Записки испытателя

Архипелаг Новая Земля расположен в Ледовитом океане между Баренцевом и Карским морями и состоит из двух островов — Северного и Южного, а также сотни островков. Много ледников, которые расчленены глубокими долинами. Самые значительные реки — Гусиная и Промысловая. Повсеместно распространена вечная мерзлота. Климат морской, арктический.

За Северным полярным кругом
Есть остров Новая Земля,
Где пахарь не идет за плугом,
Хлебами не шумят поля.
Стоят здесь горы не в ливреях,
Их тело - сланец и пирит,
Из них не строят мавзолеи
И путь в метро для них закрыт.
Река Шумилиха - не Лена,
Малышка, горная река,
И там, где летом по колено,
Весною тонут берега.
Не слышим радостного пенья,
Хоть видим в небе птичий клин,
А больше ценим мы терпенье
 И хладнокровие мужчин.
Суров и труден Север дальний
Тем, у кого душа слаба,
Но нет прекрасней н печальней,
Чем ты, Белушья Губа.
 На берегу Губы поселок,
Где жизнь совсем не благодать:
Не подают нам разносолов,
И дипломатов не видать.
Зато, когда гора вздыбится
От взрыва разноплотных масс,
Трясется в злобе заграница,
Услышав вновь сообщенье ТАСС.
И вправе мы тобой гордиться,
Морской форпост и бастион,
Новоземельская столица,
Простой советский полигон.
1987 г.

Жарков Владимир Петрович — специалист в области ядерных испытаний, участник 52 подземных испытаний ядерного оружия, осуществленных Советским Союзом на Семипалатинском и Новоземельском полигонах, лауреат Государственной премии СССР. Здесь приведена глава из его книги "И грустно, и смешно ..."

Северный полигон

Полигон был создан в 1954 году как ответная мера для обеспечения необходимой безопасности нашей страны в условиях развернутой в США гонки ядерных вооружений. Центром полигона был выбран поселок Белушье, аэродром сооружен в поселке Рогачево. С 1955 года были проведены: 82 ядерных взрыва над землей, 2 над водой, 3 под водой и 42 под землей. В 1961 году над Новой Землей на высоте 4 километра была взорвана сверхмощная бомба с тротиловым эквивалентом 50 мегатонн. Последние взрывы в атмосфере были проведены в декабре 1962 года. Испытания в атмосфере проводились в основном в бомбовом варианте на больших высотах, что исключало касание огненного шара поверхности земли и обуславливало отсутствие локальных загрязнений. Однако ядерные испытания СССР н других стран приводили к загрязнению радиоактивными продуктами окружающей среды. Суммарное энерговыделение ЯВ, проведенных на северном полигоне, составило 94% от энерговыделение всех ЯВ, проведенных на территории СССР. Для обеспечения безопасности испытателей и населения, проживающего на островах и северном побережье, примыкающих к Новой Земле, исходили из того, что каждый ядерный взрыв, любая радиация, большая или малая, не являются благом для людей и нарушают экологию. Поэтому ученые, испытатели, военные, Госкомиссия делали все возможное для того, чтобы если не исключить полностью, то во всяком случае резко уменьшить радиационно-экологические последствия ядерных взрывов. Это достигалось выбором для каждого испытания оптимальной высоты подрыва ядерного устройства (ЯУ) или ЯЗ в атмосфере с учетом погодных условий и направления ветра. Новая Земля является уникальным районом для ядерного полигона, где можно проводить все виды ядерных взрывов, в том числе и подземные. И здесь главным условием является значительное удаление населенных пунктов от Северного полигона.

 

 

Белушья губа

В августе 1971 года на теплоходе "Буковина" я впервые прибыл в Арктику. Конечным пунктом нашего плавания была "Белушка" — морская база Новой Земли. Войдя в бухту, мы замерли в восхищении от пейзажа, раскрывшегося перед нами: голубой лед, розовое небо, серебристая, словно рыбья чешуя, вода: все будто расцвечено разными красками. И вдали — горы, голубые, чуть припорошенные снегом, словно плывущие в синеве. Когда-то, лет двести, а может быть и больше тому назад, много белух заходило в губу (залив), которую за это и прозвали Белушьей. Теперь белухи совсем "забыли" и залив, и пролив Маточкин Шар: они не любят запаха машинного масла и не переносят звуков двигателей кораблей. Белуха издает звуки, которые прекрасно воспринимаются человеческим ухом: она может громко хрюкать, свистеть, иногда ее крики напоминают плач ребенка, удары колокола и даже пение птиц, за что моряки прозвали белуху "морской канарейкой". Выражение "реветь белугой" происходит от названия белухи— полярного кита, а не от белуги — осетровой рыбы, которая, как и положено рыбе, молчит. Удивительное животное, но даже за длительное пребывание на Новое Земле, ни в Баренцевом, ни в Карском море увидеть белух мне так и не довелось. А жаль!

 

Подземные ядерные взрывы на Новой Земле

В 1963 году ядерные державы (СССР, США и Англия) заключили договор о запрещении ЯИ в трех средах — атмосфере, под водой и космосе. Началась серия ЯВ под землей, которые проводились в штольнях и скважинах. Подземные ЯВ, как правило, камуфлетны, т.е. выбросов радиоактивных продуктов не происходит, они остаются под землей. Через некоторое время (от доли часа до нескольких суток) происходило незначительное истечение радиоактивных газов (криптона и ксенона), которые быстро рассеивались в атмосфере до фоновых значений, и радиоактивного выпадения на землю не происходило. Опасности для участников испытаний и тем более для населения удаленных территорий они не представляли. Сейсмическое воздействие подземных ЯВ (при максимальных величинах не более 150 килотонн) на регион, т.е. материк, острова Шпицберген, Землю Франца-Иосифа и на большую часть самой Новой Земли, столь низко, что не представляло никакой угрозы для населения. Решение о проведении подземных ЯВ было принято Правительством СССР в 1959 году, и началось создание горной геофизической станции в горном массиве на Маточкином Шаре. С 1964 года на северном полигоне было проведено 42 подземных ЯВ, из них 36 в штольнях и 6 в скважинах. Последний подземный ЯВ на Новой Земле был проведен 24 октября 1990 года. Центром проведения подземных ЯИ был поселок Северный, где размещались базы горняков (шахтное оборудование, бетонные заводики, транспортные средства - электровозы и скипы для перевозки бетона внутри штольни), монтажников, строителей, лаборатории и складские помещения, системы энергообеспечения (котельные, трассы, телефонная связь), жилье, бани, столовые и т.д.

Поселок "Северный" стоит
На Маточкином Шаре,
Где экология кричит
В задымленном угаре.
 
У нас сейчас полярный день,
Давно совсем нет ночи,
Природа собственную тень
Отбрасывать не хочет.
 
В поселке улица одна,
Как аксиома ясная,
И называется она
Прекрасным словом "Красная".
 
На ней убогие дома
Еврейского провизора,
Цивилизация видна
Антенной телевизора.
 
И здесь живет рабочий люд,
Матросские бушлаты,
Лопатой дружно снег гребут
Строители-солдаты.
 
Хозяин местности - один,
Надежа и порука,
Самодержавный командир
Кап-два Данилыч Струков.
 
Для нас он может лишь чуть-чуть,
Как все в Отчизне нашей,
В глаза виновно заглянуть
И накормить нас кашей.
 
Но не пробить башкою лед
Систем бюрократических,
Корабль на материк уйдет
Без нас, людей арктических.
 
И остается нам опять,
Товарищи и братцы:
Искать, надеяться и ждать,
Найти и не сдаваться!
1989 г

 

"Лучше гор могут быть только горы …"

Представьте себе такую картину: всюду горы. Одни вершины голые и черные, другие покрыты снегом. Огромные сверкающие ледники подступают к берегам пролива. От ледников отрываются голубые прозрачные глыбы и с грохотом падают в воду. Навстречу им из морских глубин поднимаются ледяные громады, острые и круглые, похожие на фантастические кристаллы.

В горах

Погода этих северных широт
Напоминает мне капризную девчонку:
С утра сиял от солнца небосвод,
К обеду - туч лохматых хоровод,
А к ночи сильный дождь ударил звонко.
И очень редко в это время года
Денек погожий можно отыскать.
На этот раз - отличная погода,
Как-будто от души сама природа
Звала нас в горы погулять.
Мы вчетвером идем к вершине,
Что возвышалась рядом с городком.
Прогулка в горы - не езда в машине,
Когда несешься, развалясь в кабине,
Совсем иной "табак", когда идешь пешком.
Альпийский луг забылся в дреме чуткой,
Во мхе воды хрустальная слеза,
И голубели ярко незабудки,
Похожие на детские обутки,
И дочерей любимые глаза.
Наш путь наверх совсем не устлан розами:
Устав, брели мы, чуть дыша, среди скал
И с камня на камень взбирались, как козы,
Стремясь в поднебесье, где ветер да грозы,
И вот, наконец, совершили привал.
Пред нами бесподобная картина:
Внизу, словно чаша, синеет пролив,
А по краям вершин застывшая лавина
Торчит из облаков наполовину
И редкой красоты Шумилихи разлив.
В горах могучих ледники сверкали
Своею девственною белизной.
На небе облака гурьбою пробегали,
Они, как бабочки веселые порхали
Средь нив, цветущих раннею весной.
А за спиною вид совсем иной:
В скале чернел зияющий провал,
Он создан человеческой рукой,
Когда во чреве гор осеннею порой
Искусственный вулкан безумно бушевал.
Вершина трещинами начисто разбита,
Лежит гряда расплавленных камней,
Какая силища была горою скрыта
И никогда не будет позабыто,
Что в ней ковался меч страны моей.
Здесь красота и разрушение,
Как две сестры, стоят на высоте,
Наш труд свое находит завершение,
Науки проверяется решение
Победой в дерзновеннейшей мечте!
1971 г.

 

Маточкин Шар

Пролив (Шар) прорезает Новую Землю от Баренцева моря до Карского моря. Название ему дали в незапамятные времена русские поморы, которые добывали здесь зверя, рыбу, птицу. Не случайно это место они называли "кормилицей", "маткой", "маточкой". Так пролив получил название "Маточкин Шар". Горная цепь на берегу пролива подпоясана дымкой густого тумана, а в погожий день подсиненные солнечным светом горы кажутся величественным, непокоренным царством. Жить, а тем более работать в условиях Крайнего Севера очень и очень трудно. Как известно, Новая Земля расположена за Полярным кругом, длинная зима и очень короткое лето, вечная мерзлота - все эти "прелести" поджидают человека, попавшего в этот мир. Сложный рельеф местности, подступающие к морям и проливу горы, изрезанные в виде фьордов заливы способствуют возникновению приземных ветров - "Бора", достигающих силы урагана.

Живем мы в Северной Швейцарии,
Где дымкой свинцовой закрыты небеса,
Вдали от всех, на Маточкином Шаре,
Там, где весной бушует дикая краса.
В проливе лед идет сплошным потоком,
И волны грязной пеной плещутся о брег,
Не злой судьбой заброшен и не роком –
По спецзаданью прибыл русский человек.
Когда-то ты была заброшенной землей,
Где не растут деревья, птицы не поют,
Но вот который год осеннею порой,
Мой добрый друг, врастаем в горы тут.
Отсюда не уйдешь ни конным и ни пешим,
Коль не дадут нам адмиралы вертолет.
И, видно, в старину царил здесь только леший,
Да обрывался птиц стремительный полет.
Но мы уйдем, когда настанет время,
Когда мы разожжем в горе большой пожар,
И вечно помнить будут наше племя
Земля Седова и седой Югорский Шар.

 

 

Четыре времени года

Из года в год бывает весна,
Лето бывает тоже,
Осень срастается с зимой
На смену лету приходит.
Не вернется лишь старая жизнь,
Незачем ей возвращаться,
Другая жизнь началась....
(Тыко Вылко)

Зима

Она приводила с собой белое безмолвие, призрачный свет луны. Земля покрывалась застругами — снежными холмами, которые дымились от малейшего порыва ветра. Если ветер усиливался, заструги шевелились, как живые, снежная пыль сплеталась в вихри, которые неслись сплошной стеной — начиналась пурга.

Опять Москва нам не дает "погоду",
Хотя, как будто, ветер дует в цель,
Но ветродуй наш Александр Заброда
Не может пересилить Израэль.
А на дворе пурга взбесилась,
Все кануло в кромешной мгле,
Природа, видно, оскорбилась
За недоверие к себе.
Свирепый шторм нас в снег сбивает
Своим пудовым кулаком,
Вокруг сугробы наметает
И воет тонким голоском.
Миллион снежинок, словно стрелы,
Вонзаются в мое лицо,
Бредешь и чувствуешь, как тело
Вдруг превращается в кольцо.
Один во всем подлунном мире
Поселок борется едва,
Лишь слышно, как звучит в эфире
Сигнал тревоги: "Вьюга-два".
Но люди здесь прочнее стали
И много тверже, чем алмаз,
За четверть года мы узнали,
Кто мы и что сильнее нас.
Ни вахты долгой ожиданье,
Ни долговременный отрыв,
Нас не согнули, не сломали,
Не погасили наш порыв.
Ну, а сейчас домой мы рвемся,
Чтобы обнять своих родных.
И над стихиями смеемся,
Поскольку мы сильнее их.
Так здравствуй, дом родной, желанный!
Счастливейший из всех людей
К тебе спешу, так долгожданный,
Из края белых медведей.
1987 г.

В длинную полярную ночь низко повисали над землей многоцветные звезды, самая яркая из них - Полярная звезда. В это время на Новой Земле часто можно увидеть одно из самых потрясающих природных явлений - северное сияние. Представьте себе такую картину: по небу разлита густая, бездонная синева, усыпанная брызгами звезд. Все это венчается переливчатой короной северных всполохов. Полярное сияние - это потоки кипящего холодного огня, которые свертываются в спирали и светятся зеленовато-голубым цветом. Сияние похоже на ликование и торжество природы, ее извечное чудо. Человек, впервые увидевший северное сияние, запомнит его "на всю оставшуюся жизнь".

Весна

Зима отступает как 6ы нехотя, снег тает медленно и неравномерно, но уже с каждым днем потоки света становятся все ослепительней.  В апреле солнце почти не заходит за горизонт, а в мае начинается полярный незакатный день. Оживают стелющиеся ивы и карликовые березы. Расцветают незабудки, маки, лютики. Зимняя тишина отступает, воздух гудит от птиц, от шума их крыльев. Летят гуси, поморники, кайры, гагары. Мир кажется добрым и светлым.

Лето

Впервые "лето на севере" я увидел в 1971 году в Архангельском музее изобразительного искусства на картине Тыко Вылки "Незнаемый залив". Синяя река омывала небольшой, поросший рыже-бурыми травами островок. В синем небе сиял золотой шар солнца. Меня удивило то, что солнце, похожее на повисший в голубом воздухе апельсин, было без лучей. "Не может солнце быть без лучей, - подумал я, - скорее - это луна". Но это была не фантазия художника. Действительно, оранжевое летнее солнце на севере не имеет лучей.

Летом хорошо даже за Полярным кругом. Солнце прогревает землю, можно загорать и даже нырять и холодную воду. В августе 1985 года мы решили совершить массовый заплыв в Баренцевом море. 25 человек из моей экспедиции были доставлены в тихую бухточку Белушьей губы. Бодро раздевшись, мы смело побежали в волны, но... через несколько секунд ошалело выскочили на каменистый берег. Наши зубы отстукивали марш "Прощание славянки", которым отмечался отход и причаливание теплохода "Татария", где мы жили. Тело стало красным, как у вареного рака. Согревшись с помощью физических упражнений и дозы спиртного, мы почувствовали себя очень хорошо. Всем было весело и приятно, хотя температура воды была менее пяти градусов. "Заплыв" и его "пловцы" вошли в историю Новой Земли, и как-то я услышал рассказы о закаленных ученых, купавшихся в студеной воде Ледовитого океана. Не скрою, было приятно услышать это и чувствовать себя героем новоземельской легенды.

Осень

Иногда она приходит рано, укорачивая лето, а иногда незаметно переходит в зиму: становится пасмурнее и холоднее. Солнце скрывается за тяжелыми облаками, набухшими от влаги. Над морем бушуют водяные смерчи, огромные, в несколько метров высотой, их с силой выбрасывает на скалы и вдоль долин многократное эхо отражает их гул и свист. Но главная примета осени - затяжные дожди, превращающие землю в топкое болото, из которого трудно вытянуть сапоги, громадные лужи на каждом шагу, а дождь все идет и конца ему не видно.

Дожди

На гребнях скал, угрюмых, многотонных,
Повис туман густою пеленой,
Вторые сутки нудно, монотонно
Идут дожди над Новою Землей.
А я люблю грозу в начале лета,
В могучих облаках сверкнут зарницы,
Гром прогремит, и кажется, что это
Пророк Илья летит на колеснице,
Ручьи звенят в своем игривом беге,
Расцветит небо радуга-дуга,
А по дорогам заскрипят телеги,
Спешащие на пряные луга.
Земля моя проснувшись утром рано,
Умылась чистою хрустальною водой,
И словно в дивной сказке стала
Красавицей прекрасной, молодой.
Дожди напоминают жизнь людей на свете,
Судьбу свою нельзя нам обмануть:
Одним всю жизнь сияет многоцветье,
Другая жизнь - одна сплошная муть.
1971 г.

 

Белый медведь

Новая Земля является одним из "родильных" домов белого медведя, сильного хищника, царя и хозяина северных просторов и арктических льдов. В берлогу залегает только самка, рождающая до двух медвежат один раз в два года. Самцы же бродят в поисках пищи и голодные нередко заходят в жилые поселки.

 

Медведь в поселке

В поселок Северный однажды
Проник медведь, как диверсант,
Всю ночь он действовал отважно
И куролесил, как курсант.
 
Проверил бдительность людскую,
Где плохо, что и как лежит,
И эту истину простую
Отменно знал наш "паразит".
 
Он слопал масла ящик целый,
Яичницы наелся всласть,
Оленью тушу так разделал,
Что мясники раскрыли 6 пасть.
 
Он насмерть напугал матроса,
Что охранял с винтовкой склад,
И, словно у родных торосов,
Гольцов у химиков таскал.
 
Трудился Мишенька на славу
Из всех своих медвежьих сил,
Лишь к горнякам не лез он в лаву
Да щебень в скипы не грузил.
 
Мораль поймешь ты за минуту,
Разумным существом рожден:
Тот не получит десять суток,
Кто в книгу Красную внесен.
1987 г.

 

Среднее арифметическое

Это событие произошло во время моего первого опыта, в 1971 году на Новой Земле. Руководителем этого испытания (в штольне А-8, 29 августа) был начальник 5 Главного управления МСМ Георгий Александрович Цырков. После проведения ядерного взрыва и обработки результатов физических измерений уральский заряд "выдал" мощность вдвое больше расчетной. "Юмор" заключался в том, что по расчетам теоретиков мощность этого заряда не могла быть больше расчетной. Долго никто не мог понять, в чем же дело. Главный разработчик заряда член-корреспондент Академии наук СССР Лев Феоктистов ходил в глубоком трансе. Обстановку разрядил остроумный Цырков, "Главцирк", как его звали за глаза. "Лева, - сказал он, обращаясь к Феоктистову, - что ты расстроился? Все нормально: мы твой заряд испытываем второй раз. В предыдущем испытании произошел отказ твоего заряда и его мощность, стало быть, равнялась нулю. Сейчас - двойной перебор. Если взять среднее арифметическое двух взрывов, то получится по расчету, т.е., что надо. Успокойся, Лев!". Шутка, да еще вовремя сказанная, подняла упавший было тонус до боевого. Вскоре после повторных проверок значения мощности этого заряда была найдена математическая ошибка, и все встало на свои места.

 

Адмирал дает "добро"

В августе 1973 года экспедиция ВНИИЭФ, где я был начальником, на теплоходе "Буковина" прибыла в Белушку. Через сутки на том же теплоходе мы должны были двигаться к поселку Северный. До нас дошла неприятная новость (как правило, плохие вести разносятся очень быстро), что в поселке Северный мощные льды, двигаясь по проливу, снесли пирс, к которому швартовались корабли. Встал вопрос, как же высаживать людей на берег, ибо подойти к нему "Буковина" не могла из-за мелководья. От местных военных я узнал, что у адмирала, командира полигона, есть десантный катер, который помог 6ы решить задачу высадки с теплохода. Также я узнал, что адмирал очень дорожит катером, ибо в выходные дни - субботу и воскресенье (именно в эти дни мы должны были дойти до поселка) использует его для охоты и рыбалки с приезжим начальством. Отправляясь на встречу с адмиралом, я взял с собой теоретика Сергея Холина (сейчас Сергей Александрович доктор физико-математических наук, председатель совета трудового коллектива нашего института), главным образом, из-за его импозантного вида. Дело в том, что кладовщик нашего сектора выдал Сереже спецодежду (шубу и сапоги) размера на два больше. Рукава шубы висели, как у древнерусского боярина, так что кистей рук не было видно. Пришли в штаб. Познакомились с командиром полигона контр-адмиралом Миненко Никифором Георгиевичем. Беседуем на разные темы. Узнаем о состоянии дел на штольне В-1, где мы должны работать. Все более-менее нормально. Наконец, подошел черед вопросу переброски людей с теплохода на берег. Я попросил катер, но взглянув на адмирала, понял, что у того нет желания лишиться его на выходные дни, но так как он был просто обязан нам помочь, то мучительно искал вариант, когда "овцы целым (мы на берегу пролива) и "волки сыты" (катер дома). После многозначительной и долгой паузы Миненко воскликнул: "Есть идея!" (почти как Архимед, который произнес историческое слово "Эврика"). Далее последовал такой адмиральский монолог: "Тридцать матросов надевают костюмы и болотные сапоги, становятся в воду и на руках передают вас с теплохода на берег!" Конечно, предложение адмирала было полнейшей чушью, но называть вещи своими именами я не стал, ибо не всякая лобовая атака приводит к желанной цели. Я сказал: "Хорошо, давайте проиграем ваше предложение. Вот сидит молодой ученый Сережа Холин - автор заряда, который мы вместе с Вами будем испытывать. Представим дальнейшее развитие событий: матросы передавали Сережу из рук в руки, а когда последний матрос положил шубу на берег, в ней Сережи не оказалось. Кто будет отвечать за пропажу теоретика?". Никифор Георгиевич внимательно посмотрел на Холина, на его опущенные рукава шубы, покраснел и глубоко вздохнул. После молчания, видимо, окончательно решившись, он сказал всего одну фразу: "Возите сюда всяких..., а я должен отвечать за их безопасность, берите катер!". Так необычный внешний вид Холина и мой "черный" юмор заставили адмирала дать "добро": переброска людей на берег с помощью десантного катера прошла без происшествий.

 

Уникальный опыт в штольне В-1

В 1973 году в чреве горы Черная на берегу горной речки Шумилихи была подготовлена для ЯВ штольня В-1. Уникальность опыта была в том, что предстояло испытать заряд, мощность которого, по расчету, предполагалась более одного миллиона тонн тротила.

Обычно первым условием обеспечения безопасности испытателей и населения является выбор линии наименьшего сопротивления (ЛНС), которая не должна быть меньше определенной величины мощности заряда. Такой ЛНС для нашего заряда не было ни в одной горе массива на Маточкином Шаре Новой Земли. Для получения нужной ЛНС был применен комбинированный вариант горной выработки "штольня-скважина", т.е. когда была пройдена горизонтальная штольня, то в ней вместо концевого бокса (КБ) была сделана огромная пещера и затем продолблена вертикальная шахта (скважина) диаметром 4,5 метра и глубиной несколько сотен метров. В пещере располагались нестандартное оборудование для опускания заряда и несколько крупных электромоторов для запуска лебедок и пусковых устройств. Возле оголовка - нулевой отметки шахты - были размещены многочисленные барабаны с кабелями для методик физических измерений. После стандартных операций (проведения генеральной проверки автоматики (ГПА), сборки заряда и снаряжения его капсюлями-детонаторами, стыковки заряда с приборным отсеком автоматики, транспортировки "изделия" из сборочного здания через штольню непосредственно к оголовку шахты) была осуществлена уникальная операция спуска заряда на забой шахты. Спуск изделия осуществлялся на стальном тросе с помощью мощного подъемника. После проверки шахты и лебедки был проведен контрольный спуск макета изделия, имитирующего вес боевого заряда. На забое шахты был сделан бетонный башмак, на котором после спуска было раскреплено изделие. Исполнители опускались на забой в металлической бочке, диаметром 1,8 метра и высотой 1,5 метра, путешествие в которой было совсем не для слабонервных. Опишу свои впечатления от спуска к центру земли. В бочке помещались 4 человека (3 испытателя и механик от буровиков, который осуществлял спуск и поддерживал телефонную связь с "землей"). Стенки шахты были оборудованы электроосвещением, при котором смутно было видно, что творится вокруг. Так как шахта была с неровными стенками, то чтобы не зацепиться и (не дай Бог) не перевернуться, мы были "вооружены* металлическими штырями метровой длины. Такими приспособлениями мы при необходимости должны были отталкиваться от стенок шахты. Спуск проходил со скоростью один метр в секунду. Ощущение при спуске и при подъеме можно обозначить одной фразой: риск большой, а удовольствие очень маленькое. Но на работе о6 удовольствии думать не приходится.

После длительных забивочных работ мы подошли к заключительному этапу на штольне В-1 и, наконец, Государственная комиссия приняла заключение о полной готовности к опыту. Оставалось ждать благоприятной погоды.

Наконец настало утро проведения опыта - 12 сентября, 10 часов. Все было в боевой готовности: люди и техника. Погода тоже благоприятствовала нам. Проведя заключительные операции, вертолеты с испытателями убывают на базу, последним улетает вертолет с членами Госкомиссии.

У горы Черная

Взрыв. Через некоторое время после подрыва заряда вертолет радиационной разведки обследовал гору Черная и вдруг последовал доклад: "фургоны не обнаружены". Было принято решение: лететь на место испытания. На двух вертолетах Госкомиссия отправилась в путь. Через полтора часа полета мы увидели фантастическую картину: гора Черная сильно разрушилась, с нее сошла каменная лавина, перекрывшая речку Шумилиху, от чего образовалось озеро. Как выяснилось, взрыв обрушил около 50 миллионов кубометров горной породы, камнями была покрыта площадь в 10 гектаров. Новоиспеченное озеро имело размеры 100х150 метров и было заполнено ледяной водой. Лавина же шириной 1700 метров шла со скоростью 100 км в час и протащила наши измерительные фургоны на расстояние около одного километра. Приземлившись у разбитых приборных сооружений, мы увидели страшную картину: большинство фургонов НИИИТ, каждый весом в 25 тонн, были перевернуты, некоторые сильно повреждены, а передвижные электростанции просто "стерты в пыль". Но еще больше мы удивились, увидев группу матросов во главе с мичманом, "хозяйственно" снимавших в разбитых фургонах фотоаппараты и другие "нужные" вещи. На вопрос: "Кто такие?" мичман, оробев при виде старших флотских офицеров, все же доложил, что они - "группа живучести" из поселка Северный. Адмирал отругал хозяйственных мужиков и отправил их в поселок.

Несмотря на непредвиденные разрушения, большинство материалов физизмерений были сохранены. Расшифровав пленки и проведя соответствующие расчеты, убедились, что наш заряд сработал в мегатонном режиме. За успешную работу по проведению подземного ЯВ мы получили благодарность министров МСМ и МО. Так закончился уникальный, единственный в своем роде опыт, принесший нам как радость, так и огорчения, которые по жизни идут всегда рядом.

 

Почему кабели падают в воду?

Для одного из опытов передвижной пункт автоматики (ППА) вместе с измерительными фургонами находился на противоположном от ее устья берегу реки Шумилихи. Кабели подрыва заряда и методик физизмерений были перекинуты через эту горную речку и лежали на изящных подставках. В деревянной гостинице я жил в одной комнате с Виктором Никитовичем Михайловым. Оба были начальниками экспедиций: я -ВНИИЭФ, а он - НИИИТ. В нашей комнате за шкафом стоял молочный бидон со спиртом. Однажды погода испортилась, подул сильный ветер, который перевернул миниатюрные рогульки-подставки. Вечером пришли три сотрудника НИИИТ и доложили, что от порывов ветра кабели упали в реку. "Но мы, - сказали они, - кабели подняли, просушили и "прозвонили", так что теперь они снова находятся в боевом состоянии". "Спасибо!" - поблагодарил Михайлов, но ребята уходить вроде не собирались. "Что у вас еще, хлопцы?" - обратился Виктор Никитович. Но они помалкивали. Тогда я обратил внимание, что у них из карманов торчат roрлышки бутылок. "За работу в холодной воде разрешаю налить!" - изрек начальник экспедиции. Ребята быстренько наполнили свои емкости и мгновенно исчезли.

На следующий день история повторилась: кабели снова упали в воду, их подняли, просушили, "прозвонили", а ребята за свою "трудную" работу были отмечены разливной "валютой". Все было бы понятным, если 6ы не одно обстоятельство: в этот день даже слабого ветра не было. "Виктор, почему кабели падают в воду даже в безветренную погоду?" -обратился я к Михайлову и предложил рано утром съездить на штольню. Так и сделали.

День был погожий, не было ни дождя, ни ветра, ярко светило солнце. На "газике" доехали до горы напротив нашей Черной. Оставив машину за горой, чтобы ее не было видно, поднялись на вершину и залегли, как разведчики. Ждать пришлось долго. Наконец подъехала машина, из которой вылезли пять сотрудников экспедиции Михайлова. Надев резиновые сапоги, они без колебаний вошли в холодную воду и... ударами ног перевернули все рогульки. Кабели упали в воду. Далее все было по отработанной методике: подъем кабелей, просушка, "прозвонка" и т.д. После обеда хлопцы пришли к нам с очередным докладом о падении кабелей и "операции" по их восстановлению. Но на этот раз они получили большой нагоняй и предупреждение о том, что при повторении подобного будут отправлены домой и уволены из НИИИТ. Больше кабели в воду Шумилихи не падали.

 

Автоматная очередь

Однако история с падением кабелей в речку Шумилиху имела продолжение. Дело в том, что в пятидесяти метрах от кабелей ниже по течению был сделан мостик для перехода людей с берега на берег. Это теоретически, а на практике испытатели переходили по кабелям, не доходя до мостика. Так как в подготовке испытания участвовали сотни людей, то возникла опасность повреждения изоляции кабелей сапогами этих пешеходов. Надо было принимать меры. Сначала был установлен щит с запрещающими надписями: "Стой! Проход воспрещен! Стой, запретная зона!" Но наш народ имел закоренелую привычку не обращать внимания на любую наглядную агитацию, на любые запреты и... продолжал ходить по кабелям. Нужно было что-то другое. Я поручил своему помощнику по охране и режиму М.С. Панькину установить воинский пост с круглосуточным дежурством.

И вот как-то два ученых-моряка, доктор и кандидат наук, капитаны первого и второго ранга подошли к пучку кабелей. Часовой предупредил их, что здесь переходить нельзя. Моряки на это не обратили никакого внимания и ступили на кабели. "Стой! Стрелять буду!" - закричал часовой. "Не выстрелишь!" - хладнокровно заметили офицеры. Часовой дал в воздух короткую очередь из автомата. Моряки попадали в воду. Следует еще раз заметить, что вода горной речки даже летом очень холодная и, несмотря на глубину "по колено", нахождение в ней неприятно. Ученые пытались подняться из воды, но солдат, направив на них автомат, приказал: "Лежать!" Словом, пока вызвали разводящего, пока он пришел, у моряков зуб на зуб не попадал. В таком виде их и привели в штаб, где адмирал Миненко Никифор Георгиевич и руководитель испытания Карякин Владимир Иванович долго воспитывали офицеров. Но реакция "утопленников" была очень своеобразна: на вопрос, почему они не реагировали на замечания часового, не подчинились его приказу, в результате чего он был вынужден стрелять, капитан первого ранга, лязгая зубами, дрожащим голосом ответил вопросом на вопрос: "Неужели он (часовой) мог выстрелить в человека?" Старшие начальники долго внушали ученым офицерам, что часовой действовал строго по уставу внутренней службы, который они начисто забыли, и им было приказано не позднее сегодняшнего вечера освежить свои знания устава. Бдительный солдат-часовой был поощрен внеочередным отпуском домой, к родителям, а испытатели стали ходить только по мостику, а не по кабелям, видимо, купаться в холодной воде никому больше не хотелось...

 

Картинки Маточкина Шара

Когда теплоход из Баренцева моря поворачивает в пролив, первое, что видишь - это мыс Столбовой. Однажды мы входили в Маточкин Шар ранним утром и наблюдали чудесную картину: розовая заря разливалась по синему небу сгущающейся осени. Ночь на исходе, заря сталкивается с серебряным шаром луны. Высокие ледники (Земля Седова), белые с синим и просто синие, сверкающие, царящие над окрестностями. Очевидцы, побывавшие на Земле Седова, рассказывали о том, что в целом мире нет такой абсолютной, вечной, мертвой пустыни, как на ледниках: туда не залетают птицы, там не встречаются звери. Казалось, что жизнь, сумевшая приспособиться всюду - от горных вершин до бездны океана - еще не овладела ледниками. В 1973 году мы совершили путешествие по Маточкину Шару до Карского моря и обратно. На десантном корабле мы отчалили от пирса поселка Северный. Проходя мимо мыса Хрящевой, мы заметили у подножия горы небольшое стадо северных оленей. Красавец-самец важно стоял в окружении нескольких самок и детенышей. Олени очень пугливы. Завидев наш корабль, самки, "хоркая", подозвали своих оленят, и все стадо вихрем помчалось в ближайшую долину. Вдруг мы заметили симпатичную группу белых медведей - маму и двух медвежат, пушистых, неуклюжих малышей. Медведица настороженно смотрела на наш корабль, словно спрашивая, не представляем ли мы опасности для ее деток. Медвежата резвятся, играя друг с другом. Один медвежонок встал на задние лапы, а передней будто 6ы помахал нам в знак прощания. Эта занятная и милая сценка надолго осталась в памяти всех, кто ее увидел.

И вот показалось Карское море. В Карском море нам посчастливилось увидеть знаменитые птичьи базары, стаю хищных косаток и их охоту на тюленей. Птичий базар - это крупное, а зачастую колоссальное гнездовье морских птиц на крутых прибрежных скалах. Встретившаяся нам скала была унизана птицами, как новогодняя елка игрушками. Шум, гам, крики сидящих и взлетающих крылаты оглушали все вокруг.

Обогнув скалу, мы легли на обратный курс. Возле корабля кружила стая косаток, очень хищных и кровожадных животных из семейства зубатых дельфинов, которые, как волки, нападают на все и всех: тюленей, нерп, моржей и белух. Окрашены косатки очень эффектно - в контрастный черно-белый цвет. Ее спинной плавник, узкий и высокий, похожий на косу с широким лезвием, вздымается над гребнем волны. Затем мы увидели охоту косаток на тюленей. На синей воде моря под лучами незаходящего солнца на бело-зеленой льдине лежали два тюленя. Огромные и грузные, и в то же время напоминающие беззащитных котят, они являли собой олицетворение самой жизни - ее силы и доброты. И вот эта идиллия была нарушена агрессором - косатками. Заметив тюленей, косатки повели очень хитрую атаку: поочередно ныряя подо льдину, они сильнейшими ударами хвостов крушили ее до тех пор, пока она не раскололась на куски. Тюлени свалились в море. Косатки всей оравой набросились на них, и через считанные мгновения тюлени, разорванные на части, исчезли в их хищных пастях. Так закончилась эта кровавая драма.

Пришла пора увидеть ночной Маточкин Шар в его диком необжитом месте. Нежными мягкими красками потухал закат. В глубине долин по обоим берегам пролива сгрудились горы - синие, таинственные в ночных сумерках. Глубокая тишина дарила над горами и проливом.

Тысячу раз прав знаменитый русский художник Рерих, который об этих местах сказал так: "Сказка Севера — глубока и пленительна.

Северные озера задумчивы. Северные реки серебристые. Потемнелые горы мудрые. Зеленые холмы бывалые. Серые камни полны чудес".

 

Кристалл "Адмирал"

Во время путешествия по Маточкину Шару, о чем рассказывалось в предыдущей главе, мы побывали на горе Хрустальная, где добывали горный хрусталь. Термин "хрусталь" — это русифицированная форма греческого слова "кристаллы", что означает лед.

Когда средний десантный корабль (СДК) подошел к нужному месту, на берег был спущен гусеничный танковый тягач (ГТТ), на котором, трясясь по кручам более 2 часов, мы добрались до горы Хрустальная. Разбредясь по склонам горы, стали искать кристаллы и друзы (сростки кристаллов, похожие на щетку) горного хрусталя. Собрали много и все. Особенно повезло мне, так как я нашел хрустальный "клык" — параллелепипед длиной 15—20 сантиметров и основанием 5х10 сантиметров. Главная ценность находки заключалась в том, что кристалл был абсолютно чистым, без всяких примесей и вкраплений, что еще больше повышало его достоинство. Кристалл сразу же назвали "Адмиралом" — так он был велик и красив. Адмирал Миненко предложил мне совершить обмен: любой камень или друзу из его большой коллекции. "Не вздумай меняться, — сказал мне Юрий Алексеевич Трутнев, большой любитель и собиратель разных камней и книг, — такой подарок природа дарит раз в жизни". Совету его я последовал, но сохранить "Адмирала" и многочисленные друзы мне не довелось. Подвела лень, так как мне не хотелось носить портфель с камнями по вертолетам, и я положил его в фургон подрыва, который должны были доставить домой. После опыта лавина камней разбомбила наши фургоны. При осмотре разбитой половинки приборного сооружения подрыва мы обнаружили, что он засыпан мелкими кусочками хрусталя. Так природа сначала подарила мне кристалл "Адмирал", но увидев мою леность, решила наказать меня, превратив его в прах.

Испытатели ВНИИЭФ на Новой Земле

 

Голец — великан

В 1973 году, как я рассказывал ранее, перебравшись с теплохода "Буковина", мы стали жить в двухэтажных деревянных гостиницах, главной достопримечательностью которых были крыши. Дырявые, как решето, они во время нудных северных дождей, которые порой шли сутками, не прекращаясь ни на минутку, доставляли нам много хлопот и неприятностей. Поэтому на ежедневных оперативках, которые проводил Карякин В.И., прежде чем обсуждать выполнение ежесуточного графика подготовки к опыту, Михайлов В.Н. и я (начальник экспедиции) ставили вопросы о крышах, дожде и отношении к этим "делам" морского начальства. Командир местной части капитан первого ранга Валентин Катков получал от адмирала очередной "втык" и... все оставалось по-старому.

Однажды Катков появился в нашей "деревяшке" (так в народе именовалось наше жилье), зашел в комнату, где жили мы с Михайловым, увидел потоки воды и уже наполненный ею таз, горестно вздохнул и произнес: "Мужики-начальники! Крышу я отремонтировать не могу, ибо нет никаких стройматериалов, их не доставили из Белушки. Адмирал об этом отлично знает, но спускает "пар" на меня, а я сделать ничего не в силах. Исходя из существующих фактов, предлагаю вам следующее: вы перестаете говорить о крыше, а я в виде компенсации за неустроенность вашего жилья каждый вечер буду приносить гольца, соленого или вяленого. Согласны?" Посоветовавшись с Никитовичем, мы согласились.

А тут нам еще и повезло: дожди прекратились, но "гольцовый договор" остался в силе. Как-то вечером мы втроем, Михайлов, Катков и я, играли в преферанс и закусывали северной вкуснятиной. Поедание гольца подходило к концу, а до отхода ко сну было еще далеко. "Командир, — обратился я к Каткову, — время еще детское, гольца уже нет, распорядись, пожалуйста!" "Капраз" по телефону соединился с офицерской столовой и позвал мичмана, начальника пищеблока. Ему ответили, что тот в клубе смотрит кино. Катков спросил:

— А ты кто такой?

Телефонная трубка ответила:

— Я — матрос. Чищу котлы.

— Это командир говорит. Посмотри в холодильнике: нет ли там гольца.

— Есть.

— Неси его сюда, — приказал Катков и объяснил, куда именно нести.

Матрос принес большого гольца, очень хорошо засоленного. Мы поблагодарили и принялись разделывать рыбину. Она оказалась очень вкусной, ее кусочки просто таяли во рту. Пиршество продолжалось долго, как вдруг раздался стук в дверь, и на пороге появился мичман. Его испуганное лицо говорило о том, что произошло что-то неординарное.

— Вы знаете чьего гольца вы едите? — тихим, прерывающимся голосом проговорил мичман.

Мы ответили, что не в курсе.

— Это голец для адмирала Кисова и на днях его надо отправлять в Москву.

Мы с Михайловым на эту фразу не очень прореагировали, а Катков побелел, как мел. Это и понятно: Кисов был заместителем начальника 6-го управления ВМФ, которому подчинялся полигон, а значит Валентину Каткову грозили большие неприятности.

Мы знали Анатолия Ивановича Кисова, как строгого, но справедливого адмирала. Во время Великой Отечественной войны он командовал соединением торпедных катеров, был любимцем северян, за храбрость и мастерство в боях удостоен звания Героя Советского Союза.

Мы заверили Каткова, что примем все меры, используя авторитет экспедиций атомных институтов, чтобы его не наказывали. Так несколько тревожно закончился этот вечер, столь хорошо начавшийся.

Утром на 2 вертолетах мы вместе с рыбаками полетели на Гольцовое озеро. Гольцовое озеро, вернее два озера, соединенные протокой, сверху было похоже на голубую чашку с зелеными ободками берегов. Рыбаки, расположившись вдоль протоки и вооружившись спиннингами и импортными чудо-удочками, принялись за дело. Клев был потрясающий, и скоро каждый рыбак поймал по несколько гольцов разных размеров. Только. у адмирала Кисова да у нас с Михайловым не было ни одной рыбины. Мы подошли к Анатолию Ивановичу. Он ловил простейшим орудием ловли — закидушкой, которая представляла собой леску с крючком и грузилом. Леска была накручена на картонку. Вращательным движением руки крючок надо было забрасывать в озеро.

— Анатолий Иванович, — сказал Михайлов, — скорее всего, этим приспособлением Вы вряд ли поймаете хотя бы одного гольца.

— Уже всю руку открутил, — ответил адмирал и добавил, — последний раз забрасываю.

Заброс, и Кисов начал выбирать лесу.

— Что-то очень тяжело, — крикнул он.

— Наверное, коряга, — решили рыбаки, но на всякий случай два моряка стали помогать адмиралу. На крючке сидел голец и очень крупный.

Это было видно потому, что рыба мощным хвостом вздымала фонтаны брызг. У берега был метровый плес с мелкими камешками. Вдруг из воды появилась огромная хищная морда. Гольца общими усилиями почти вытянули на берег, как вдруг резким рывком он на глазах изумленной публики порвал лесу и... Но уйти в водную стихию ему не удалось: стоявший рядом вертолетчик мгновенно пронзил гольца багром и одним махом выбросил на берег.

Да, это была рыбина, царь-рыба, голец-великан. Капитан первого ранга, москвич Виктор Алексеевич Тимофеев составил эскиз на память о таком событии. Поймать гольца-гиганта длиной более метра и весом около 10 килограммов удается раз в жизни и не каждому рыбаку.

— Да, — задумчиво промолвил адмирал, — трудно в Москве будет убедить друзей, что такую рыбину я поймал сам!

Гордость счастливца была понятна, хотя, строго говоря, голец был пойман коллективно, но это не столь важно. Эта фантастическая рыбалка была нам как нельзя кстати, ибо о съеденном нами гольце Кисов даже и не вспомнил, и нам не пришлось "спасать" Каткова.

Счастливый случай! Возможно и так. Но в жизни, хотя и очень редко, такое случается.

 

Не все то золото, что блестит

Горы Маточкина Шара в основном состоят из черных сланцев, в которые вкраплены многочисленные пириты. Название "пирит" минерал получил от греческого слова "пир" — огонь, за свои свойства при ударе давать искры. Когда впервые попадаешь в штольню, освещенную электрическими лампочками, создается впечатление, что находишься в сказочной пещере графа Монте-Кристо: кругом сверкают и переливаются "драгоценные" камни. Что может случиться с человеком дальше, рассказал мне работник службы режима Владимир Аркадьевич Мартынов. Один теоретик (фамилию его не называю, хотя лицо это действительное, а не вымышленное, он до сих пор работает во ВНИИЭФ, сейчас — доктор физико-математических наук) впервые приехал на Новую Землю и первый раз попал в штольню. Ядерный заряд уже был установлен в КБ, поэтому на устье штольни стоял часовой, который проверял входящих и выходящих людей. Блеск пиритов ослепил незадачливого теоретика, который несколько минут ошалело смотрел на сверкающие стены. Затем, повернувшись к Мартынову, он спросил: "Что это такое?" Владимир Аркадьевич был большим любителем пошутить и серьезно ответил: "Золото..." Теоретик помолчал, а потом снова спросил: "И что, никто его не ковыряет?" "А зачем ковырять, — поучительно ответил Мартынов, — если при выходе часовой все равно его найдет и отберет!" Диалог закончился, и они разошлись. Мартынов пошел на выход, но за постом охраны задержался, чтобы посмотреть, как будет вести себя теоретик. Через некоторое время тот появился возле поста и как-то боком, показав пропуск, прошмыгнул мимо часового, смотря на него довольно странно. Заметив режимщика, теоретик подошел к нему и спросил: "Владимир Аркадьевич, почему часовой меня не обыскал?". Мартынов тут же нашелся: "Я приказал часовому Вас не обыскивать, потому что мы Вам доверяем!" Теоретик очень огорчился и с досадой, сдавленным голосом прохрипел: "А я наковырял золота всего один карман, а мог, оказывается, во много раз больше!" Тут Мартынов не выдержал и расхохотался. Позднее, узнав, что это было не золото, а пириты, теоретик сам весело смеялся над остроумным розыгрышем, но эта история стала одной из легенд Новой Земли. Еще не один раз новички попадались на эту шутку, когда впервые приходили в "золотую" штольню.

 

Последний ядерный взрыв на Новой Земле

24 октября 1990 года в штольне А-13Н было проведено испытание ядерного заряда, которое стало последним в истории ядерных испытаний в СССР. Руководителем подземного испытания был контр-адмирал Выскребенцев Владимир Васильевич, а я был его первым заместителем и отвечал за все работы ВНИИЭФ и МАЭП. Опыт готовился почти два года: еще в 1989 году был подготовлен и установлен в КБ штольни заряд, возведен очень сложный комплекс герметизирующей забойки, приведены в боевую готовность многочисленные методики физических измерений, и мы стали ждать "погоду" — подходящую ветровую обстановку. И вот нужный день настал, но... разрешение на работу из Москвы мы не получили. И еще трижды опыт откладывался и каждый раз не по техническим или климатическим причинам.

Долго спорили депутаты Верховного Совета СССР и России, архангельского областного Совета давать или не давать разрешение на проведение ядерного взрыва на Новой Земле. Различные волны общественного мнения сливались в бурю человеческих страстей, уже возбужденных и радиофобией, и синдромом Чернобыля, и долгой борьбой вокруг закрытия Семипалатинского полигона.

В нашем деле нет ничего опаснее, чем неопределенность, и когда мы узнали, что ядерный взрыв перенесен Москвой на следующий год, то даже обрадовались, ибо после напряженной подготовки опыта настали дни вынужденного безделья. Это расхолаживало людей и выбивало их из рабочего ритма. Ко всему прочему появилась неустроенность с бытом: "Буковина", где мы жили и питались, из-за сложной ледовой обстановки ушла в Архангельск, а мы поселились в холодных общежитиях, где в условиях суровой полярной зимы, когда в кают-компании висят сосульки, жить было просто трудно. Когда мы получили весть о разрешении убыть домой, а заряд и приборные комплексы законсервировать для зимовки за полярным кругом, мы, хоть и "не солоно хлебавши", встретили это известие почти радостно. В течение первой половины 1990 года продолжались баталии вокруг разрешения на проведение ЯВ. Наконец, вроде бы, "спорщики" согласились на том, что испытание надо проводить. Этому способствовал тот факт, что ЯЗ почти год лежал в КБ в условиях вечной мерзлоты, и его дальнейшую работоспособность гарантировать было очень трудно.

И снова Новая Земля, Маточкин Шар, трущобы-домики, облицованные белой жестью, с окнами, забитыми горбылем, чтобы не выдавил ветер и снег. Снова солдатская пища: каши и сушеный картофель, тушенка и многое другое, до чертиков знакомое. Цивильная жизнь в виде теплохода "Буковина" нам была противопоказана — у государства не было денег на его фрахт. Снова началось повторение пройденного: раскопка приборных комплексов, настройка измерительных трактов и аппаратуры — эти операции испытатели выполняли, хотя и без особого энтузиазма, но, как всегда, тщательно и добротно. Мы были вдохновлены одной целью: завершить, наконец, работу и получить хорошие результаты. Чувство выполняемого долга перед Отчизной (хотя и громко звучит эта фраза) помогало нам жить и работать в неимоверно тяжелых природных и бытовых условиях.

Госкомиссия по подготовке и проведению ядерного взрыва в штольне А-13Н (1990 г.)

Требования по погодным условиям были очень жесткими: благородные газы, образующиеся при ЯВ, не должны выходить за пределы полигона. В двадцатых числах октября местные метеорологи предсказывали лучшую погоду, хотя Гидрометцентр страны "кормил" нас байками о неблагоприятных ветрах, давал информацию даже о местном приземном ветре, который менялся несколько раз в течение дня.

Накануне 24 октября местный метеоролог Александр Заброда, у которого, как мы шутили в рифму, "нет плохой погоды", дал "волчью клятву", что завтра по погоде будет все нормально, а на последующие дни благоприятную погоду он не гарантирует. Хотя я больше верил Заброде, но разрешение давала Москва (Гидрометцентр) и обойти ее на повороте было нельзя. Переговоры с Москвой вели начальник ГУ Георгий Александрович Цырков и начальник 12 ГУ МО генерал-полковник Герасимов Владимир Иванович.

Утром 24 октября мы проводили заключительные операции с аппаратурой. Я посоветовал измерителям закончить все работы, кроме заправки фотоаппаратов специальной пастой, которой у нас оставалось мало. Для заправки пастой требовалось не более 1,5 часа. Разрешения из Москвы все не было. Наконец, примерно в 13% пришли Цырков и Герасимов и сказали, что Гидрометцентр гарантирует необходимые нам погодные условия только до 18 часов московского времени.

"Видимо, Владимир Петрович, опять опыт не сможем провести, ибо нет времени, необходимого для проведения заключительного цикла?" — спросил как-то без всякой надежды Г. Цыркова. "Нет, Георгий Александрович, — ответил я, — опыт мы должны провести обязательно сегодня, мы успеем провести заключительные операции, а время "Ч" (подрыв заряда) предлагаю назначить на 17.58".

В заданное время прогремел взрыв, качнулась под ногами земля, и вздрогнула белая шапка горы. Камуфлет был полным и уровень радиации не превысил фона 10 микрорентген в час. Что мы чувствовали после столь удачного взрыва (а он действительно был удачен во всех отношениях): прежде всего, гордость и уважение к высокому профессионализму ученых, инженеров, конструкторов и испытателей, создавших ЯЗ, который, пролежав год в условиях вечной мерзлоты, выдержал все "прелести" полярной зимы и сработал в расчетном режиме.

Один из противников ядерных взрывов на Новой Земле депутат Воркутинского Совета народных депутатов Игорь Шпектор, побывав на штольне после взрыва, вынужден был заявить: "Фон нормальный. Радиация для жизни и здоровья людей абсолютно не опасна..." Итак, дело которое долго и трудно, несмотря ни на что, мы делали каждый день и каждую ночь, успешно завершилось. Ради этих минут победного торжества стоило жить и работать.

 

У генералов закалка не та.

Когда мы в 1990 году работали на Новой Земле, к нам прибыл первый заместитель начальника Генерального штаба МО СССР генерал-полковник Омеличев Бронислав Александрович, небольшого росточка, в фуражке с высокой тульей, походном мундире и блестящих хромовых сапогах. Высокого гостя, как принято у нас, сопровождала большая свита генералов и адмиралов. Среди них были: командующий Северным Флотом адмирал Феликс Громов, вице-адмиралы Геннадий Золотухин и Виктор Горев и др. В команде сопровождения особо выделялся высоким ростом заместитель командующего Северным Флотом. Представив меня, Цырков Г.А. сказал: "Ты здесь главный руководитель от МАЭ, а посему показывай и рассказывай про ваш опыт".

Посмотрев на большую свиту генералов и адмиралов, я решил предупредить: "Штольня очень длинная, до КБ около 2 километров, а пойдем по шпалам, что требует больших физических усилий. Поэтому тем, кто не чувствует в себе сил, чтобы одолеть этот путь, предлагаю подождать нас на устье штольни". Произнеся этот монолог, я недвусмысленно посмотрел на генералов, но все дружно заявили, что их не страшит столь трудный путь, и они дойдут до конца.

Мы пошли внутрь штольни. Хождение по шпалам даже тренированным людям, какими были испытатели, дается не очень просто. Сначала "команда" шла довольно кучно, затем растянулась в цепочку, потом начались отставания. И к КБ кроме нас, испытателей, дошли лишь несколько гостей, но вида, что устали, они не показывали. Осмотрев КБ с уже установленным на подставку зарядом, мы отправились на свет божий, к устью штольни. Обратный путь был еще труднее, так как сил оставалось мало, но гости держались бодро.

Когда вышли на поверхность, я спросил у генерал-полковника: "Какие ваши впечатления?" "Я впервые на ядерном полигоне. Поражает грандиозность штольни, сложность и насыщенность КБ, огромное количество уложенного кабеля и... ноги гудят", — доверительно ответил Омеличев.

"Труд испытателя очень тяжелый. Наши сотрудники пройденный нами путь совершают несколько раз в течение дня. Кроме того, большие физические усилия приходится затрачивать на перевозку, сборку, подвеску или установку ЯЗ, отсека автоматики и измерительной аппаратуры. И все это делается ежедневно в течение целого месяца". После столь длительной тирады я добавил: "Что касается большого количества кабельных линий, то у нас задействовано много методик физических измерений". Цырков поддержал мой рассказ. Генеральско-адмиральская команда осталась довольна экскурсией, организованной нами. Омеличев поблагодарил нас за труд на благо Отечества.

Гости тепло попрощались с нами и отбыли в поселок Северный. Перед отъездом ко мне подошел один из генералов. Пожал мне руку и виновато произнес: "Переоценил я свои возможности, такие прогулки уже не для меня..."