На ледниках Новой Земли 1-5

ВСТРЕЧА, ИЗМЕНИВШАЯ МОЮ ЖИЗНЬ

В один из холодных декабрьских дней 1956 года я по каким-то делам оказался в Замоскворечье. Проходя по Старомонетному переулку мимо приземистого полутораэтажного здания, я неожиданно встретил своего бывшего однокурсника Лешу Минца. Имя Алексея Александровича Минца, ставшего через несколько лет после нашей встречи известным ученым, заведующим крупным отделом экономической географии СССР, доктором географических наук, профессором, хорошо знают географы нашей страны. К большому сожалению, его короткая жизнь трагически оборвалась в 1973 году во время катастрофы самолета Ту-154 в Пражском аэропорту.

Случайная встреча около старинного здания Института географии Академии наук СССР с товарищем по учебе на географическом факультете решительно изменила всю мою дальнейшую трудовую жизнь. Мы давно не виделись, и, конечно, было очень интересно узнать, как сложилась дальнейшая судьба каждого из нас. Естественно, с обеих сторон посыпался град вопросов.

— Леша! Куда путь держишь?

— Как раз сюда, — и он показал рукой на дверь странного старинного здания института, около которого мы вели разговор. — После МГУ я уже четыре года работаю здесь в отделе экономической географии. Ну, а ты, Женя, на каких северных широтах теперь трудишься?

Этот вопрос невольно смутил меня.

— Так уж получилось, что работаю почти четыре года в одном московском геофизическом предприятии, которое занимается поиском нефтеносных структур. Участвовал в четырех экспедициях у подножья хребта Тарбагатая и у границы Казахстана и Узбекистана на столовом плато Устюрт.

По выражению лица Алексея было видно, что мой ответ его сильно удивил. После недолгой паузы Алексей воскликнул:

— Как же так?! Ведь все мы на нашем курсе знали, что ты зимовал и плавал на ледоколе в Арктике, окончил кафедру полярных стран. А вместо холодной пустыни ты трудишься в жаркой. И это тогда, когда наш институт давно ищет людей, имеющих опыт работы в Арктике, то есть как раз таких, как ты, Женя.

— А с какой целью их ищут? — теперь удивился и я.

— Ты что газет вовсе не читаешь и радио не слушаешь!? Следующим летом начинается Международный геофизический год - МГГ. По его программе наш Институт географии организует три крупные гляциологические экспедиции в Арктику. Руководит этой работой наш замдиректора известный географ и гляциолог профессор Григорий Александрович Авсюк. Мой совет: не теряй времени и иди к нему. Не сомневаюсь, что он возьмет тебя в свою группу МГГ.

За прошедшие годы меня не покидала надежда когда-нибудь вернуться на Крайний Север, от которого был отлучен не по своей воле. Услыхав такой совет бывшего сокурсника, я переступил порог Института географии, поднялся на второй этаж, где находился кабинет директора. Без всяких проволочек референт тут же "допустила" меня к профессору Авсюку. Когда я открыл дверь кабинета, то увидел сидевшего в правом углу за небольшим скромным столом высокого худощавого человека, дымившего сигаретой. Мне сразу показалось, что он дружелюбно взглянул на меня. Каким-то шестым чувством я понял, что он поможет мне.

— Присаживайтесь. С чем пожаловали, молодой человек? Слушаю вас.

Таким обращением профессор сразу же расположил меня к рассказу о себе и своем большом желании работать в группе МГГ. Я представился и кратко изложил цель своего прихода, сославшись на Алексея Минца.

— Действительно, нашим зимовочным экспедициям нужны опытные полярники, — начал разговор Авсюк. — Во время МГГ гляциологам предстоит провести на ледниках продолжительный комплекс гляциологических исследований. Наиболее крупные работы намечено осуществить в Арктике и Антарктике. Ваша прежняя работа в Арктике и образование вполне удовлетворяют меня, короче говоря, вы нам подходите. Однако считаю необходимым, во-первых, предупредить вас, что наша группа создана только на время проведения работ по программе МГГ и после его окончания должна быть ликвидирована. Во-вторых, в данный момент в институте пока нет свободной должности младшего научного сотрудника, а есть лишь одно место старшего лаборанта, которое сегодня могу вам твердо предложить. Но при этом обещаю, что вы получите должность младшего научного сотрудника при первой же возможности. Полагаю, что произойдет это очень скоро, ибо мы решили расстаться с одним нерадивым работником, занимающим эту должность в нашей группе.

Я поблагодарил профессора Авсюка и заметил, что для меня будет огромным счастьем очутиться снова в Арктике, а то, что через два года придется покинуть институт, конечно, жаль, но жизнь, надеюсь, на этом не закончится. Второй раз у меня получалась похожая история: ведь в геофизике я тоже начинал с техника-оператора и довольно быстро был переведен в инженеры.

Мой ответ вполне удовлетворил руководителя группы МГГ. В самом конце беседы он задал мне полагавшийся в советское время вопрос:

— Вы — член партии?

— Да.

— Тогда попрошу вас пройти для беседы к секретарю партийного бюро института профессору Марку Ильичу Нейштадту, одному из ведущих отечественных ученых — палеогеографов, геоботаников, болотоведов и торфяноведов.

В то далекое время партбюро занимало небольшую комнату в полуподвальном помещении института, построенного весьма основательно чуть ли не во времена Ивана Грозного. Знающие люди говорили, что до революции здесь будто бы находился молельный дом.

Секретарь партбюро внимательно выслушал меня и уже в самом конце нашей беседы спросил:

— Вы случайно не имеете отношения к известному советскому полярному журналисту и писателю Максу Зингеру?

— Да. Имею самое не случайное отношение: я — его сын, — и в этот волнующий момент почувствовал, что партия сейчас даст мне "добро".

— Должен вам признаться, что еще задолго до войны с удовольствием читал газетные корреспонденции, очерки, рассказы и книги вашего отца об Арктике. Очень похвально, что сын пошел по его пути на Север. Передайте Григорию Александровичу, что с моей стороны возражений нет.

Я вернулся к профессору Авсюку и доложил о разговоре с профессором Нейштадтом. Григорий Александрович написал на официальном бланке Института географии АН СССР обращение дирекции к управляющему моим геофизическим предприятием Улубеку Агафаровичу Кухмазову. В этом письме имелась ссылка на специальное постановление Советского правительства, согласно которому меня в связи с предстоящей работой на Крайнем Севере обязаны беспрепятственно освободить от работы и откомандировать в порядке перевода в Институт географии АН СССР.

28 января 1957 года я поехал последний раз на платформу Поваровку, а уже на другой день приступил к новой работе в московском Институте географии Академии наук СССР в группе Международного геофизического года. Через две недели профессор Авсюк выполнил свое обещание — меня "повысили", переведя на должность младшего научного сотрудника с окладом 1050 рублей в месяц.

Став сотрудником многочисленной группы МГГ, я довольно быстро убедился, что мне и моим товарищам по новой работе чертовски повезло, что нашим руководителем был Григорий Александрович Авсюк. Именно ему принадлежит исключительная роль в организации отечественной науки о ледниках. По существу, именно он создал и выпестовал современную гляциологическую школу нашей страны, которая продолжает жить и совершенствоваться в делах его многочисленных учеников и соратников, в первую очередь академика В.М. Котлякова. Под руководством Авсюка были реализованы многочисленные межведомственные проекты, проведены конференции и симпозиумы, созданы объединения гляциологов в учреждениях Академии наук СССР и союзных республик, в университетах и ведомственных институтах. Этот выдающийся ученый, блестящий организатор науки и просто прекрасный человек прожил в науке долгую, предельно полезную и интересную жизнь. Его работы стали классикой гляциологических исследований. На протяжении более 50 лет основная научная и организационная деятельность Авсюка была связана с институтом географии АН СССР, где он проработал с 1937 года до последнего дня своей жизни в 1988 году, пройдя путь от младшего научного сотрудника до академика, директора института.

 Григорий Александрович Авсюк оказался на редкость скромным и удивительно доброжелательным человеком, в котором удачно сочеталось обаяние личности с талантом большого ученого и организатора науки. Он был доступен для любого сотрудника института, независимо от должности и звания. Все мы шли к своему руководителю за советом по научным, производственным, общественным и даже по сугубо личным вопросам. И академик Григорий Александрович Авсюк всегда незамедлительно откликался и оказывал по возможности необходимую помощь. Все сотрудники отдела гляциологии своего главного начальника называли между собой по-родственному — "дядя Гриша", а это дорогого стоит.

После возвращения из Антарктиды в 1956 году известный географ и гляциолог профессор Григорий Александрович Авсюк возглавил Рабочую группу по гляциологии Межведомственного комитета Международного геофизического года при Президиуме АН СССР. День 21 февраля 1957 года явился для всех участников группы МГГ чрезвычайно важным событием — было издано Распоряжение Президиума АН СССР об образовании в составе Института географии АН СССР первого в нашей стране отдела гляциологии и его трех полярных экспедиций. Таким образом, с этого момента все участники группы МГГ стали не временными, а полноправными сотрудниками института, а его руководителем стал Г.А. Авсюк, вскоре избранный членом-корреспондентом АН СССР.

Теперь постараюсь очень коротко рассказать об Институте географии, в который мне посчастливилось попасть. Днем рождения института считается 1918 год, когда в Петрограде был создан Промышленно-географический отдел в составе Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС). По прошествии девяти лет его переименовали в Географический отдел КЕПС, а затем в 1930 году преобразовали в Геоморфологический институт. Еще через четыре года институт вместе с другими учреждениями Академии наук переехал из Ленинграда в Москву и стал называться Институтом физической географии АН СССР. Наконец, Постановлением Президиума Академии наук СССР от 15 января 1936 года институт получил свое окончательное имя — Институт географии АН СССР. После распада Советского Союза Институт географии стал частью Российской академии наук. В 2008 году впереди этого названия появились еще четыре дополнительных слова — Учреждение Российской академии наук — Институт географии РАН. В начале XXI века этот институт, как и прежде, представляет собой ведущее академическое учреждение географического профиля в стране, лидер исследований в области фундаментальной и прикладной географии в России и кузница кадров географов высшей квалификации.

Среди многочисленных участников экспедиций на Землю Франца-Иосифа, Новую Землю и Полярный Урал я встретил в группе МГГ бывших студентов физикогеографов, североведов, геоморфологов, климатологов, гидрологов и других недавних выпускников МГУ. Однако никто из них практически не мог "похвастаться", как я, прежней работой в Арктике. Среди участников экспедиций были знакомые мне по учебе на геофаке Коля Сватков, Володя Суходровский, Саша Кренке, Миша Гросвальд, Нина Разумейко, Наташа Давидович и Слава Маркин. Все они уже твердо знали, где будут зимовать два года.

Первая половина года ушла на подготовку экспедиций. Нашим рабочим местом сделался институтский конференц-зал, куда мы приходили каждое утро. Здесь, получив конкретное задание от "правой руки" Авсюка – Петра Николаевича Огановского, мы отправлялись в самые разные места столицы и Подмосковья. Оттуда требовалось доставить в институт необходимые для работы многочисленные приборы, инструменты, снаряжение. Петра Николаевича Огановского, этого удивительного труженика, уважали все сотрудники института. К тому же он был опытнейшим экспедиционным работником, отличным организатором и старым сподвижником Авсюка. Помимо того, что все будущие полярники получали от Огановского ежедневно какое-то определенное задание, все они слушали в МГУ и институте специальные лекции, посвященные гляциологии и изучению ледников.

Однажды подошел ко мне Слава Вениери и стал уговаривать идти к нему в Полярно-Уральскую экспедицию. Но Урал, хотя и назывался Полярным, все же был не Арктикой, а Субарктикой. Вот архипелаги ЗФИ и Новая Земля — это действительно настоящая Арктика. Я долго не думал и выбрал Новоземельскую экспедицию. Возглавлял ее Николай Михайлович Сватков — картограф, успевший защитить кандидатскую диссертацию о снежниках острова Врангеля. Нас не связывала близкая дружба, но зато мы вместе учились в течение пяти лет. А тут еще институтское партбюро решило назначать в каждую экспедицию неосвобожденного парторга. Так как я оказался в Новоземельской экспедиции единственным членом КПСС (недавно демобилизовавшийся из армии Сева Энгельгардт в то время был еще кандидатом), то меня и назначили парторгом. Откровенно говоря, я не очень понимал тогда, что мне надо делать в столь высокой должности партийного организатора.

Окончание зимы и всю весну 1957 года участники МГГ занимались усиленной подготовкой к предстоящей работе в Арктике. Я уже знал, что начальниками полярных экспедиций будут назначены мои знакомые – на Землю Франца-Иосифа (ЗФИ) Владимир Суходровский, на Новую Землю Николай Сватков и на Полярный Урал Ростислав Вениери.

В те дни гляциология в нашей стране только начинала по-настоящему набирать обороты и становиться важной наукой. Подавляющее большинство участников МГГ еще не могли считать себя полноценными гляциологами, более того, только немногие из них уже работали на ледниках. Теперь, когда с тех пор прошло больше 50 лет, мне кажется уместным рассказать читателям о нашей науке и ледниках.

 

МЫ — ГЛЯЦИОЛОГИ!

Итак, благодаря случайной встрече со своим бывшим однокурсником я стал гляциологом. Хотя, честно говоря, моих знаний об этой науке в тот момент было явно недостаточно.

С того времени минуло несколько десятков лет, и я попытаюсь очень коротко рассказать своим читателям, что же такое гляциология, чем она занимается и кто такие гляциологи.

Свое название гляциология получила от латинского слова glacies — лед и греческого logos — учение. Эта сравнительно молодая наука зародилась в конце XVIII столетия в альпийских горах. Что не случайно. Ведь именно в Альпах люди с незапамятных времен жили около ледников и хорошо знали их повадки. Швейцарский естествоиспытатель и физик Орас Бенедикт Соссюр исследовал геологическое строение Альп, во время которого совершил восхождение на гору Монблан ((1787 метров). В 1779 году Соссюр создал первую классификацию ледников. Ему же принадлежит честь быть и автором первой в мире научной монографии с элементами гляциологии. Но только во второй половине XIX века исследователи всерьез заинтересовались ледниками.

В настоящее же время гляциология изучает помимо ледников твердые осадки, снежный покров, подземные, морские, озерные и речные льды и, наконец, наледи. В связи с этим гляциологию стали воспринимать шире — как науку обо всех видах природного льда, существующего на поверхности Земли, в атмосфере, гидросфере и литосфере.

Суть современной гляциологии составляют проблемы, обусловленные пониманием места и значения снега и льда в судьбах Земли. Лед — самая распространенная горная порода на нашей планете. Известно, что льдом занято больше 1/10 площади суши земного шара, а 1/5 часть — постоянно находится под снегом. Природные льды существенно влияют на формирование климата, колебание уровня Мирового океана, сток рек и его прогноз, гидроэнергетику, стихийные бедствия в горах, развитие транспорта, строительства, организацию отдыха и туризма в полярных и высокогорных районах.

Наиболее чистый и сухой снег, покрывающий полярные ледники, отражает до 90% солнечных лучей. Таким образом, более 70 миллионов квадратных километров снежной поверхности получают тепла намного меньше, чем территории, на которых снега нет. Вот почему снег сильно охлаждает Землю. Кроме того, снег обладает еще одним удивительным свойством: он излучает тепловую энергию почти как совершенно черное тело. Благодаря этому снег еще больше охлаждается, и покрытые им огромные пространства земного шара становятся источником глобального охлаждения.

Каждый год триллионы тонн снега выпадают из атмосферы на поверхность нашей планеты. Ежегодно в северном полушарии сезонный снежный покров устанавливается на огромной площади, равной почти 80 миллионам кв. км, а в южном — на территории, вдвое меньшей.

Снег представляет собой ледяные кристаллы атмосферного происхождения. Рождается он в слоисто-дождевых, высокослоистых, кучево-дождевых облаках, где относительная влажность воздуха достигает 100%. Большинство разнообразных морозно-пушистых ювелирно-ажурных снежинок имеют форму шестигранных звездочек. Но можно также увидеть снежинки и без лучей: пластинки в форме правильных шестиугольников, колпачки и даже иголки. Чем выше температура воздуха и чем слабее ветер, тем больше размеры бесчисленных разновидностей снежинок. При температурах, близких к нулю градусов, обычно наблюдаются крупные хлопья, которые образуются в результате смерзания отдельных маленьких снежинок. Самые же мелкие из них, возникающие при сильных морозах, низкой влажности и сухой погоде, напоминают уже не звездочку из шести лучей, а столбики, которые метеорологи называют алмазной пылью. Наиболее удачной современной классификацией ледяных кристалликов оказалась схема, предложенная японскими учеными У. Накайя и В. Секидо, выделившими восемь типов снежинок.

"Конечно, я не одинок, когда испытываю благоговейный трепет при виде первых снежинок, падающих на землю мягким белым дождем, — пишет в своей занимательной книге "В мире льда" видный американский ученый-гляциолог д-р Джеймс Дайсон. — Они воскрешают в моей памяти все, что я знаю об их удивительном происхождении и их влиянии на мир, в котором мы живем. Вероятно, ни одно атмосферное явление не вызывает таких противоположных чувств, как снег. Ребенку, стремительно несущемуся с горы на санках, он доставляет огромное удовольствие, а те, кому приходится очищать дороги от снега, проклинают его, на чем свет стоит. Но каковы бы ни были наши чувства, снег из года в год появляется в определенное время"...

Но вот атмосферные кристаллы отложились на поверхности ледника и образовали снежный покров. На его плотность и строение заметно влияют температуры воздуха. Более высокие способствуют тому, что снежные частицы слипаются между собой и тем самым создают весьма компактную массу. Поднявшийся ветер может поднять и перенести снег в приземном слое с одного места на другое, превратив снежинки в мельчайшие обломочки, полностью лишенные прежних ажурных лучей. Чем сильнее ветер, тем больше снега "сдерет" он с поверхности, тем плотнее его "упакует". Но частицы снега не могут путешествовать бесконечно: они или тесно прижмутся друг к другу и застынут в виде твердого сугроба, или в конце концов испарятся. В течение нескольких часов штормовой ветер создает очень плотные гребни — заструги, которые нога человека не в силах продавить.

Проходит зима. Весенние лучи Солнца все выше поднимаются над горизонтом. Они пытаются растопить снег, накопившийся в холодное время года. Но снег начинает таять только тогда, когда теплый воздух сможет нагреть его до нулевой температуры. Поскольку на таяние расходуется очень большое количество тепла, воздух в многоснежных районах земного шара прогревается значительно медленнее и его температура продолжает долго оставаться относительно низкой. Вот почему в Антарктиде и Арктике, а также на высоких горах умеренного пояса планеты обычно не хватает скупого летнего таяния, чтобы успеть растопить за короткий срок весь сезонный снег. С наступлением очередной зимы на перелетовавший остаток прошлогоднего снега откладывается новый слой, еще через год — другой... Так постепенно накапливаются, неоднократно подтаивают, спрессовываются под давлением вышележащих слоев и замерзают огромные массы многолетнего снега — фирна. Из его пластов со временем образуется лед. Достигнув достаточной толщины, он начинает крайне медленно двигаться благодаря действию силы тяжести, пластичности и текучести льда. Попав в более теплую зону, масса льда "разгружается" — тает. Вся эта сложная природная система-поток, возникшая из снега, фирна и льда, и есть ледник. Для его нормальной "жизни" необходимо преобладание твердых атмосферных осадков (то есть снега) над их таянием и испарением.

Итак, однажды возникнув, ледники непрерывно двигаются вниз по уклону. По сравнению со скоростью ветра или течения реки их скорость ничтожна мала. Благодаря движению глетчеры осуществляют геологическую деятельность: эрозию льда, перенос и отложение грунта. Ледники изменяют местный климат в сторону, благоприятствующую их развитию. Лед "живет" внутри глетчеров необычайно долго. Одна и та же его частичка может существовать сотни и тысячи лет и в конце концов растаять или испариться.

Ледники — это своеобразные аккумуляторы и источники холода. Они представляют собой один из важнейших компонентов географической оболочки Земли, которые оказывают огромное влияние на ее климат. В ледниках на огромной площади, почти равной 16 миллионам квадратным километрам суши планеты, законсервирована колоссальная масса атмосферной влаги, представляющая гигантские водные резервы Земли. Общая масса льда, заключенная в ледниках, составляет около 30 миллионов кубических километров. Если бы удалось разложить весь этот лед ровным слоем по поверхности земного шара, то его толщина была бы равна примерно 60 метрам. В таком случае средняя температура воздуха на поверхности планеты оказалась бы намного ниже, чем сейчас, в результате чего прекратилась бы жизнь на Земле. К счастью, подобная угроза сегодня неосуществима. Если же представить себе совершенно невероятное в наши дни мгновенное глобальное потепление, которое повлекло бы за собой одновременное быстрое таяние всех ледников Земли, то тогда уровень Мирового океана повысился бы ориентировочно на 60 метров. Тогда бы под этими водами оказались густонаселенные плодородные прибрежные равнины на площади 15 миллионов квадратных километров. Однако известно, что на протяжении прошлых геологических эпох колебания уровня Мирового океана были значительно большими, когда ледниковые покровы возникали, а затем стаивали.

Современные ледники распространены очень неравномерно благодаря различным климатическим условиям и рельефу земной поверхности. Около 97 процентов общей площади ледников и 99 процентов их объема сосредоточены в двух колоссальных покровах Антарктиды и Гренландии. Не будь этих природных холодильников, климат Земли был бы значительно более равномерным и более теплым от экватора до полюсов. Не было бы и такого разнообразия природных условий, какое имеется сейчас. Существование обширных "шапок" льда в Антарктиде и Арктике усиливает температурный контраст между высокими и низкими широтами Земли, благодаря чему происходит более энергичная циркуляция атмосферы всей планеты. Антарктида и Гренландия играют в наше время одну из главных ролей в формировании климата всей планеты. Поэтому оба крупнейших района современного оледенения иногда образно называют главными дирижерами климата Земли.

Ледники являются очень чуткими индикаторами изменения климата. По наблюдениям за их колебаниями гляциологи судят о климате. Глетчеры производят гигантскую геологическую работу. Например, в результате грандиозной нагрузки крупных ледниковых покровов земная кора прогибается на глубину многих сотен метров и, наоборот, поднимается при снятии этой нагрузки.

Ледники — важнейшие водные ресурсы планеты. Лед — это особая форма существования воды. Всего на земном шаре примерно 1360 миллионов кубических километров воды. Из них 97,2% составляет вода морей и океанов. На долю ледников приходится меньше трех процентов. Это может показаться совсем мало. Однако на самом деле в богатейших природных кладовых льда Земли бережно хранится колоссальное количество чистой замороженной воды. Ее запас можно сравнить с примерным стоком всех рек мира за последние 700 лет. Человечество пока еще знает о "хранилищах" воды в твердом виде недостаточно. Для решения научных и практических задач необходимо располагать данными о количестве, площадях, объеме и особенностях режима ледников.

Ледники не только существенно влияют на климат, но и воздействуют на жизнь и хозяйственную деятельность людей, живущих по соседству с ними. Человек вынужден считаться с необузданным "характером" ледников. Временами они "пробуждаются" и представляют грозную опасность. Грандиозные скопления снега и льда в горах нередко порождают такие стихийные явления природы, как грязекаменные потоки — сели, лавины, катастрофические подвижки и обвалы концевых участков ледников, подпруды рек и озер, наводнения и паводки. Стихия выводит из строя горные автомобильные и железные дороги, мосты, аэродромы, линии связи и электропередачи, разрушает отдельные строения и даже уничтожает целые населенные пункты.

В различных районах земного шара созданы многочисленные научные станции, где исследователи ведут наблюдения на ледниках, изучают их особенности и повадки. Ведь многие из них заканчивают свое движение поблизости от населенных пунктов и предприятий, разрабатывающих полезные ископаемые, морских портов и аэропортов, различных дорог, имеющих жизненное значение, линий связи, полярных станций, рудников. Такое соседство таит в себе одновременно и пользу, и опасность. С одной стороны, природные "холодильники" снабжают человека и его хозяйство питьевой и технической водой, а с другой — они представляют дополнительные хлопоты и просто угрозу, так как могут быть источниками стихийных бедствий и катастроф. Вот почему сегодня гляциологические исследования имеют непосредственное народнохозяйственное значение, вот почему уже сейчас требуются квалифицированные советы ученых-гляциологов при решении важных проблем, связанных с развитием гидроэнергетики, горнодобывающей промышленности, с сооружением всевозможных дорог. Таким образом, помимо чисто научного значения гляциология приобрела в последнее время и большое практическое значение, которое, без сомнения, будет усиливаться в дальнейшем.

У "холодной" науки гляциологии много важных проблем. Их разрешением как раз и занимаются ученые-гляциологи — представители довольно редкой профессии. Много писалось ранее и пишется сейчас о пресловутом "снежном человеке"… Как известно, поиски этой диковины ни к чему серьезному не привели. Больше того, доказано, что снежного человека нет в природе. Однако есть все же "снежные" люди на нашей планете, которые свою жизнь проводят не на цветущей земле, не у берегов теплых морей, не в тенистых рощах и не на полях или благоухающих лугах, а в снежных и ледяных пустынях. Они живут на снегу и на льду, изучая строение, движение, температурный режим скоплений льда, его влияние на климат.

Кто же эти странные люди, которые обрекли себя на жизнь анахоретов-отшельников?

Это гляциологи, посвятившие себя быстро развивающейся науке о природных льдах земного шара. Специфика работы большинства этих людей заключается в том, что почти каждое лето они отправляются в свои дальние маршруты на ледники, лишая себя приятной возможности провести очередной отпуск в наиболее благодатное время года. Обычно весной и летом гляциологи уезжают в холодные и наименее изученные районы земного шара, чтобы разгадать и познать тайны природы самых суровых областей планеты, скрытые от человека в естественных холодильниках, всесторонне изучить их взаимосвязи с климатом и географической средой, выявить роль льда в развитии Земли.

Ледник — объект повышенной опасности для человека, ступившего на него. Уходя в свой научный поиск, гляциолог остается лицом к лицу с коварными силами природы полярных областей и заоблачных вершин в любом районе любого географического пояса земного шара. Приспособиться к такой жизни не просто. Ведь гляциолог должен уметь не просто жить на леднике, но еще и вести там исследования в экстремальных условиях безжизненной холодной пустыни, вдали от цивилизации, родного дома, близких. Привыкнуть к жестоким морозам и ветрам, сильным физическим перегрузкам и многодневным туманам, к однообразной пище удается не каждому человеку. Не всем нравится терпеть лишения, не всем это по плечу. В том-то и дело, что настоящий гляциолог должен заставить себя и свою волю быть сильнее не только физически, но и нравственно. Люди, уходящие во льды, знают, что их не оставят товарищи по экспедиции. Вместе с тем они в первую очередь рассчитывают на себя — на свои силы, умение, выносливость, рассудительность, терпение. Профессия гляциолога требует не только мужества, железного здоровья, знаний и выдержки, но и беззаветной любви и преданности своему нелегкому делу.

Так же как геологи и другие полевые работники, гляциологи ходят в маршруты. Маршруты бывают разными: сложными и простыми, легкими и тяжелыми, короткими и длинными, удачными и неудачными, даже веселыми или немножко грустными и уж совсем редко — скучными или неинтересными. Гляциологические маршруты пролегают не по земной тверди, а по льдам и снегам. Любой такой поход — это не простая лыжная прогулка. Гляциолог всегда обязан быть начеку. Часто идущего по ледяному бездорожью подстерегают бездонные пропасти — узкие и широкие трещины, предательски прикрытые ненадежными "мостами", созданными снегом и ветром. Летом, когда снег полностью стаивает с поверхности концевой части ледников — языков, перед взором исследователей открывается хаос голубого льда, напоминающий гигантский лабиринт, который не всегда можно пройти благополучно, и любая ошибка может стоить очень дорого.

Погода на ледниках редко благоприятствует проведению исследований. Над головой полярного гляциолога чаще висят хмурые свинцовые облака, нежели приветливо синеет ласковое небо, пронизанное теплыми солнечными лучами. Характерные холодные штормовые ветры и злые метели-пурги сбивают с пути человека, выматывают его силы, валят с ног, затрудняют дыхание, обжигают лицо, слепят глаза. Через мельчайшие поры в одежде снежинки ухитряются проникнуть внутрь, надоедливо лезут за ворот, туго набивают карманы одежды и рюкзаков. Посреди всего этого снежного безумия наперекор стихии прилепилась к поверхности ледника такая тонкая и такая беззащитная палатка. В океане снега и ветра это — крохотная песчинка, но она совершенно необходима любому полевому исследователю.

Летом проведению маршрутов сильно мешают потоки талых вод, порой широко разливающиеся по поверхности ледника в виде настоящих рек и озер, и снежно-водяные болота. Часто занавес тумана со всех сторон окутывает ледник сырой ватной пеленой. Тогда быстро исчезают далекие и близкие ориентиры — горы, скалы, заливы, озера, морены, снегомерные вехи-рейки. Редко, но бывает и такое благодатное время, когда скупая погода нет-нет, да и расщедрится и подарит гляциологам тихие безоблачные дни без туманов. Тогда быстро забываются все невзгоды, тяготы жизни человека, лишенного многих элементарных удобств.

Успешное выполнение экспедиционных задач, конечно, зависит от самих исполнителей предстоящих работ, особенно в условиях Арктики и Антарктики, высокогорий, пустынь и других сложных и наиболее труднодоступных районов природы.

Экспедиция — это живой полнокровный коллектив. Порою не все полевые работники уживаются в нем. Иногда сказывается их психологическая несовместимость, разница в возрасте, характере и других личных особенностях каждого человека. Главное — в отношениях между собой всем следует быть тактичными, справедливыми, добрыми, уважать друг друга. Безусловно, лидеры таких коллективов обязаны быть в этом плане образцом для своих подчиненных.

Планомерное изучение ледников началось относительно недавно. Особенно интенсивно оно стало развиваться в конце 1950-х годов. День 1 июля 1957 года вошел в мировую историю как начало грандиозного научного мероприятия — Международного геофизического года или сокращенно МГГ. Тысячи ученых из 63 стран Старого и Нового Света объединили свои усилия, чтобы выполнить по единой программе комплексные исследования глобальных геофизических процессов в период максимальной солнечной активности. Было решено на этот раз не ограничиваться Арктикой и Антарктикой, как четверть века назад во время II Международного полярного года. По первоначальному плану МГГ должен был проводиться с 1 июля 1957 года по 31 декабря 1958 года. Однако ученые договорились продлить это мероприятие еще на один год. Таким образом, МГГ охватил период почти в 30 месяцев — с 1 июля 1957 года по 31 декабря 1959 года. Для координации усилий ученых был создан международный орган — Специальный комитет по проведению МГГ. Его президентом стал видный английский геофизик профессор С. Чепмен. Советский Союз представляли в комитете известный геотектонист член-корреспондент АН СССР В.В. Белоусов (впоследствии вице-президент) и видный геомагнитолог доктор физико-математических наук Н.В. Пушков.

В каждой стране, участвующей в МГГ, был создан свой национальный комитет. В СССР его возглавил вице-президент АН СССР академик И.П. Бардин. В состав комитета вошли рабочие группы по гляциологии, ионосфере, космическим лучам, метеорологии и физике атмосфере, океанографии, полярным сияниям, долготам и широтам, солнечной активности, сейсмологии, ракетам и спутникам и другим.

Около 30 тысяч специалистов-геофизиков приступили на четырех тысячах научных станций к всесторонним геофизическим наблюдениям, расположенным на всех континентах земного шара. Советский отряд геофизиков оказался одним из наиболее многочисленных среди представителей других стран мира. Почти 500 наших станций и обсерваторий, разбросанных от Земли Франца-Иосифа до Кушки, от Балтики до Чукотки и, наконец, на далекой Антарктиде, изучали по единой программе планетарные физические процессы.

Впервые одним из главных разделов изучения Земли сделалась гляциология. Свыше 100 ледниковых станций работали от Северного полюса до Южного полюса. Благодаря этому наши знания о современном оледенении земного шара заметно расширились. После окончания работ МГГ гляциологическая наука получила всеобщее признание среди других наук о Земле.

Наступило время, когда гляциологи разных стран приступили к комплексным исследованиям на грандиозных ледниковых покровах Антарктиды и Гренландии, на полярных архипелагах и в высокогорных районах Земли. Оледенение Арктики и Антарктики в основном напрямую взаимодействует с океаном, что представляет собой его главное отличие от оледенения умеренных широт. Процессы, связанные с формированием баланса массы, изменением формы, размеров и строения ледников, — важнейший элемент природы полярных ледников.

Роль гляциологии постоянно растет, поскольку в общественное производство вовлекаются все новые районы с длительно существующим снежно-ледовым покровом и суровым климатом. В России — это северное побережье страны, омываемое на огромном расстоянии Северным Ледовитым океаном, бескрайние просторы Сибири, высокогорья Кавказа, Алтая, Саян, Дальнего Востока. Ну а в Атлантическом секторе Арктики — это полярный архипелаг Шпицберген.

 

РАЗГОВОР С АДМИРАЛОМ ГОЛОВКО

В начале июня 1957 года участники Новоземельской экспедиции должны были выехать из Москвы в Архангельск. Там мы должны были проследить погрузку экспедиционного снаряжения на небольшой пароход "Мста". Наш путь лежал на северо-западную оконечность Новой Земли. Группа островов, расположенная в Северном Ледовитом океане и являющаяся естественной границей между Баренцевым и Карским морями называется Новой Землей. Она состоит из мелких островов и двух крупных — Северного и Южного, разделенных узким проливом Маточкин Шар. Крупные острова вытянуты дугой с юго-юго-запада на северо-северо-восток на 1000 километров. Площадь Новой Земли около 82600 квадратных километров. На северо-западной оконечности Северного острова, на 76-й параллели, расположен большой залив Русская Гавань. На его побережье приютилась весьма скромная одноименная полярная станция Главсевморпути. На Северном острове находится и самое обширное оледенение на территории нашей страны.

Основными объектами исследований гляциологической экспедиции были выбраны крупный выводной ледник Шокальского и примыкающую к нему часть Новоземельского ледникового щита. Выбор этого района не был случайным. Еще во время Второго Международного полярного года в 1932-1933 годах здесь работала экспедиция, изучавшая оледенение. Руководил ею Михаил Михайлович Ермолаев. Ледник Шокальского с питающей его частью ледникового покрова представлял собой ключевой участок, изучение которого давало возможность судить о многих сторонах жизни Новоземельского ледникового покрова в целом. Перед нашей экспедицией стояла важная научная задача: впервые ежедневно в течение двух лет проводить метеорологические и гляциологические наблюдения в этом районе оледенения Новой Земли.

Перед отъездом у нас накопились несколько деловых вопросов по Новой Земле. Узнав об этом, мой отец, участник Великой Отечественной войны на Северном флоте, связался с бывшим командующим адмиралом А.Г. Головко и попросил принять начальника экспедиции Сваткова и меня. Арсений Григорьевич любезно согласился. Мы не сомневались, что получим у известного флотоводца ряд дельных советов. Ведь адмирал не понаслышке знал, что такое Новая Земля.

Мы явились в положенное время в приемную, доложились и стали ждать, когда нас вызовут. Рядом важно сидели солидные адмиралы и генералы, грудь которых украшали боевые ордена и медали. Вдруг из кабинета вышел статный капитан 1 ранга и громко произнёс:

— Арсений Григорьевич приглашает к себе представителей Академии наук.

Мы с Колей удивились, что адмирал хочет нас видеть раньше этих высокопоставленных особ. Однако быстро встали и лихо прошли мимо них в кабинет. Я шепнул Сваткову: "Видно, они прилично поднадоели Головко".

Адмирал встал из-за стола и поздоровался с нами за руку.

— Чем могу быть полезен нашей славной науке, товарищи академики? — дружелюбно приветствовал гляциологов первый заместитель главнокомандующего Военно-морским флотом СССР.

Мы рассказали, куда и с какой целью собираемся скоро отправиться. Неожиданно адмирал задал несколько странный для нас вопрос:

— Объясните, чем вызвана необходимость ехать вам обязательно на Новую Землю? Насколько я знаю, ледников очень много и на Земле Франца-Иосифа, которые покрывают там чуть ли не весь архипелаг.

— На ЗФИ будет работать аналогичная гляциологическая экспедиция нашего института, — отвечали мы. — Что же касается Новой Земли, то в соответствии с заявкой СССР Международный комитет по проведению МГГ в Брюсселе официально зарегистрировал Русскую Гавань в качестве международной гляциологической станции среди 103 других. Информация об этом опубликована в официальных бюллетенях Международного геофизического года. Поэтому Советский Союз должен выполнять взятые на себя обязательства, данные международному сообществу, изучать ледники в районе Русской Гавани. Кстати, там же уже работали гляциологи четверть века назад во время Международного полярного года.

Головко внимательно выслушал нас. По его лицу было видно, что он чем-то обеспокоен. Адмирал нажал кнопку вызова и в кабинете появился знакомый капитан 1 ранга.

— Вам известно, что в районе Русской Гавани, на самом северном крае Новоземельского полигона, собирается с июля работать ледниковая экспедиция Академии наук?

Офицер удивленно посмотрел сначала на своего начальника, а потом на нас и по-военному кратко доложил:

— Никак нет, товарищ адмирал!

Головко о чем-то задумался и затем произнес недовольным голосом:

— Это плохо и довольно странно. Получается нехорошая история. Наши ученые едут в Русскую Гавань на два года, а мы абсолютно ничего не знаем об этом.

 После непродолжительной паузы Головко вдруг произнес:

 — Как бы их там случайно не поубивали. Конечно, можно под каким-нибудь благовидным предлогом не пустить эту экспедицию на Новую Землю. Но оказывается, станция Русская Гавань объявлена на весь мир одним из объектов Международного геофизического года, и, полагаю, Советскому Союзу не очень хорошо срывать международные обязательства, взятые им же. Отправьте в Белушку (военно-морская база на Новой Земле) информацию о присутствии этой экспедиции в районе Русской Гавани с июля 1957 года по осень 1959 года.

На все наши дальнейшие вопросы мы получили дельные ответы.

После десятиминутной аудиенции адмирал Головко проводил нас до двери.

— Желаю вашей экспедиции успешной работы на ледниках Новой Земли. Надеюсь, у вас все будет в порядке, — сказал на прощание Арсений Григорьевич.

Покидал я адмиральский кабинет весьма озадаченный: "Что это еще за странный такой полигон, где нас могут "случайно поубивать"?

Постепенно подготовка к отъезду на Новую Землю заслонила все остальное, и я забыл об этом разговоре с адмиралом Головко.

 

НА НОВУЮ ЗЕМЛЮ

Рано утром 16 июля 1957 года небольшой пароход "Мста" под командованием потомственного моряка молодого полярного капитана Германа Буркова обогнул высокий мыс Макарова и вошел в залив Русская Гавань. На борту судна находилось большинство участников Новоземельской гляциологической экспедиции. Вскоре в заливе показался еще один пароход, носивший имя казака, "Семен Дежнев". На нем имелись более мощные стрелы, чем на "Мсте", поэтому он доставил сюда тяжелый груз: трактора С-80 и ДТ-55. Мне было поручено сопровождать их.

О легендарном ледокольном пароходе "Дежнев", построенном в Ленинграде еще в конце тридцатых годов ХХ века, стоит напомнить. После начала Великой Отечественной войны на этот пароход поставили очень скромное вооружение: одно или два орудия и несколько пулеметов. Так мирное советское судно было преобразовано в сторожевой корабль Беломорской военной флотилии под новым "громким" названием "СКР-19".

В ночь на 27 августа 1942 года к острову Диксон подошел незамеченным германский линкор "Адмирал Шеер", которого здесь никто не мог ожидать, и открыл ураганный огонь по полярной станции. В это время у причала порта как раз стоял "СКР-19", а прямо за ним на берегу 120-миллиметровое орудие, подготовленное к отправке на материк. Экипаж советского корабля тут же героически вступил в бой с могучим фашистским линкором. Силы были явно не равны. Советский пароход получил две тысячи пробоин, семь членов его экипажа погибли, свыше двадцати получили тяжелые ранения. Однако его маломощная артиллерия и береговое орудие нанесли вражескому линкору определенный урон, после чего он позорно покинул воды Диксона. Такова история судна, доставившего нас на Новую Землю.

"Мста", а на следующий день и "Дежнев" бросили якоря на рейде бухты Володькиной, сравнительно недалеко от берега. В трюмах и на палубах обоих судов находилось бесчисленное количество самого разного груза Новоземельской гляциологической экспедиции. Прибыли сюда и шестнадцать ее участников, которым предстояло в отрыве от родного дома и близких людей непрерывно, в течение двух  лет, изучать ледники по программе Международного геофизического года.

Перед нами открылась величественная картина ледника Шокальского. Вытянутый на четыре километра хрустальный отвесный фронт ледника высотой с пятнадцатиэтажный дом был разбит бесчисленными огромными трещинами. Хаотическое нагромождение колоссальных сверкающих на солнце ледяных глыб производило неизгладимое впечатление.

На юге возвышался ледниковый щит Новой Земли — самый крупный ледяной покров в нашей стране. Низкие темно-серые облака словно придавили километровую вершину щита.

 — Вот здесь, друзья, мы и будем работать, — заметил начальник экспедиции Николай Михайлович Сватков, побывавший здесь прошлым летом с рекогносцировочными целями.

— А почему этот залив называется Русской Гаванью? — поинтересовался включенный в состав экспедиции архангельский плотник Василий Перов.

Все взглянули на геодезиста-картографа Володю Корякина, приезжавшего сюда вместе со Сватковым. Мы не сомневались, что этот молодой полярник, фанатично влюбленный в Арктику, конечно, знает происхождение этого названия. И не ошиблись.

— В семидесятых годах XIX века норвежский зверобой по имени Мак плыл на небольшом парусном судне вдоль северо-западного побережья Новой Земли, — начал объяснять Корякин. — Зайдя по пути в большой залив, находившийся на 76-й параллели, норвежец обнаружил на берегу поваленные ветром старые православные кресты. Это указывало на то, что здесь когда-то жили и были похоронены русские поморы. В память о них Мак назвал этот большой залив Русской Гаванью. Этот залив включает в себя четыре бухты, названные именами Микитова, Воронина, Откупщикова и непонятного Володьки.

— Когда открыли Новую Землю? — последовал новый вопрос.

— Точное время открытия неизвестно. Большинство исследователей считают, что это событие произошло не позднее XIII-XIV веков, — ответил Корякин.

Впереди медленно двигались по воле ветров и течений маленькие айсберги, отколовшиеся от конца большого ледника Шокальского, который заканчивался в водах бухты Откупщикова. Синеватый лед напоминал зимние облака. Время от времени с тяжелым грохотом, похожим на горный обвал или артиллерийскую канонаду, падала ледяная глыба с фронта ледника. Весь в брызгах и пене, будто корпус нового корабля, только что сошедшего со стапелей, айсберг отправлялся в свое плавание.

— А ведь здесь где-то должна находиться полярная станция "Русская Гавань"? — теперь вопрос был адресован уже бывшему зимовщику этой станции, участнику Великой Отечественной войны Александру Вячеславовичу Романову. Не обиженный силой этот пятидесятидвухлетний русский богатырь был в нашей экспедиции самым опытным полярником, проведшим не один год на зимовках в Арктике. Из уважения все мы с первого дня работы экспедиции стали уважительно называть его дядей Сашей.

— Вот посмотрите сюда, — показал рукой Романов на остров Богатый, к которому мы приближались, — и вы увидите за ним полуостров Горякова. Его омывают с обеих сторон бухты Воронина и Откупщикова. Так вот как раз там, в самом конце этого продолговатого и не очень широкого полуострова, расположена небольшая полярная станция Главсевморпути. Возглавляет ее сейчас Георгий Ефремович Щетинин — немолодой степенный полярник, участник работ на дрейфующей станции "Северный полюс-2" в 1950-1951 годах. Мне довелось зимовать совсем недавно в Русской Гавани вместе с Зиновием Михайловичем Каневским и его женой Натальей Владимировной. Вам всем не один раз придется ходить туда по делам, да и просто так по-соседски в гости.

В течение трех суток все гляциологи с помощью моряков "Мсты" и "Дежнева" выгружали экспедиционное снаряжение, продовольствие, горючее. На пустынном берегу, у старого давно заброшенного промыслового становища — фактории, постепенно росли груды ящиков, мешков, бочек, строительного материала, угля.

Галька хрустела под ногами. Кругом ни деревца, ни кустарника, ни почвы для их произрастания. Так я очутился впервые в жизни в самой настоящей арктической пустыне.

Выгрузив оба трактора, "Дежнев" первым снялся с якоря. На следующие сутки выгрузка закончилась и на "Мсте". При свете полуночного солнца пароход 20 июля в 3 часа 30 минут направился к выходу из Русской Гавани. Наступил момент расставания. Надолго разрывалась живая связь экспедиции с материком, с домом, родными и близкими.

— Прощайте, друзья-мореходы! Счастливого плавания! — кричали мы вслед удалявшемуся пароходу и дружно махали руками.

— Не прощайте, а до свидания! — поправил нас дядя Саша. Шестнадцать человек махали шапками с берега, провожая славных полярных моряков, продолжавших свой арктический рейс. В качестве прощального салюта гляциологи зажгли большой костер. В ответ со "Мсты" раздались три ответных гудка.

Наша экспедиция состояла почти целиком из молодежи. Если не считать двух "пожилых" мужчин — Чижова и Романова, которым немного перевалило за 50 лет, то средний возраст гляциологов был равен 25 годам. В состав научной группы входили две молодые женщины — Валентина (Ляля) Бажева и Наталья Давидович, приехавшие на Новую Землю вместе с мужьями. Они готовы были делить наравне с мужчинами все предстоящие трудности и опасности жизни и работы на леднике.

Кроме немногих зимовщиков полярной станции Главсевморпути "Русская Гавань", расположенной в пяти километрах от нашей базы на низкой галечной косе полуострова Горякова, не было ни души. Лишь темнели мрачные скалы да сверкали голубоватые ледники. Грозное Баренцево море, неожи­данно успокоившееся, казалось завороженным в своей неправдоподобной тишине.

Только к самому утру, уже после ухода пароходов из Русской Гавани, участники экспедиции забрались в теплые меховые мешки и проспали весь день, как убитые.

На этом месте жили когда-то русские поморы-промышленники, которые хаживали сюда из Архангельска и Кольского полуострова. На Новой Земле они добывали моржей, нерп, гагачий пух, охотились на белых медведей, песцов. Начиная с 21 июля, мы стали приводить в порядок территорию и пришедшие в негодность постройки бывшего становища поморов. Теперь они должны были стать на два года нашей экспедиционной базой.

Временно все мы превратились в разнорабочих. До наступления длинной полярной ночи нам предстояло отремонтировать старые обветшалые строения становища, найти подходящее место для двух научных станций на вершине ледникового щита и леднике Шокальского и завезти туда на тракторах строительные материалы, топливо, продовольствие и приборы. На базе надо было быстро построить два разборных домика для будущих станций, а также несколько небольших домиков (балков), поставленных на крепкие сани с мощными металлическими полозьями. Наконец, следовало вывезти в разобранном виде станционные дома на ледники, установить в них различную аппаратуру, а также разбить наблюдательные метеорологические и снегомерные площадки. Балки, предназначавшиеся для временного базирования в них участников маршрутных групп, следовало расставить на пути от берега до будущей станции "Ледораздельная". Весь этот путь также следовало обставить дорожными вехами.

Еще перед отправкой в Арктику будущие участники Международного геофизического года работали упаковщиками, грузчиками, экспедиторами, разнорабочими и так называемыми "толкачами". Уже здесь, на Новой Земле, нам пришлось дополнительно к этому пройти еще школу строителей. Научные сотрудники экспедиции, недавно окончившие университеты и институты, пополняли в Русской Гавани свои знания дисциплинами, никогда не значившимися в программах высшей школы, но совершенно необходимыми в любых экспедиционных условиях. Здесь все мы превратились временно в плотников, механиков, кузнецов, столяров, электриков... Под руководством мастеровых строителей-архангелогородцев Александра Романова и Василия Перова научные сотрудники начали приводить в порядок запущенный "жилой фонд" бухты Володькиной. Нашим союзником было незаходящее полярное солнце. Спали урывками, не зная ни дня, ни ночи. Надо было торопиться, так как самое сложное ожидало нас впереди.

Специальных домиков экспедиция не имела. Поэтому нам предстояло самим строить сборно-разборные дома для дальнейшей заброски на ледники. Как-то после обеда начальник экспедиции попросил всех задержаться и обратился к нам с коротким предложением:

— Товарищи! Считаю своевременным объявить открытый конкурс на проект станционных домиков. Лучший проект, одобренный большинством участников экспедиции, будет отмечен плиткой шоколада "Красный Октябрь"!

Прошла неделя. Победителем оказался Олег Яблонский. С небольшими поправками его проект был единодушно принят всеми. Вскоре под началом дяди Саши Романова мы приступили к их строительству. Сначала собрали дом для станции "Ледораздельная", а затем и для станции "Барьер Сомнений". На все это ушло около десяти дней.

Многим гляциологам не сиделось на берегу. Рвались в "бой" — на ледник. Они требовали, чтобы их скорее отпустили в разведку, но неизменно получали категорический отказ. Ведь в первую очередь необходимо было общими усилиями окончательно обустроить жилье для нормальной жизни и работы на базе, а уже потом начать настоящую работу на леднике.

Самой колоритной фигурой в нашей экспедиции был юный поваренок. Высокий и худощавый Женька Дебабов напоминал своей лохматой шевелюрой недавнего победителя Международного конкурса имени Чайковского юного американского пианиста Вана Клиберна. Говорили, что Сватков "обнаружил" нашего кока не где-нибудь, а в знаменитом ресторане "Националь". Парнишка оказался прекрасным рисовальщиком. Возможно, поэтому ему удавалось готовить уникальные по красоте различные блюда, будь то дичь, салаты или торты. Вместе с тем, повар был ужасным грязнулей. Свое совершеннолетие новоземельский "Ван Клиберн" решил отметить очень торжественно и приготовил массу разных закусок. Все мы собрались тогда после работы вечером в бывшей пекарне, на первых порах служившей нам временной кают-компанией. Впоследствии этот маленький домик получил название "Заречный", так как располагался он по другую сторону ручья.

Конечно, самым большим событием в экспедиции был отмечен день, когда, наконец, вступила в строй настоящая русская баня да еще с парилкой. Много часов пришлось затратить почтенному ученому Олегу Павловичу Чижову и мне, чтобы проконопатить стены бани, а рабочему Василию Романову, чтобы сложить в ней мощную печь с плитой. Часть людей продолжала в пожарном порядке ремонтировать жилой дом, пришедший в негодность.

На базе уже действовала механическая мастерская и силовая станция, над созданием которых потрудились Альберт Бажев, Сева Энгельгардт и оба тракториста — Николай Неверов и Игорь Ружицкий. Много времени ушло на рытье в мерзлой гальке котлована под фундамент для установки двигателей. На цементирование не хватило привезенного с материка песка и глины. За песком пришлось нам совершать много рейсов на обычной лодке на остров Богатый, расположенный в трех с половиной километрах от базы. Вася Перов и я сидели на веслах, а Володя Корякин был кормчим. Бодрым голосом он отдавал нам команды: "Левая табань, правая на воду", "Суши весла", "Полный вперед"… Его лицо в эти мгновения озаряла счастливая улыбка, а слова команды будто и вправду придавали нашей лодке более быстрый ход.

Здесь необходимо отметить один немаловажный факт из истории Новоземельской гляциологической экспедиции. Дело в том, что за неуемную любовь и привязанность ко всему тому, что связано с морем, любыми кораблями, морскими книгами, путешествиями и экспедициями, Корякин, еще находясь на судне во время плавания на Новую Землю в прошлом году, получил от своих товарищей дружеское прозвище Дик. Все мы в детстве зачитывались произведениями знаменитого французского писателя-фантаста Жюля Верна и хорошо помнили, что это имя он дал одному из своих замечательных героев — пятнадцатилетнему капитану Дику Сэнду. Такое веселое прозвище настолько пристало к Володе Корякину, что в дальнейшем все полярники Русской Гавани иначе как Диком его и не называли. Что характерно - наш герой всегда охотно на него откликался. Более того, скажу я вам, что даже сейчас, по прошествии более полувека с того времени, все мы продолжаем привычно называть Диком Владислава Сергеевича Корякина, ныне крупного российского ученого, доктора географических наук, профессора и писателя, автора многих занимательных научно-популярных книг об Арктике.

На острове Богатом довелось мне впервые в жизни увидеть птичий базар. Кто не встречал на своем веку громадного скопления птиц, тому трудно представить невообразимый шум, который стоит вокруг. Дядя Саша говорил нам, что когда-то птиц здесь было гораздо больше, но птица рядом с человеком, видимо, плохо уживается. Страшный гомон, царивший на скалах, и дал повод поморам-промышленникам прозвать такие летние поселения пернатых базарами. Шум этот напоминал грохот низвергавшегося мощного водопада. Чайки гонялись друг за другом, выхватывали чужую добычу, как будто им в море не хватало рыбы. Со скалы сыпались белые перья, как хлопья снега. На птичьих базарах с годами скапливались огромные залежи гуано (помета). Поэтому здесь стоял нестерпимо тяжелый запах.

Крупная хищная чайка — бургомистр, которую мы давно приметили над Русской Гаванью, обосновалась на самой вершине скалы и оттуда, как с наблюдательного поста, поглядывала на птичье царство и выискивала себе легкую добычу. Но даже маленькие птицы самоотверженно вступали в бой с бургомистром, кружились возле него, стараясь клюнуть и нанести разбойнику удар. Старые полярники говорили, что не всегда бургомистр уходил безнаказанно. Доставалось и ему.

Мы подбили камнями несколько кайр и чаек, решив хотя бы так скромно подкормить наших голодных собак, чей рацион был на редкость скудным. Нам пришлось поторопиться, так как погода выдалась противная: зыбь, туман, мелкий дождь и ветерок — и мы поспешили с острова на базу.

Песок и глина, найденные на побережье залива Русская Гавань и на острове Богатый, мы доставили на базу, и они тут же поступили в дело. Тяжела и изнурительна была работа по перемешиванию цемента, глины, песка, гальки и воды, тем более что эта работа должна проводиться безостановочно и в быстром темпе. Но вот весь котлован заполнился свежим раствором цемента. Вскоре цемент "схватило", и фундамент под двигатели был готов.

Не было хуже занятия, чем драить старинную салотопку, где некогда поморы-промышленники вытапливали тюлений жир. Сообразительный Коля Неверов подогнал к берегу моря буровой станок, укрепленный на тракторе С-80, и включил насос. Только так удалось отмыть морской водой пол и стены салотопки, после чего мы смазали их каустической содой. Затем многократно окатили водой. Долгое время дурной запах мучил всех. После завершения работы от "чистильщиков" еще долго воняло ворванью. Зато выбили все-таки злой "дух" из бывшей салотопки. Любое московское предприятие по "химчистке" могло бы дать нашему труду самую высокую оценку.

Пилить, строгать, рубить кайлом и ломом мерзлую гальку худо ли, хорошо ли мог каждый из нас, но сложное кузнечное дело или электрохозяйство не всем, конечно, было знакомо.

— Не боги горшки обжигают, а те же люди! — любил говорить нам коллектор Василий Перов, молодецки работая топором и с какой-то жонглерской ловкостью выполняя родное ему плотничье дело.

— Действуйте, товарищи ученые! Это вам не лекции читать и мозги нам пудрить! — добродушно подшучивал он над гляциологами. — Дорогой товарищ Корякин, лучше скажи, когда люди узнали, что на Новой Земле есть ледники?

— Кое-что о природе этого архипелага содержится в материалах голландских экспедиций Баренца в конце XVI века. В 1676 году англичанин Джон Вуд сообщил о ледниковом покрове и вечной мерзлоте на Новой Земле. Ломоносов, опираясь на сведения поморов, описал ряд особенностей новоземельского оледенения. Француз Пьер Леруа еще в 1766 году характеризовал оледенение Новой Земли кратко и выразительно: "…есть только куча льда…". В самом начале XIX века член-корреспондент Петербургской Академии наук В.В. Крестинин описал оледенение Новой Земли как "высочайшие ледяные горы, стоящие на берегах Новой Земли…".

Работать нам приходилось иногда по двенадцати-четырнадцати часов. Однако и после этого добровольно установленного времени можно было видеть людей, озабоченно склонившихся над раскрытыми ящиками или у разобранных движков. Трудились с огоньком — не за страх, а за совесть. Наиболее рьяные умудрялись по ночам совершать еще и недалекие пешие маршруты на ледник Шокальского. Правда, понятие ночь во время светлого полярного дня в июле и августе, конечно, относительное.

 

ПОДВИГ ТРАКТОРИСТА

Но вот наконец была предпринята первая рекогносцировочная поездка трактора на ледник Шокальского и его правую боковую морену. Требовалось проверить работу трактора в не совсем привычных для него природных условиях. В этом походе участвовали начальник экспедиции Николай Сватков, тракторист Игорь Ружицкий и сотрудник полярной станции "Русская Гавань" Главсевморпути Зиновий Каневский, которого мы считали местным старожилом, так как он провел здесь до нас годичную зимовку и даже преуспел в полном одиночестве провести исследования на леднике Шокальского.

Наши "первопроходцы" удачно поднялись по боковой морене на ледник Шокальского, нашли проход для тракторов по очень узкому участку между трещинами на Барьере Сомнений, расположенном в семи километрах от гор Бастионы, и вышли на передний край ледникового щита.

Ледопад Барьер Сомнений получил свое необычное название в 1932 году. Тогда во время Второго Международного полярного года здесь работала Новоземельская экспедиция, которой руководил 28-летний разносторонний ученый Михаил Михайлович Ермолаев. Он был географом, геологом, мерзлотоведом, гляциологом, гидрологом, геофизиком, геохимиком. Под началом этого замечательного исследователя Арктики осенью 1932 года и была создана полярная станция "Русская Гавань". Во время последующей зимовки Ермолаев спас попавших в беду охотников-промысловиков — ненцев и русских. За этот и другие подвиги на Новой Земле молодой ученый был награжден орденом Трудового Красного знамени. В довоенные годы режиссер С.А. Герасимов снял замечательный фильм "Семеро смелых", консультантом которого был начальник Новоземельской экспедиции М.М. Ермолаев. В сюжете фильма использованы многие события, имевшие место именно в его экспедиции. В 1938 году во время страшной сталинской мясорубки Михаил Михайлович Ермолаев году был арестован вместе с другими известными советскими полярными деятелями. Была уничтожена и уже готовая к защите его докторская диссертация. В течение восемнадцати лет ученый был оторван от науки и мужественно перенес все тюрьмы, лагеря и ссылки, где пришлось отбывать не заслуженное им наказание. После развенчания культа личности Сталина Ермолаев был полностью реабилитирован. В 1960 году он успешно защитил докторскую диссертацию и вскоре поселился в Калининграде, где получил должность профессора и стал заведующим кафедрой географии Мирового океана в местном университете.

Участники ермолаевской экспедиции очень сомневались, что смогут достичь вершины грандиозного ледяного уступа через лабиринт опасных трещин на аэросанях, подаренных специально для езды по ледникам выдающимся авиаконструктором Андреем Николаевичем Туполевым. Так на крупномасштабной карте Новой Земли в районе залива Русская Гавань появилось новое географическое название ледяного уступа — Барьер Сомнений. Для нас же это романтическое название также не потеряло ни своей красоты, ни остроты.

Проведенная нами разведка была сопряжена с немалым риском. Дважды при форсировании ледниковых трещин, засыпанных снегом, рушились так называемые снежные "мосты", едва только трактор перебирался через них. Ледниковые трещины зимой сверху заметались снегом, через пропасти глубиной в десятки метров метель перекидывала снежные "мосты". Сколько трагедий случалось на этих "мостах"! Скольких смельчаков похоронили они под собой на ледниках земного шара! Об этом говорят каменные знаки — гурии, столбы из плавника, надгробные обелиски, названия ледяных барьеров... Старая восточная поговорка гласит: небо не останавливает путешественника. В любую погоду отправляется он в свой дальний путь. Так же и нас, гляциологов, не могли остановить снежные "мосты".

Итак, первый поход по ледникам завершился удачно. Заключение его участников было обнадеживающим: ездить по леднику на тракторах можно, но только осторожно. В наиболее опасных местах тракторной "дороги" гляциологи выставили деревянные вешки, которые теперь стали служить надежными ориентирами для трактористов и участников пеших маршрутных групп. Тонкие вешки оживили скучный монотонный пейзаж ледниковой пустыни.

Восемнадцатого августа выпал первый снег, который тут же растаял. Хотя еще продолжался полярный день, но уже появлялись первые признаки приближения полярной ночи. Когда в вечерние часы облака закрывали солнце, наступали сумерки. Необычайно живописно окрашивались облака, напоминая замечательные картины известных русских художников А.И. Куинджи, А.А. Борисова и Н.К. Рериха. Богато и многообразно по тонам было над нами новоземельское небо.

На материке, или, как любили говорить бывалые полярники, на БЗ (Большой Земле) учащиеся готовились к началу занятий в школах и высших учебных заведениях. У нас же в это самое время шла тщательная подготовка ко второму дальнему походу на ледораздел ледникового щита, где предстояло организовать гляциологическую станцию "Ледораздельная".

Ледяная долина Иностранцева длиной не менее 30 километров делит  ледниковый покров на две неравные части: щит и Северную ледниковую шапку. Новоземельский ледниковый щит — основная часть ледникового покрова протяженностью по ледоразделу до 344 километров. Толщину льда в его центральной части М.М. Ермолаев оценивал в 300-400 метров. Однако она может быть и не менее 700 метров. Ледниковый покров — самый крупный на территории нашей страны. Его ледораздел вытянулся на 413 километров по Северному острову Новой Земли, то есть почти во всю его длину. В отдельных местах ширина щита достигала почти 95 километров, а наибольшие высоты (свыше 1000 метров) ледниковый покров имел на юге, вблизи верховий Машигиной губы

и залива Цивольки. К северу высота ледораздела постепенно снижалась до 500 метров.

Место будущей станции "Ледораздельная", заранее выбранное гляциологами на крупномасштабной карте, находилось на ледниковом куполе на высоте 800 метров, примерно в пятнадцати километрах к югу от Барьера Сомнений. От станции до берега Баренцева моря было 50 километров, а до Карского моря — 40.

В ночь на 23 августа санно-тракторный поезд, возглавляемый начальником экспедиции Николаем Сватковым, вышел с береговой базы на купол (так мы стали часто называть будущую станцию "Ледораздельную"). Головным двинулся С-80. Вел его высокий крепыш Николай Неверов, человек большого мужества и, что особенно ценно, высококлассный тракторист-механик. До Новой Земли я работал вместе с ним в одной крупной геофизической экспедиции на плато Устюрт. Правда, Коля тогда выполнял обязанности бурового мастера и одновременно водил трактор.

На прицепе у С-80 помимо маленького дощатого домика (балка) на мощных двутавровых полозьях находились большие сани. На них лежали различные строительные материалы, топливо, продукты и научное оборудование. Следом за мощным трактором тронулся в путь его слабенький собрат ДТ-55, рычаги которого держал в своих крепких руках бывший московский шофер Игорь Ружицкий. Этот молодой веселый парень своими рассказами с первых дней экспедиции чем-то напоминал Мюнхгаузена. Он постоянно рассказывал нам неправдоподобные истории из своей, как он любил говорить "очень богатой событиями жизни". Все мы вскоре привыкли к его фантастическим байкам, которым, между прочим, сам их сочинитель верил. До Новой Земли Игорь работал шофером на плато Устюрт в Чушкакульской геофизической экспедиции вместе со мной и Колей Неверовым. Я хорошо знал их обоих по совместной работе и поэтому рекомендовал Сваткову зачислить этих молодцов в экспедицию.

Трактор ДТ-55 отличался от ДТ-54 только тем, что имел более широкие гусеницы, специально приспособленные для езды по болотистой местности. Этот "болотоход" имел на прицепе также один балок. В нем разместилась вся наша строительная бригада во главе с опытным полярным умельцем и богатырем Александром Вячеславовичем Романовым (дядей Сашей). До нашей экспедиции он не один год трудился на разных зимовках в Арктике, в том числе и в Русской Гавани. В бригаду также вошли щупленький сын дяди Саши Василий (прозванный нами в насмешку "дядей Васей"), архангельский плотник Василий Перов и два гляциолога — Олег Яблонский и я.

Если посмотреть на крупномасштабную карту, то до "нашего" купола по прямой линии было приблизительно сорок километров. Однако для трактора на леднике, изборожденного трещинами и ледопадами, прямолинейного движения не бывает. Для вертолета или снегохода это расстояние сегодня покажется просто смешным, но для тихохода-трактора, с трудом двигающегося по каменистой морене, опасливо пересекающего зоны ледниковых трещин, тонущего в глубоком рыхлом снегу, преодолевающего крутые подъемы и спуски,  такой путь прямым никогда не бывает. Вот почему дорога на купол занимала обычно несколько дней. Аэросани давно вышли из моды. О снегоходах тогда мы слухом не слышали, а вертолеты, если, возможно, и имелись у военных на Южном острове Новой Земли, то сюда они никогда не летали.

Тяжела езда на тракторе с санями и балками по каменистой тундре и морене. Часто пальцы гусеничных траков не выдерживали трения — получали трещины и быстро вылетали. То и дело приходилось забивать пальцы на старое место тяжеленной кувалдой, прозванной в ученом мире кувалдометром. Порою ломались даже сами траки. Неприятно визжала оковка полозьев саней, сделанная из дюймового швеллера. Острые грани растрескавшихся от выветривания камней снимали стружку с металла не хуже токарного резца. Когда раскаленная трением оковка полозьев саней погружалась в воду, слышалось тревожное шипенье и начинал валить пар.

Вскоре случилась беда — сломались мощные буксирные тяги, связывавшие "пассажирский" балок с трактором ДТ-55. Из-за этого пришлось тащить дальше наш "вагончик" уже на "мягком" металлическом тросе, что сильно затрудняло движение. Балок стал постоянно наезжать на трактор, а при продолжительном спуске неоднократно предпринимал безуспешные попытки обогнать его то с левой стороны, то с правой.

После нескольких головокружительных подъемов и спусков на морене санно-тракторные поезда вырвался на сравнительно ровную поверхность ледника Шокальского. Кто-то из нас даже пошутил:

— Какой же это ледник? Катим, как по асфальтированному шоссе!

Однако очень скоро впереди в голубоватых сумерках, словно гигантские черные змеи, показались опасные трещины. И тут же быстро пришлось забыть про ледниковый асфальт.

На Перевалочной базе к саням прицепили еще один балок, специально предназначенный для временного жилья строителей станции "Ледораздельной". Все подкрепились горячим кофе — и снова вперед. Погода не ждет и не балует полярника. В мягких сумерках спали горы ЦАГИ и Бастионы. Не мела поземка. Не слышно было противного посвиста ветра. Над ледником показалась на еще не очень темном небе луна в виде огромного багрового шара. Но сидевшим в кабине трактора и до боли в глазах вглядывавшимся в поверхность ледника было совсем не до красот природы. Опасность подстерегала трактор и людей на каждом шагу, в любое мгновение. Требовалось много внимания, большое напряжение нервов и большое самообладание, чтобы предупредить готовившуюся неприятность там, где меньше всего ее ожидаешь. И каждый из нас в пути был вперед смотрящим.

Наш санно-тракторный поезд неожиданно начал странную пляску, означавшую, что кончилась ровная поверхность. Сани то и дело налетали на каждом спуске на трактор, а балок швыряло то вправо, то влево от саней. Скрипела обшивка, громыхал груз, размещенный в балке. Того и гляди, могла сорваться закрепленная на полу чугунная печь. Люди в балке держались руками и ногами, чтобы не упасть с нижних полок, на которых сидели. Казалось, что мы находились при испытании нашего санно-тракторного поезда "на прочность". Резким броскам не было конца. Но все знали: скоро нам предстоит пройти самый неприятный участок пути — грандиозный ледопад Барьер Сомнений.

Наконец, санно-тракторные поезда приблизились к подножью ледяного уступа, круто поднимавшегося на стометровую высоту. Почему-то мне он показался чем-то вроде сказочного гребня гигантского петуха, с его вершины спускались фантастические бездонные пропасти. Наибольшей высоты — 100 метров — ледяная громада Барьера Сомнений достигала в его западной части. В этом же районе ледник как раз был рассечен крупными трещинами, каждая в 20-30 метров ширины и глубиной свыше 30 метров. Сам ледопад образовался из-за неровности подстилающего рельефа — в этом месте находилась подледная терраса с относительной высотой около 190 метров. Лед интенсивно трескался здесь в результате медленного движения ледника по этим возвышенным участкам и лощинам.

Головной трактор вдруг резко остановился. Резко отворилась дверца кабины, и показался начальник экспедиции. Он быстро спрыгнул с гусеницы трактора на ледник.

— Прошу всех самый опасный участок пути продолжить пешком, — услышали мы его команду.

— Выхожу один я на дорогу! — громко пропел Николай Неверов и, понизив голос, пробурчал: — Начинается новый ледниковый спектакль.

На случай возможного падения в трещину тракторист открыл обе дверцы кабины.

— А ну, где наша не пропадала!  Даешь "Голубой ад"! Авось проскочим его с Божьей помощью! — раздался боевой клич Николая. "Голубым адом" он красочно назвал Барьер Сомнений, когда впервые увидел этот огромный ледяной уступ, преграждавший трактору путь на ледниковый щит.

Оба наших тракториста впервые попали в Арктику. Неверов и Ружицкий с первого дня начали отращивать бородку — какой же полярник без бороды?! Когда кто-нибудь из нас подшучивал над смешной жиденькой бороденкой Неверова, он самодовольно усмехался:

— А вот дядя Саша, не чета вам, советовал отпускать бороду, во-первых, она скоро отрастет, а, во-вторых, тогда и шее теплее будет, да и шарф не понадобится.

Санно-тракторные поезда начали медленно двигаться по узкой полосе чистого льда между двумя глубокими трещинами. Головной поезд, ведомый Неверовым, смог удачно проскочить западню, а вот Игорю Ружицкому здесь не повезло. В самой узкой части ледяного "моста" балок, который тащил его ДТ-55, не удержался и начал медленно-медленно сползать левым боком в раскрытую пасть темневшей пропасти.

— Полундра! Игорь, стой! — закричали мы все разом, стараясь привлечь внимание нашего товарища.

Ружицкий немедленно остановил трактор, но балок продолжал по инерции скользить в трещину. Вот он уже угрожающе свесился над ней, будто стараясь заглянуть в страшную бездну. Буксирный трос, удерживавший домик от неминуемого падения, натянулся, как струна, готовый сейчас лопнуть. Игорь снова включил скорость. Дизель взревел, но буксируемый балок был такой тяжелый, что слабенькому трактору, плохо цеплявшемуся гусеницами за голый лед, просто не хватало сил двигаться вперед. Наоборот, сам ДТ-55, увлекаемый балком, начал все заметнее приближаться к самому краю трещины.

Тракторист имел полное моральное право бросить в это время свой трактор и выпрыгнуть из кабины (помните слова товарища Сталина: "Жизнь человека дороже любой машины!") Однако Игорь этого не сделал, он не оставил машину, а продолжал неравную борьбу. Трактор хрипел, задыхался, балок уже на половину висел над коварной трещиной. Мы все это хорошо видели.

Дело решали секунды. Игорь продолжал спасать вверенную ему технику. Балок же, тем временем, продолжал постепенно все дальше сползать в трещину, увлекая за собой трактор. Катастрофа казалась неизбежной. Мы молча наблюдали страшную картину, но ничем не могли помочь товарищу. Дыхание перехватило. Пересохло во рту. Еще мгновенье — и наш друг скроется в ледяной могиле. Кто-то не удержался и тихо промолвил:

— Эх, Игорек, Игорек…

Мы слышали, как он несколько раз переключал коробку скоростей. И вдруг в самый последний момент, когда трактор на секунду приостановился перед своим безумным прыжком в пропасть, раздался режущий уши металлический лязг гусениц.

— Ура! Он пошел! Давай, давай, милый! Жми на всю железку! — закричали мы как одержимые.

— Идет! Идет! — вторил восторженный голос Володи Корякина.

Балок пытался упираться, но трактор теперь уже вновь обрел былую силу, у него, словно у бегуна на длинные дистанции, открылось второе дыхание. Наш домик-путешественник, слегка качнулся на самом краю трещины и стал еле-еле отползать от зловещего места. Оттащив балок на безопасное место, Игорь остановил свой трактор и вылез из кабины на гусеницу. Лицо мужественного тракториста искрилось росинками пота. А ведь был изрядный мороз. Мы вдруг забыли все на свете, окружили и обнимали Игоря, шумно выражая свой неподдельный восторг, а он смотрел на нас удивленными глазами, будто не понимал причины столь бурной нашей радости. А дядя Саша хлопнул тракториста по плечу и многозначительно произнес:

— Ну, и Игорь, ну и молодец! Силен же ты, сукин сын!

Мне показалось, что это была высшая похвала бывалого полярника.

Все дивились самообладанию и решительности двадцатичетырехлетнего парня, не оробевшего в минуту смертельного испытания и нашедшего в себе мужество не покинуть кабину трактора в опасный для него самого момент.

Ружицкий вытирал пот с лица, поглядывая на ледяную пропасть. Потом сказал хрипловатым голосом:

— Братцы, а братцы, дайте закурить, а то у меня "Беломор" закончился.

Курильщики дружно протянули ему папиросы, сигареты и крепчайшую махорку, известную под шутливым названием "Один курит — двое падают".

Все участники похода подошли к едва не погибшему балку. Его входную дверь завалило сорвавшимися ящиками и чугунной печкой. На левой стороне балка часть досок срезало льдом, словно гигантским ножом.

— Пустяки! — деловито заявил авторитетный дядя Саша. — Приедем на место — за пять минут подлатаю! Крепче прежнего будет!

Взревели моторы, и оба санно-тракторных поезда, грохоча, медленно двинулись дальше по лабиринту между многочисленными трещинами. Эти участки имели вид ромбовидных глыб. Кое-где клювообразные снежные надувы настолько сузили трещины, что совершенно не было ясно, где ее края, а некоторые относительно узкие трещины уже успели перекрыться опасными ловушками — непрочными снежными "мостами". В своих записках о поездках на аэросанях по этим самым местам четверть века назад М.М. Ермолаев отмечал, что за ними неоднократно обрушивались снежные "мосты". Лишь только благодаря большой скорости аэросаней (60 километров в час!) участники этой экспедиции спасались от провала и неизбежной гибели в глубоких трещинах.

Санно-тракторные поезда еще некоторое время продолжали ползти по узким полосам льда. Справа — пропасть, слева — пропасть. Как нарочно, балок постоянно тянуло именно туда. В наиболее опасных местах мы подпирали его плечами. В полуметре от наших ног зияла бездонная трещина. Движение обоих поездов продолжалось между жизнью и смертью около двух километров. "Голубой ад" удалось пройти без потерь.

С вершины ледопада открылась на север незабываемая по своему великолепию панорама ледника Шокальского и Барьера Сомнений. Мы увидели настоящий ледяной хаос, ледяные скалы, изборожденные многочисленными трещинами. Владислав Корякин процедил сквозь зубы: "Это же сущий клад для любителей абстрактного искусства!"

Но вот, наконец, открылась ровная заснеженная поверхность ледника с озерками талой воды и снежным болотом. Однако радоваться было еще рано. Горизонт заслонил второй ледяной барьер. Пройти его в этот же день нам не удалось.

С севера на нас низко надвинулись плотные слоисто-кучевые облака. Дальние горы совершенно растворились в дымке. Все заволокло сплошным туманом. Заметно померк дневной свет. Налетел резкий, пронзительный ветер. Решили остановиться в низине между потоками талой воды — лучшего места, увы, не нашлось.

За время стоянки мы успели пообедать и провести некоторые наблюдения. Обязанности повара выполнял в тот день Василий Перов. В его быстрых руках спорилась не только плотничья работа. Он скоро приготовил вкусный обед с традиционной кашей на второе. Тесной семьей ученые и рабочие собрались вокруг самодельного столика, и вмиг забылись недавние тяготы и тревоги.

Как только рассеялся туман, Корякин и Сватков произвели теодолитом привязку вех снегомерного створа. Мы с Олегом Яблонским занялись установкой вех. Не обошлось и без приключения: я искупался в ручье, протекавшем по леднику.

Пока мы тряслись в балке за трактором, Корякин не хотел расставаться со своим теодолитом, или "самоваром", как его окрестили наши плотники. Он даже спал, держа прибор в руках, чем немало потешал всех в походе. Люди, подобные Володе Корякину, просто необходимы на зимовках и в экспедициях. Они вызывают добрую улыбку порой одним только своим видом. А главное — это их неистощимый оптимизм и товарищеское отношение к своим коллегам. К достоинствам нашего Дика, безусловно, относилось и то, что он редко обижался на наши, не всегда добродушные шутки.

Через сутки вся партия двинулась на штурм огромного крутого ледяного уступа — Второго Барьера. Этот резкий перегиб поверхности ледникового щита проходит параллельно Барьеру Сомнений, километрах в восьми к югу от него. Второй Барьер поднимался на высоту почти до 700 метров. Здесь наши первые разведчики обнаружили снеговую границу, за которой лежала уже область "вечных" снегов.

Со стороны могло показаться, что сани и балок не шли, а плыли за трактором, утонув в рыхлом снегу. Трактор буксовал и зарывался все глубже и глубже. Часто приходилось его откапывать, отцеплять балок и сани и начинать разгребать огромный снежный вал, постоянно образующийся впереди.

— Нет хуже этого ледяного киселя! — ворчал Неверов.

Дальше наша дорога на ледниковом щите вилась трехкилометровой змеей, обходя многочисленные запорошенные снегом трещины. Поставленный впоследствии здесь балок для временного обитания участников маршрутных групп назвали "Серпантин", что вполне соответствовало характеру пути на этом участке.

К началу третьих суток наш караван подошел к тому месту, где в предыдущую поездку санно-тракторного поезда была оставлена часть груза для будущей станции "Ледораздельная". Мы убедились, что до того места на ледоразделе, куда мы стремились, было еще километров десять. Предстоял новый, еще неизведанный путь на юго-запад.

Несколько участников похода все время шли впереди трактора. Мы тщательно обследовали будущую тракторную дорогу на ледниковый щит, каждый метр, протыкая щупом снежную поверхность, будто саперы при разминировании. Вот один из нас разыскал щупом под полуметровым слоем снега трещину в фирновой толще и подал рукой сигнал:

— Трактор, стоп!

Трещины можно было заметить по тонким полоскам просевшего снега, а иногда и они были совершенно заметены свежим снегом. Обнаруженные опасные места тут же ограждали вехами. Каждые 300 метров на ледораздельном пространстве мы выставляли новые дорожные и снегомерные вехи. Но при сильном тумане, характерном для ледникового щита, их все равно не увидишь на таком расстоянии.

Трактор медленно продолжал преодолевать пологий подъем. На самом ледниковом щите не было никаких ориентиров, но зато погода благоприятствовала походу. Неожиданно рассеялся туман. Кругом, насколько хватало глаз, простиралась ледяная пустыня, покрытая снегом. Позади нас терялись из виду только что поставленные дорожные вехи. Впереди находился ледораздел ледникового щита.

Только на третьи сутки нашего непростого похода оба санно-тракторных поезда благополучно достигли, наконец, места строительства станции "Ледораздельная". Раздался выстрел, другой, третий! Это Олег Яблонский восторженно салютовал из карабина, припасенного на случай встречи с бывшим хозяином Арктики — белым медведем.

Отцепив балок и разгрузив сани, пятеро строителей влезли в кабину С-88 и поехали за частью станционного груза, оставленного в десяти километрах отсюда во время первой поездки на ледораздел. Ехали мы по свежей колее, только что оставленной нашими поездами. Решили сократить путь. Неверов срезал совсем небольшой "угол", и через метров пятьдесят наш трактор сильно просел левой гусеницей в фирновую трещину, но на ходу все же сумел выскочить из ледникового капкана. На этот раз все обошлось хорошо, и дорожные шутки возобновились  вновь в кабине. А вот и ящики с кирпичами, глина, песок. Быстро погрузили их на платформу трактора и возвратились назад.

Только поздним утром удалось лечь спать. В маленьком балке, рассчитанном на четверых, нас разместилось восемь человек. В ту ночь на ледниковом куполе Новой Земли явно ощущался квартирный кризис.

— В тесноте, ребята, да не в обиде! — пошутил дядя Саша.

Голые деревянные нары показались нам после утомительного путешествия мягче гагачьего пуха, а невообразимый "аромат", исходивший от развешанных над печуркой множества портянок и сапог, никак не подействовал на наш крепкий сон.

Здесь, на перевале огромного Новоземельского ледникового щита, мы должны были построить дом и организовать станцию "Ледораздельная". Здесь очень скоро нам предстояло впервые вести продолжительные систематические наблюдения за погодой, накоплением и таянием снега, за изменением температуры в верхней толще ледника...

Продолжение