Солдатская служба на Новой Земле и её типичные особенности

В статье речь пойдёт об особенностях несения военной службы в далёком Заполярье первой половины 1970-х гг. Впрочем, для самого заполярного региона и тогда, и сейчас это никакие не особенности, а самые что ни на есть типичные условия. Поскольку данная статья может быть отнесена к мемуаристке, ссылок на источники и литературу в ней немного. Автор сравнивал свои воспоминания с материалами нескольких открытых сайтов, включая мнения новоземельцев первых двух десятилетий ХХI в.

Была изучена также и некоторая имеющаяся в открытом доступе литература по истории атомного полигона на Новой Земле. По этим сайтам и публикациям восстановлены позабывшиеся детали. Кое-что запамятовалось, так как автор служил на одной из "точек" Новой Земли более полувека тому назад, сразу по окончании Архангельского государственного педагогического института (АГПИ) и поступлении в аспирантуру педагогического института им. А.И. Герцена в Ленинграде. В те времена многое было скрыто под грифом "секретно", что вполне закономерно.

Для автора статьи служба в рядах Советской армии была не очень длительной по времени, но замечательной во многих отношениях. Не очень длительной потому, что после окончания вуза призывали на действительную службу только на один год. Автору довелось проходить её в частях 10-й армии противовоздушной обороны (ПВО) с ноября 1973 г. по ноябрь 1974 г. А замечательна она была уже тем, что определила всю последующую тематику научно-исследовательской и преподавательской работы в вузе.

В 1970-е гг. служили практически все молодые люди: призывали на действительную службу и с 18 лет, и после обучения в вузе, и из аспирантуры, и при наличии жены и маленького ребёнка (моему сыну, например, было всего три месяца). Служба – долг Родине. Это как раз то, что было обычно, было нормой. Среди того поколения считалось, что мужчиной становишься не тогда, когда познал любовь женщины, а когда прошёл действительную службу. Я не слышал, чтобы кто-то из моих друзей пытался "откосить" от службы и этим гордился. Среди северян такого рода поведение было не в почёте.

Сразу после 7 ноября 1973 г. наш отряд призывников доставили самолётом из Архангельска в Амдерму. Ноябрьское Заполярье встретило, как и положено, снегами, ветрами и темнотой. Постоянное население Амдермы, как мы поняли, состояло из геологов, работников порта, военных и их семьёй. Удивило то, что посёлок в ту пору был неплохо развит. Я полагал, что северо-восточнее Нарьян-Мара крупных поселений нет, но ошибся. В Амдерме люди жили в двух- и трёхэтажных кирпичных "хрущёвках" с необходимыми городскими удобствами. Правда, было много и одноэтажных деревянных и каменных строений. Ближе познакомиться с посёлком и погулять по нему не получилось. Начиналась жизнь по приказу. Прибывшую команду призывников разместили в Доме культуры. Пришлось лечь спать прямо в актовом зале; расположились на сцене и между рядами кресел. На следующий день нам выдали повседневную форму (брюки, гимнастёрки, пилотки, ремень, носки, подворотнички), а также шинели и "кирзачи" (кирзовые сапоги). На солдатских погонах нашего рода войск оказалась "земля" – то есть они были чёрного цвета. Домашнюю одежду приказали запаковать, и те, кто хотел, отправили её по почте домой. Позже, уже по месту службы, "сундуки" (старшины), ведавшие материальной частью, выдали нам парадный комплект формы с фуражкой, валенки, шапки-ушанки и кое-кому "спецаки" (эти тёплые куртки оказались совсем не похожи на знаменитые ватники и были предметом зависти многих из нас, так как полагались только тем, кому приходилось в морозы и ветра нести дежурство на улице или проводить смену в вагончиках радаров, расположенных на поверхности сопки. Кстати, за время службы на Новой Земле кого-либо одетого в ватник не видел ни разу). Несмотря на длинную полярную зиму, солдаты нашей части в шинелях и кирзовых сапогах ходили по территории части почти круглогодично, так как по специфике службы расстояния, преодолеваемые большинством служащих вне помещений даже в самые злые морозы и ветра, были незначительны.

Но всё это было позднее, а пока в амдерминской парикмахерской нас обрили, правда, позволили оставить на голове малую толику щетины. После процедуры переодевания и бритья призывная команда стала несколько похожа на солдат. Такое явление не особенность, а скорее характерная черта всех ребят, начинавших службу.

Спустя сутки или двое нас снова посадили в самолёт и переправили на Новую Землю. Служить пришлось в южной её части. Самолёт сел на аэродроме в Рогачёво. Из соображений секретности он носил название "Амдерма-2". Дело в том, что аэродром в Рогачёво появился ещё в период Великой Отечественной войны, но позднее был серьёзно модернизирован. Только в 1971 г. при нём появилось трёхэтажное здание аэровокзала, а в 1972 г. аэродром принял первые самолёты-перехватчики для охраны воздушных границ СССР в Северном Ледовитом океане. Чуть южнее этого посёлка, примерно в 12 км, располагался и самый крупный населённый пункт Новой Земли – Белушья Губа. Позднее мы поняли, что в этих местах жили только те, кто нёс службу, и их семьи. Гражданского населения после 1954 г. – с момента основания атомного полигона (объект-700) – на архипелаге не было. Людей по их желанию переселили либо в Нарьян-Мар, либо в Архангельск.

Нашу команду посадили на грузовую машину и перекинули на "точку". Там занимались в учебной роте (изучали "матчасть" радиолокационных станций (РЛС) и свою конкретную армейскую профессию на них), потом многих товарищей перекинули в другие "точки", а мне выпало служить на прежнем месте. Конечно, в отведённое личное время все стремились написать письмо родным. Нам назвали почтовый адрес и объяснили, о чём можно писать, а о чём писать запрещено. В частности, было категорически запрещено писать о местонахождении и роде служебных обязанностей. Из соображений секретности почтовый адрес звучал как "Архангельск-55". По этой причине коллеги и товарищи моей супруги и мои полагали, что я служу под Архангельском, и частенько спрашивали жену, часто ли мы видимся. А на деле нас разделяло Баренцево море и расстояние в 925 км. Мы с молодой супругой переписывались очень активно, но по причине местных условий погода часто была нелётной и с Большой землёй неделями не было связи, да и до нашей точки почтальон добирался не каждый день. Зато потом приходила целая пачка писем. Почтовые задержки тоже вполне можно отнести к особенностям полярной службы. Но именно с почтой у меня были связаны и самые счастливые моменты службы. В канун нового, 1974 г. мне неожиданно пришла из дома посылка. Письма – это нормально, но посылка на Новую Землю – редкость. В ней оказался такой новогодний подарок, что радовалась вся казарма. Это была настоящая еловая ветка с небьющимися игрушками. Благодаря заботе мамы и жены Новый год "вокруг ёлочки" у всех удался на славу!

Солдатские сутки были разбиты на четыре основные части:

• сон (с 22.00 до 6.00), "солдат спит – служба идёт";
• учебные занятия и политзанятия;
• очередные или внеочередные наряды;
• и – самое главное – посменное дежурство на РЛС.

Подобное деление есть во всех армейских частях, и об этом вести речь не будем. Особенности службы на Новой Земле состояли в ином.

Незабываемые впечатления оказались тесно связаны с суровыми природными условиями: даже в июле – августе холодные заснеженные сопки, отсутствие деревьев и кустов (вокруг только карликовые берёзки, а многие привыкли к тайге или степям). Удивлял очень тонкий слой почвы (как, например, во многих местах Кольского полуострова). Под этим слоем скрывается будто бы сплошной раздробленный камень. Правда, в июле тундра начинает покрываться нежными неяркими цветами, а в ясную погоду удивляет чистейшая синева небольших, но многочисленных озёр. Впечатляла и дышавшая холодом вода залива. С высоты нашей сопки виды цветущей в долине тундры и залива были потрясающими, хотя на самой сопке летом преобладал голый камень.

Впрочем, мы прибыли на место службы в ноябре – близилась полярная ночь ("на острове она длится с 17 ноября по 29 января"), и до июля ещё надо было служить и служить. В природе господствовали серый и белый цвета. Серый – скалы и сумрачное небо. Белый – чистейший сверкающий снег и такое же небо в ясную зимнюю погоду. Смотреть на снег было нельзя – заработаешь "куриную слепоту". Зимой же в долгую полярную ночь на чистом чёрном бархатном небе крупными бриллиантами сверкали звёзды и переливались холодными цветами полярные сияния. Правда, ясная погода для Новой Земли – редкость.

Зима на Новой Земле длинная, 8–9 месяцев. Землю покрывают глубочайшие снега. Глубокие снега – не фигура речи. Как северянин, я полагал, что достаточно снега видел и в Архангельске. Как я ошибался! Нам частенько приходилось отрывать от сугробов двери и окна казармы и проходы между зданиями. Мощные грузовики, в кузове которых приходилось, например, ездить в баню каждые 10 дней, многие километры двигались в тоннелях, буквально прорытых специальной техникой в снегу. Высота этих тоннелей достигала 3–4 метров. Более успешны были гусеничные машины – гусеничный транспортёр-снегоболотоход (ГТС). Они бодро носились даже по снежной поверхности. ГТС-ки были нашим основным транспортом.

Особенностью северной равнинной местности и сопок зимой были сильные ветра. Всего их было три варианта – один хуже другого. Дуть любой из "вариантов" мог несколько суток подряд. Самолёты, конечно, не летали, и все, включая офицеров, страдали из-за отсутствия не только писем от родных, но и свежей прессы (газет и журналов) и кинофильмов. Согласитесь, что получать газету недельной давности не очень приятно. Точка, на которой служили, оказывалась вообще в изоляции. Действовала только радио- и кабельная связь. В свободное время оставалось лишь смотреть в спортзале уже много раз прокрученное кино на 16-миллиметровой плёнке и слушать, как воет ветер.

Опасно было выходить в такое время и на улицу. Снег залеплял глаза, и не было видно ни зги. Порывом ветра солдатика могло снести в сторону от протоптанной тропы. При этом ориентировка терялась моментально. Стоило на 2–3 метра шагнуть в сторону, и ты погиб. Но служба есть служба. РЛС работали круглосуточно, и полусферы, их прикрывающие, как-то выдерживали любые ветра. Дежурные смены из казармы от подземелья в скале и обратно выдвигались в любую погоду точно по графику. Кроме того, три раза в день все ходили в столовую. Пройти-то надо было от объекта к объекту всего метров 100–150, но, чтобы не было потерь личного состава, между зданиями к зиме натягивались канаты. Дежурный по казарме одиночек на улицу не выпускал. Люди передвигались между зданиями только группами в несколько человек: одной рукой держались за канат, а второй – за хлястик шинели впереди идущего солдата. Вёл группу сержант или офицер. По этой же причине все туалеты находились внутри казарм (это были простые бетонные отхожие места прямого падения, но в тепле).

Выпадали нам и тревоги. Они были самыми настоящими, но не всегда связанными с действиями потенциального противника – американскими "совами" (так назывались самолёты-разведчики типа U-2, приближавшиеся к воздушному пространству СССР). Им навстречу понимались самолёты-перехватчики, а нашей задачей было сопровождение и наведение их на цель. Более мирные тревоги назывались "медвежьими". Дело в том, что белые медведи время от времени забредали на территорию части, чтобы порыться в пищевых отходах столовой. Аналогично они заглядывали и в Рогачёво, и в Белушью Губу. Уже в начале 70-х гг. ХХ в. отстреливать белых медведей было запрещено, поэтому при их приближении выход из казарм на время прекращался. За ними можно было наблюдать в окна.

Ещё одной новостью лично для меня стало огромное количество леммингов. Жили они в норках в снегу, были основным питанием полярных сов и лис. Их было множество. Однако эти маленькие пушистые грызуны (12–15 см длиной) проникали всюду. Зимой они пробирались и в казармы. Вероятно, хотели погреться и поискать пропитание. Они были очень пугливы и никогда не кусались. Сержанты иногда даже предъявляли неуставное требование к дежурным по казарме на определённое количество отловленных зверьков. Поймать их можно было, накрыв шапкой-ушанкой. Я этим никогда не занимался. Они такие милые, и их было жалко.

К особенностям службы и быта отнесём то, что в части практически отсутствовала шагистика на плацу. Начальственные проверки были тоже редки. На вооружении у нас состояли самозарядные карабины Симонова (СКС). Стрельбы из карабинов тоже проводились нечасто. Поскольку зрение у меня было ниже минус четырёх, а очки замерзали, я на стрельбах мазал: пули "шли в молоко", но эти промахи на рост количества внеочередных нарядов не влияли. Наша задача, как я уже писал, состояла в ином – на максимальном удалении от границ обнаружить в воздухе потенциального противника, плотно сопровождать его полёт и наводить на воздушные цели перехватчики (операторам очки не особенно требовались). Учения по перехвату противника и работе на радарах в условиях подземных атомных взрывов проводились постоянно. Они могли быть как локальными, так и в масштабах всего СССР. Учения объявлялись неожиданно, и наша часть участвовала в них с большим напряжением сил. После учений проходил обязательный "разбор полётов". В случае каких-то неудач доставалось в основном офицерскому составу.

Незначительными были и обычные для иных армейских частей физические нагрузки (небольшой спортзал внутри казармы, конечно, был, но его, как самое большое помещение, использовали в других целях). Нам объяснили, что физические нагрузки типа марш-бросков с полной выкладкой не положены из-за недостатка кислорода в данной местности, так как они моментально приводят к одышке и перегрузке организма. Глубоко дышать на морозе в минус 30–40 градусов и при ледяном ветре вообще невозможно (уже после службы где-то вычитал, что в условиях Крайнего Севера кислорода в целом достаточно, но организм хуже его усваивает). В дополнение к этому фактору гористая либо болотистая местность, усеянная камнями, к марш-броскам и летом не располагала, а зимой бегать было просто негде – везде глубокий снег, и есть опасность сломать ноги в расщелинах или на острых камнях.

Впрочем, физической работы (не упражнений, а именно работы) хватало по расчистке от глубоких снегов территории части. Физической работы было много и в связи с тем, что каждый дом в отдельности имел свою кочегарку. Топились дома углём. Наличие "индивидуальных" кочегарок было продиктовано необходимостью обеспечения службы в любых погодных условиях. Отопительный сезон был почти круглогодичным, поэтому практически каждый солдат регулярно получал наряды в кочегарку. Приходилось сутки кидать уголёк в печь, поддерживать установленную приказом температуру в помещениях. Самое тяжёлое – наполнять огромный угольный ящик. Он всегда должен был быть полон. Уголь же надо было таскать совковой лопатой из угольной кучи на улице, разрывая её из-под снега. Дремать было нельзя. Надо было вовремя подкидывать в печь уголёк, чтобы не разморозить батареи. Такая авария автоматически означала бы для виновного как минимум гауптвахту. После смены кочегарам приходилось отмываться от угольной пыли.

Личный состав большую часть времени находился в тепле, в помещениях казарм. А на боевом дежурстве, особенно во время длительных учений, было даже жарко, причём жарко в прямом смысле этого слова. Дело в том, что в металлических операторских вагончиках внутри скалы стояла мощная аппаратура обеспечения радаров. Она выделяла много тепла, да ещё и водяные батареи работали, потому, несмотря на вентиляцию, дежурной смене приходилось тяжело. Иногда на улицу выскакивали из подземелья, как из бани.

Совсем особенным для меня оказалось окончание службы. И это тоже было связано со спецификой Арктики. Всем, кто служил, известен термин "дембельская работа". Приближался сентябрь 1974 г., то есть начало очередного учебного года в школах. В Рогачёво тоже была школа-восьмилетка. В ней учительствовали жёны офицеров и прапорщиков. На Новую Землю распределения из педагогических вузов в ту пору не было. В начале 1974–1975 учебного года в школе не оказалось учителя английского языка. Стали искать. Обнаружили в личных делах, что служит недалеко на "точке" некий младший сержант Репневский и он по диплому вуза учитель истории, обществоведения и английского языка. Насколько я знаю, привлекать солдат действительной службы к гражданской работе и платить им зарплату было запрещено. Но "охота пуще неволи" – выход нашли: командование полка приказало мне в устной форме вести уроки английского во всех классах, а официально на работу приняли молодую женщину – жену недавно прибывшего офицера. Английский она знала неплохо, но окончила технический, а не педагогический вуз и соответствующих "корочек" не имела. Меня каждый день возили с "точки" на сопке в рогачёвскую школу и обратно. Девушка посещала уроки, я, как мог, учил школьников языку, а её – методике ведения уроков. Чтобы имелось свободное от дежурства на РЛС время и место для подготовки к занятиям, меня перевели постоянным кочегаром и дежурным в небольшое здание штаба части. Дали напарника из молодых солдат весеннего призыва, чтобы топки не погасли в период отъезда на уроки. Готовился к урокам в большой комнате, предназначенной для занятий молодых солдат нового призыва. Она была пока свободна, так как нового призыва ждали только к ноябрю. Писал конспекты уроков в промежутках между подкидыванием уголька в топку, да и ночевал тоже в штабе последние месяцы службы. Приспособился спать прямо на угольном ящике в кочегарке. Благо, что в сентябре – октябре ещё было не очень холодно и достаточно было подбросить угля один раз в два-три часа. Так всю первую школьную четверть и осуществлялось моё "дембельское задание" – занимался своим гражданским делом. Заодно, поскольку всё равно каждый день ездил в Рогачёво, приказали быть почтальоном – забирать письма, прессу, посылки, приходившие в нашу часть.

Служба завершилась в ноябрьские каникулы. Хотя я этого момента очень ждал, произошло всё неожиданно. Командир зашёл и приказал: "Собирай чемоданчик, через полтора часа твой борт на Архангельск, документы на увольнение готовы". И ещё через пару часов лёта военный борт доставил меня в Архангельск, к жене и только начинавшему ходить сыну.

В заключение почти автоматически приходишь к выводу о том, что все главные элементы службы в ПВО уже в те времена были неплохо приспособлены к экстремальным природным характеристикам Заполярья с целью наилучшего выполнения боевых задач по охране воздушных границ Родины. Сейчас, спустя полвека, вспоминаю о службе только хорошее, хотя, конечно, она была далеко не сахар. Служба научила серьёзному отношению к выполняемой работе, заставила уважать Арктику за её строгость. Разгильдяи "на северах" не приживаются.

Репневский Андрей Викторович, доктор исторических наук,
профессор кафедры всеобщей истории Высшей школы социально-гуманитарных наук и
международной коммуникации Северного (Арктического) федерального университета.