот год начнется 1 августа 1932 года и закончится 1 сентября 1933 года. Владимир Юльевич рассказывает о работах Первого Международного полярного года, проводившегося в 1882/83 году по инициативе австрийского ученого Карла Вейпрехта. Впервые одновременные научные наблюдения производились на 15 полярных станциях. Только в работе двух станций приняли тогда участие русские исследователи.

Визе говорит об особо ответственной задаче советских полярников в период Второго Международного полярного года, о больших советских экспедициях, о строительстве 9 НОВЫХ полярных станций. В международных научных наблюдениях будут теперь участвовать 75 полярных станций, в том числе 30 советских. Работа советских полярных станций имеет большое значение как часть международных исследований и, кроме того, особенно важна для решения ряда вопросов, связанных с развитием экономической жизни страны.

Необходимо решить вопрос о возможности плавания в одну навигацию Северным морским путем. Расширяется сеть полярных гидрометеорологических станций, способствующих развитию воздушного и морского транспорта. Доклад профессора Визе долго и горячо обсуждался зимовщиками. Пять человек решили просить разрешения остаться на повторную зимовку, чтобы провести Второй Международный полярный год в Маточкином шаре. Неисчерпаемой темой для разговоров служили также новости, сообщенные в конце переклички родственниками и знакомыми.

***

Серый полумрак арктической ночи. Полдень. Пасмурное небо сливается с неясными контурами гор, незаметно соединяясь со снежным покровом от пролива. Вот уже одиннадцать часов продолжается гидрологическая станция (длительные наблюдения над температурой воды и течением в одной точке). B километре от обсерватории на льду пролива стоит небольшой обшитый фанерой передвижной домик. Внутри его неустанно работают два человека. Каждые десять минут гремит лебедка, и из проруби появляется батометр (прибор для измерения температуры и взятия проб воды на глубинах), подвешенный на тонком бронзовом тросе.

Гидролог Трофимович быстро подносит электрический фонарик и отсчитывает температуру воды. Его товарищ Сергей готовит очередную бутылку, записывает показания приборов и попутно следит за маленькой печкой. Печка горит хорошо, и в "фургоне" достаточно тепло. Большая керосиновая лампа освещает людей, набирающих пробы воды. Несмотря на тепло, идущее от печки, на стенках и на полу фургона лед не тает.

За тонкой фанерной стенкой — слабая метель. Иногда Сергей открывает дверь и с удовольствием после угара и чада камелька и лампы дышит свежим морозным воздухом. Работа идет к концу, но Трофимовичу не нравится начавшаяся метель.

— Ну, как, видны огни? — спрашивает он у Сергея.

— Да, в рубке и у механика в комнате. Ветер усиливается, и метель, конечно, также...

Налетевший порыв ветра потушил огонь лампы. Раздосадованный Трофимович обругал ветер и снова зажег лампу. Вслед за первым порывом налетел второй. Он ворвался в избушку через отогнутую парусину двери и снова погасил огонь.

Трофимович и Сергей вышли из домика. По проливу неслась метель, совершенно скрывшая берег. Там, в теплом доме, освещенном электричеством, сейчас светло и уютно, а в коридоре аппетитно пахнет жареной свининой.

— Как, Трофимович, пойдем домой или будем ночевать здесь?

Дома — это значит вкусный горячий ужин, теплая комната, интересная книжка и на десерт — радиоконцерт. Здесь — это холод потухшей печки, замерзшие консервы и темнота. Выбор ясен. Записав последние показания приборов, Трофимович и Сергей надели совики (верхняя одежда мехом наружу из оленьих шкур) и вышли по направлению к дому. Усиливающийся ветер нес массу мелкой снежной пыли. Ничего впереди не было видно. Но ведь только один километр к северу, и они будут дома. И два человека, взявшись под руку, бодро зашагали по направлению к станции. Компаса у них с собой не было, да и трудно было воспользоваться им в темноте и шторме.

Пройдя некоторое расстояние, они обратили внимание на странное поведение ветра, который задувал то с северо-востока, то с северо-запада. Несколько раз они возвращались к фургону, надеясь точно определить направление ветра, чтобы не сбиться с пути. Ветер, казалось, успел обойти все направления и, наконец, как бы найдя наилучшее, задул с такой силой, что заставил зимовщиков вернуться к фургону с твердой решимостью остаться здесь на ночевку. Но фургон больше не был найден. Напрасно бродили они по сторонам, надеясь увидеть черные стенки сквозь несущиеся снежные вихри. Фургон исчез.

"Всток", как правило, налетает с северо-востока; это направление преобладает зимой. Трофимович первым вспомнил эту особенность и предложил Сергею, стараясь перекричать

— В ветер! Домой! Фургона не найти!

Сергей вместо ответа подхватил Трофимовича под руку, и они пошли вперед, наклонив головы. Ветер налетал бешеными порывами, взметая облака снежной пыли, набиваясь в маленькие щели, превращая шерстяной шлем в ледяную корку. Тяжелые от снега совики мешали итти, а метель без устали наметала на лед все новые кучи пушистого мелкого снега.

Иногда Трофимович кричал:

— К ветру! В ветер!

Иногда Сергей толкал гидролога, чтобы он не уходил в сторону. И они снова шли вперед. Пройдя с десяток шагов, оба поворачивались спиной к ветру, чтобы отдышаться, оттереть замерзающими руками обледенелые лица и отогреть ресницы.

Вдруг сквозь метель они заметили оголенную от снега скалу. Итти дальше на поиски станции оказалось невозможным, так как шторм у берега был еще сильнее. Усталые люди повалились в снег, и тотчас их засыпала заботливая метель. Прижавшись друг к другу, Трофимович и Сергей зарылись в снег и, немного отдохнув, стали соображать, куда попали. Сильный ветер баллов в десять мог быть только от норд-оста. Следовательно, уйти далеко в Карское море или вглубь в пролив, к мысу Поперечному, было невозможно. Они шли все время в ветер, стало быть неизвест ный берег — северный остров, на котором расположена обсерватория.

Совик у Трофимовича был огромным, и он, как черепаха, скрылся в нем, вобрав внутрь капюшон и рукава, и тщательно подвернув края совика под себя. Гидрологу показалось, что стало теплей. Он попробовал зажечь внутри совика спичку, предварительно набив свою трубку табаком и приготовив часы. Часы показывали половину двенадцатого ночи. Внутри совика было сыро от дыхания и тающего снега, но дым из старой трубки примирил Трофимовича со всеми неприятностями. Зимовщики решили не спать, чтобы не замерзнуть. Над их головами бушевал шторм, налетая на скалу и рассыпаясь снежной пылью. Иногда они раскапывали снег и выглядывали на воздух.

Неожиданно к пяти часам утра ветер спал до 6 баллов, и Сергей первый увидел над головой звезды. Отойдя от места ночевки немного на запад, они сразу же заметили слабые огоньки обсерватории. В 6 часов утра Трофимович и Сергей пришли домой. Вчера в 21 час Загрядский зарегистрировал северо-восточный ветер 24 метра в секунду (10 баллов); температура воздуха была минус 22°.

Спустя несколько дней над фургоном снова вился дымок, внутри возились два человека, опять стучала лебедка и из проруби появлялся батометр...

Песцы

Последний месяц полярной ночи заканчивался. В конце января красивые зори на юге разгорались все ярче и ярче. Зимовщики чаще поглядывали на горы южного берега, откуда скоро должно было выглянуть солнце. В первые дни февраля стояла пасмурная погода, и 4-го, когда, по вычислениям, солнце должно было появиться в первый раз, небо было затянуто сплошным покровом низких слоистых облаков.

8 февраля в начале двенадцатого часа Загрядский ворвался в коридор с громким криком:

— Солнце! Солнце взошло!

Он стучал в двери комнат и звал всех скорее смотреть солнце. Вмиг захлопали двери. Кто в чем был выбежали во двор. На юго-востоке в туманной дымке Карского моря над мысом Рока поднимался малиново-красный шар.

...Позади осталась самая трудная часть зимовки. С каждым днем солнце поднимается выше. Радостно становится, когда робкие солнечные лучи проникнут сквозь замерзшие стекла и заиграют зайчиками на стене.

Зимовщики все чаще уходят из дома, направляясь к южному берегу пролива ставить приваду и капканы на песцов. Bce увлечения на зимовках носят какой-то "эпидемический" характер. Стоит одному надеть лыжи и съехать с горы, как на следующий день сразу ощущается острый недостаток в лыжах.

Увлечение песцовой охотой началось в конце января, когда солнце было еще за горизонтом. Несмотря на тридцатиградусный мороз и темноту, охота увлекла всех. Любители песцовых шкурок объединились в артели с самыми романтическими названиями. Николай Николаевич, Загрядский и Трофимович также организовали артель с громким и многообещающим названием "Девушка с песцом". Правда, среди товарищей эта артель больше известна как "Девушка без песца". Прошел месяц охоты, а активе артели, кроме затаенного желания поймать песцов, ничего еще нет. А между тем времени убито много.

Каждое утро после срочных метеорологических наблюдений Загрядский притягивает за шкуру упирающихся собак и запрягает их веером в легкие нарты. Трофимович укладывает мешок с нерпичьим салом для привады, помогает Загрядскому справиться с собаками.

Езда на собаках совсем не простая вещь и требует известной сноровки. Управляют только вожаком при помощи одной длинной вожжи, а чаще просто криком. Вайгач и Макака ведут всю упряжку. На повороте вожак Вайгач почти стоит на месте, а Макака быстро заходит, растягивая упряжку веером. Отправляясь в поездку, нужно заранее прикинуть процентов сорок расстояния, которое придется пройти пешком или бегом рядом с нартами. Кроме того, новоземельские "лошади" могут увлечься запахом недавно пробегавшего песца и вывалив каюра на лед, побежать по следу.

Загрядский вооружается хореем и сдвигает в сторону примерзшие полозья. С громким криком: "Пыр! Пыр!" (вперед) он вскакивает на нарты. Собаки с яростным лаем несутся с горы. Трофимович, уцепившись за нарты придерживает поклажу.

Широкой, но далеко не ровной дорогой раскинулся пролив. Матшарские штормы намели сугробы и украсили наст снежными застругами, напоминающими пасти крокодилов. Над двумя белыми горбами горы Верблюд, как медный щит, висит большая желтая луна. Юго-запад окутан туманной дымкой, и горы Академии мягкими синеватыми очертаниями выступают на небе. Быстро скользят нарты, подскакивая на мелких ропаках, сглаженных нанесенным снегом, и оставляя едва заметный след на твердом насте.

Мыс Бык... "Ляг! Ляг!" Собаки, тяжело дыша от быстрого бега, послушно останавливаются и ложатся на снег. Воткнув поглубже в снег хорей и привязав к нему вожжу, охотники долго возятся, устанавливая капканы. Делают в насте круглое отверстие, куда плотно входит капкан, затем дыру прикрывают тонкой пластинкой снега, ножом подчищают снежную крышку, пока сквозь нее не засинеет капкан. Закончив расстановку капканов и укрепив приваду, Загрядский и Трофимович разрезают часть нерпичьей туши на мелкие кусочки и разбрасывают вокруг капканов.

Домой собаки бегут всегда охотно. Лежа на нартах, охотники закуривают, перебрасываются короткими замечаниями о расстановке капканов о будущих песцах.

На севере едва заметно мигают огоньки обсерватории. Мороз усиливается, и капюшоны малиц (верхняя одежда мехом внутрь) серебрятся от дыхания. Кольцо трубки Трофимовича покрылось белым налетом. Несмотря на меховые чулки-липты и теплые пимы, ноги начинают мерзнуть. Приходится по очереди соскакивать с нарт и бежать рядом с собаками. Хотя в эту зимовку песцов было немного, однако один из участников артели "Девушка с песцом" отправился на материк, увозя заветную шкурку.

В один из ясных морозных мартовских дней, когда по проливу неслись, спеша друг за другом, веселые поземки, два человека, одетые в широкие малицы, подходили к знакомым капканам у знака на мысе Бык. Неожиданно метнулся и забегал, описывая круги и таща за собой привязанный капкан, молодой песец. Его красивые желтые глаза с чёрными испуганно зрачками и удивленно смотрели на людей. Два охотника были изумлены не менее песца.

Чтобы шкурка не потеряла своей ценности, песца нужно задавить. Охотники, не испорченные до сих пор успехами в промысле, не знали, как приступить к этому необычному для них делу. Долго ходили вокруг песца, не решаясь начать. Трофимович предложил убить песца из винтовки. Загрядский, не ответив на его предложение, снял с себя тонкий ремешок и, вооружившись колом от привады, ринулся в атаку.

Однако жизненная закваска песца оказалась более прочной, чем кожа ремешка. Ремень лопнул, а Николай отбежал в сторону от окровавленной морды зверька, старавшегося ухватить за руку охотника. Пришлось вступиться за честь артели Трофимовичу. Соединенными силами они задавили песца, и, установив капканы, тронулись в обратный путь.

Возвращение домой с "хвостом" (так называют песцовую шкурку) вызвало радостные восклицания одних и завистливые взгляды других. В дальнейшем участники артели охладели к охоте, а единственный песец был в торжественной обстановке преподнесен Загрядскому.