Поездка на Новую Землю 1912 г.

ВЪ БѢЛОМЪ МОРѢ.

Время экспедицій на сѣверный полюсь послѣ открытія Пири, признаннаго національнымъ географическимъ Обществомъ Америки, мнѣ кажется, уже прошло... Сѣвернымъ полюсомъ уже перестали интересоваться. Взоры искателей обратились въ другую сторону, и интересь къ южному полюсу возникаеть съ такою же остротою, какъ и къ сѣверному. Роберть Скотть на суднѣ "Terra Nova", проникшій въ прошломъ году до 82° 11’ южной широты, нынѣ надѣется дойти до самаго полюса. Вѣдь, всего каких-нибудь 800 верстъ отдѣляли Скотта отъ полюса.

Но, пройдя громадный и опасный путь, человѣчество лишь постепенно, шагъ за шагомъ, приступаеть къ изученію и къ дѣйствительному завоеванію пройденныхъ ими земель.

Сколько лѣть прошло, какъ Новая Земля была открыта, и затѣмъ постепенно изучена, — и лишь теперь ею начинають пользоваться! Русская и иностранная литература о Новой Землѣ достаточно обширна, но практическая польза этого громаднаго острова лишь теперь можеть быть признана. Ниже я разскажу о тѣхъ перспективахъ, которыя открываются для того, кто явится владѣльцемъ этого сѣвернаго царства за полярным кругомъ, а пока опишу, какъ мы, окруженные сравнительными удобствами, по проторенной уже дорогѣ, достигали этой Новой Земли.

— — —

Снялись въ Архангельскѣ и по Двинѣ вышли въ Бѣлое море. Какъ только миновали людные берега, съ массою судовъ, заводовъ и промысловъ, такъ тотчасъ же вступили въ полосу идиллическаго спокойствія. Справа и слѣва темнѣлъ густой лѣсь, вдали легко очерчивалась гористая мѣстность мурманскаго берега, и небо раскинулось надъ нами, свѣтло-голубое, съ легкими, точно таящими облачками, — точный оригиналъ старинныхъ акварельныхъ пейзажей. Море блестѣло бѣлесоватымъ свѣтомъ, и я понялъ, почему его называютъ Бѣлымъ, какъ въ свое время при переѣздѣ въ Стамбулъ увидѣлъ, дѣйствительно, "черное" море.

Шли мимо сѣверо-восточнаго, так называемаго, зимняго берега, оставляя направо мысъ Канинъ. Дымныя тучи заволакивали небо, но, благодаря полной лунѣ, не было совершенной тьмы, и по горизонту разливался слабый, бѣлесоватый свѣтъ. Берега не было видно; виденъ только одинокій островъ, съ черной громадой утеса, тупой и съ изрытыми боками, который словно привлекъ къ себѣ всѣ тучи моря, такъ онъ окутань ими. Пусто на немъ, даже маяка или знака нѣть: пустъ, какъ и все море передъ нимъ.

Утромъ вступили въ полосу Сѣвернаго Ледовитаго океана: бурливое Бѣлое море лежало за нами, и океанъ былъ, какъ зеркало.

— Неужели это онъ — грозный Ледовитый океань? — думалъ я, изумляясь все болѣе и болѣе.

Три дня перехода и мы на Новой Землѣ, завтра пусть качаетъ, а послѣзавтра мы уже у цѣли! Я спустился внизъ, чтобы сдѣлать у себя въ путевомъ журналѣ кой-какія отмѣтки, и черезъ полчаса поднялся наверхъ. Великій Боже! Небо въ тучахъ, съ сѣвера идеть зыбь, перешедшая въ теченіе получаса въ свѣжую волну; барометрь медленно трогается вниз.

Заря красная-прекрасная, солнце среди клочковатыхъ, разорванныхъ облаковъ, окрашивая ихъ и волны багровымъ свѣтомъ, — картина для художника рѣдкая, но для бѣднаго путешественника горестная. Тучи несутся низко надъ пароходомъ; въ полдень опредѣляемся по солнцу, буквально ловя его: курсъ вѣрень, идемъ правильно. Вѣтеръ свѣжѣетъ, мѣняя направленіе, а барометрь въ обморокъ! Идемъ внизъ стремительно!

Курсъ пересѣкають парусныя суда; очевидно, они идуть въ ближайшую гавань, чтобы укрыться отъ непогоды. Намъ дѣлать этого нельзя: мы идемъ прямымъ рейсомъ, иначе не хватить запасовъ, а взять ихъ неоткуда. Съ завистью гляжу, какъ парусныя суда, форсируя ходъ и почти ложась на бокъ, уходять отъ насъ.

Буря разыгралась по всѣмъ правиламъ. Стремительность размаховъ нашего парохода была такова, что, казалось, не будетъ предѣла для крена, и пароходь перевернется. Раздается ударъ, отъ котораго дрожитъ весь корпусъ судна, трещатъ переборки, скрипитъ мачта, и гудятъ стальные бакштаги трубы. Мы останавливаемся на мгновеніе, и съ тою же бѣшеною скоростью перебрасываемся на другой борть.

Сдѣлалось сразу темно. На горизонтѣ на одного огонька, ни одного паруса: случись несчастье, помощи ждать неоткуда. Вѣтерь отошелъ къ S и, сбивая старую волну новой, еще болѣе увеличилъ качку. Прислушиваешься съ надеждой къ машинѣ, которая своею правильностью вселяеть во всѣхъ увѣренность. Но минутами и она даеть перебои: мнѣ объясняли потомъ, что отъ ударовъ волны прекращалось питаніе холодильника, и пустота его падала на нуль.

А барометръ идетъ внизъ и внизъ. — Никакой надежды на перемѣну: тучи зловѣще клубятся почти надъ головой, волна въ колесахъ грохочетъ и реветъ...

Тяжелая выдалась ночь! Лежа безпомощно на койкѣ, я слышалъ сквозь тяжкую дремоту удары часового колокола съ бака, и все это казалось мнѣ зловѣщимъ. Я припоминалъ описаніе гибели судна по роману В. Гюго "L'homme, qui rit", когда бѣглецы слышали колоколь справа, какъ указаніе на окончательную гибель, что и случилось... Я такъ и заснулъ.

Ночью волненіе утихло; волна въ вышину болѣе не увеличивалась, становилась отложе, но мотало насъ все еще крѣпко. Барометръ подавалъ уже надежду. Насъ догоняла только крѣпкая волна, бившая въ корму. Попробовали уходить отъ нея, поставивъ паруса, имѣвшіеся на суднѣ. Въ машинѣ дали полный ходъ — и мы понеслись сь быстротою 20 узловь: волна насъ уже не догоняла.

Курсъ былъ правиленъ. Капитанъ нашъ зналъ путь и не сбивался. Въ восемь часовъ утра облака порѣдѣли, прорвалось солнце, и мелькнулъ клочекъ неба. Вода изъ свинцовой сдѣлалась синей и небо голубымъ. Тяжесть въ тѣлѣ стала проходить, голова прояснялась... Блеснулъ и золотой солнечный лучъ, вода приняла зеленовато-прозрачный оттѣнокъ, горизонть прояснился, — и передо мною лежалъ безбрежный, открытый Сѣверный Ледовитый океань!

Потемнѣло. Солнце показывало +14°R. Открыли иллюминаторы и люки — и начали провѣтриваться. Показались на палубѣ и спутники. На пароходѣ, кромѣ экспедиціи изъ 12 человѣкъ, остававшихся на зимовку на Новой Землѣ  — часть для изслѣдованія мѣдниковыхъ залежей, часть для опредѣленія нахожденія такъ называемой "безымянной бухты", находилось пятнадцать человѣкъ вольныхъ путешественниковъ, воспользовавшихся однимъ изъ двухъ рейсовъ парохода въ году.

Спутники были смѣсью одеждъ и лицъ, нарѣчій и состояній! Тутъ и врачъ Д., членъ 2-й Думы, и архитекторь И., художникъ-самоѣдинъ и композиторъ-народникъ, іеромонахъ и псаломщикъ, ѣдущіе на смѣну энтомологъ и зоотехникъ, медичка и бестужевка, пасторъ-шведь, "спеціалисть по ивамъ", и два журналиста иностранный и русскій. Среди участников самой экспедиціи нѣсколько административно-ссыльныхъ, единственно пригодный элементъ для подобныхъ экспедицій, обладающій и любознательностью, и знаніями, и терпѣніемъ, и готовностью на жертву. На этомъ же пароходѣ ѣдеть и чинь администраціи, везущій запасы и матеріалы для колонистовъ, самоѣдовъ и жителей, запасающихся ими на цѣлый годъ. Везутъ и цѣлыя избы, такъ какъ ни кусочка дерева на Новой Землѣ найти нельзя, и муку, порохъ, оружіе, консервы, — словомъ, все необходимое для жителя этой холодной страны, чтобы прожить зиму до слѣдующаго прихода парохода. Тогда же забирается и сдается почта.

Какъ это ни странно, но Новая Земля является теперь предметомъ иностранной политики. Конечно, это не Марокко и не Персія, но споръ уже начался, споръ пойдетъ дальше, и для разрѣшенія его придется, рано или поздно, прибѣгнуть къ авторитетнымъ лицамъ.

Кому принадлежитъ Новая Земля? Наука международнаго права говоритъ о "первомъ поднятомъ флагѣ". Но если на южной оконечности поднятъ русскій флагъ, то могутъ ли шведы поднять на тысячу версть выше свой? Практика разрѣшила этотъ вопросъ въ положительномъ смыслѣ. Но политика дѣлаеть свое дѣло.

Вся суть въ томъ, кто заселитъ эти пустынныя мѣста? Если этотъ островъ, близкій болѣе всего къ русскому берегу и окруженный водами, омывающими наши владѣнія, будеть еще заселенъ въ достаточной степени русскими людьми, то, конечно, фактически мы его и удержимъ. Изслѣдовавъ его и захвативъ лучшія гавани, мы тѣмъ самымъ завоюемъ его у океана и водрузимъ нашъ флагъ не какъ символъ, а какъ показатель нашей власти. Администрація сѣвернаго края и старается заселить его, установить частыя сношенія и, главное, монополизировать промыслы за русскимъ населеніемъ. Съ этой цѣлью она хлопочетъ передъ центральнымъ правительствомъ объ охранѣ водъ, о расширеніи ихъ въ нашу пользу и о посылкѣ сторожевого судна.

Спрашивается, что пользы при современныхъ порядкахъ, когда норвежцы ведуть активную политику тѣмъ, что заселяють быстро Новую Землю, раскидывая въ разныхъ мѣстахъ свои поселки и пользуясь субсидіей правительства въ лицѣ министра иностранныхъ дѣлъ Христоферсена, а мы заняты контрьреволюціей въ Персіи? Или вопросъ о сторожевом суднѣ? У нась тихоходъ "Бакань", командиръ котораго совершилъ этимъ лѣтомъ рядъ дѣяній уголовнаго характера растрата и убійство неповинныхъ людей, — а англійскіе траллеры имѣютъ болѣе скорый ходъ, чѣмъ наше сторожевое судно? Другое дѣло шведскій сторожевой крейсеръ, отлично вооруженный, со скоростью въ полтора раза превосходящей любое промысловое судно. Гдѣ же намъ тягаться, хотя бы наши самые кровные интересы были задѣты?

Мы теряемъ этотъ островъ, который въ высшей степени цѣненъ для промысловъ и который еще можеть дать намъ много цѣнностей въ будущемъ, и потеряемъ его окончательно, если не будемъ колонизовать его интенсивнѣе.

— — —

Третій день нашего безостановочнаго путешествія въ открытомъ морѣ истекалъ. Солнце садилось багровымъ, безъ лучей; вода принимала сѣрый свинцовый оттѣнокъ. Опять чувствовалась недобрая ночь. Но уже громада Новой Земли была близка, и мы шли къ заливу Караманкалы. Привѣтливый огонекъ блеснуль вдали — и погасъ для насъ. Черезъ минуту маячный огонь снова мигнуль, а потомъ уже принялся упорно глядѣть на насъ.

Мы шли въ гавань.

Вотъ и неказистыя на видъ шхуны промышленниковъ, забѣжавшихъ зачѣмъ-то сюда. Команда вся изъ четырехъ человѣкъ: хозяинъ-кормщикъ и два весельщика, да охотникъ... Высокіе сапоги, красная рубаха подъ кожаной курткой, на пояскѣ ключъ оть "укладочки", гребешокъ, мѣховая шапка на головѣ во всякую погоду, — сразу узнаете смѣльчака-помора, пришедшаго на моржа да на бѣлаго медвѣдя.

Намъ обрадовались страшно, зубоскалили, безпричинно ругались между собою: докликались какого Петюшки, который долженъ былъ подойти на баркасъ къ юту парохода и что-то принять. Отдали якорь, сходни и вступили на берегъ. Вотъ она, Новая Земля!

Даже подъ вечеръ, при багряномъ, все окрашивающемъ закатѣ, земля эта, неуклюжая, безформенная, съ разбросанными тамъ и сямъ вершинами сплюснутыхъ, обрѣзанныхъ горъ, съ расщелинами, въ которыхъ сверкаль снѣгъ, не таящій до осеннихъ дождей, казалась мѣстомъ унынія, печали и вѣчной смерти. Ни травы, ни деревца, ни куста! Голо, сѣро и мрачно вокруг...

Я понялъ тогда лишь, почему погружали много вѣтокъ елей при отплытіи: это были знаки привѣта и лучшій подарокъ для тѣхъ, кого судьба привела провести долгую зиму на островѣ: либо по доброй волѣ, либо по злой неволѣ.

НА НОВОЙ ЗЕМЛѣ.

Какъ ни ожидаль я мало людей, или жизни, или растительности видѣть на Новой Землѣ; какъ ни думалъ я, что заполярная страна дика и пустынна, по дѣйствительность превзошла всякія ожиданія. Как-будто мы высадились на пустынный, необитаемый островь!

Ни деревца, ни кустика... Въ теченіе пяти дней я видѣлъ нѣсколько березокъ, но что это за березки! Въ четыре вершка отъ земли, съ двумя чахлыми вѣточками, въ родѣ мелкаго сорнаго кустарника, а ей, по опредѣленію пастора Свадсена, "спеціалиста по ивамь", не менѣе 25 лѣть. Кстати ужь сказать, спеціалистъ этотъ приходилъ въ отчаяніе и ничѣмъ не могъ пополнить свою коллекцію.

— Ничего новаго нѣть на Новой Землѣ, — жаловался онъ, — удивительный островъ. Тридцать лѣть занимаюсь ботаникой, путешествую и на экваторь, и на полюсы, систематизирую, собираю, а здѣсь — ничего!

— У вась какая-либо практическая или научная цѣль? — спросилъ я.

— Знаете ли... Я ѣзжу для себя: я знаю много, очень много, но еще больше я хочу знать.

Впрочемъ, пасторъ нашелъ утѣшеніе, быть можетъ, лучшее, чѣмъ во время какого-либо изъ своихъ путешествій: на островѣ провели лѣто потерпѣвшіе крушеніе промышленники-норвеги, отплывшіе изъ Vardo еще въ апрѣлѣ, — и съ ними пасторъ провозился эти дни. Мы взяли этихъ восемь человѣкъ на судно, къ великому негодованію буфетчика, который не разсчиталъ запаса на лишніе рты. Но и онъ негодовалъ больше для вида, по свойственной поварамъ привычкѣ.

Впрочемъ, растеніями я интересовался мало: больше я приглядывался къ людямъ за время своего пребыванія на островѣ.

— — —

А людей здѣсь мало! Крестовъ могильныхъ, кажется, больше. Впрочемъ, это такъ и есть: и населеннѣйшіе города, и пустыни имѣютъ больше людей въ землѣ, чѣмъ на ней. Не знаю, сколько душъ приходило къ нашему священнику на исповѣдь, но отцѣвать приходилось слишкомъ ужъ много.

Тамъ и сямъ, возлѣ стойбищъ, попадаются высокіе кресты, большею частью, изъ камней, такъ какъ дерево здѣсь цѣнится на вѣсъ золота. Заболѣвшій здѣсь умираеть. Кто упалъ, тоть уже не встанетъ. Если цынга свалила человѣка, нѣтъ силъ больше удержаться — онъ погибъ, ибо ни свѣжей пищи, ни зелени, не говоря уже о лѣкарствахъ, здѣсь нѣтъ. Правда, сердобольные товарищи не дають больному цынгой засыпать, такъ какъ движеніе иногда спасаеть его; подъ руки они подвязываютъ больному шесть и тащатъ его съ горы на гору, несмотря на стоны и мольбы его... Если оставить его лежать, онъ заснеть — и погибнетъ.

Ко времени нашего прибытія на утлыхъ, долбленыхъ лодочкахъ пріѣхали самоѣды и привезли на продажу рыбу. Было тепло, но наши гости щеголяли въ оленьихъ шкурахъ и полушубкахъ. Глава семьи нѣжился на кормѣ, а гребла баба и дѣвочка: здоровенный парень спалъ на днѣ лодки.

Начался торгъ. Самоѣду старались дать въ обмѣнъ риса и сухарей, а онъ требоваль водки, и баба вопила, требуя "горячей воды"...

— Ухъ, многа давай...

Самоѣдъ важничалъ и обѣщалъ привезти соленыхъ гусей и утокъ, которыхъ лѣтомъ набилъ. Старался онъ держаться по-хозяйски, то-есть, солидно, давая краткіе отвѣты. Скуластая физіономія его лоснилась, большой ротъ раздвигался въ безпричинную улыбку: онь предвкушалъ блаженство выпивки.

Зырянинъ, обычный эксплоататоръ этихъ бѣдняковъ, крикнул ему:

— Ну, что, тюлень, берешь сухари?

"Тюлень" скалилъ зубы и говорилъ:

— Водка давай...

— А въ морду?

— И въ морду давай,— соглашался тотъ — и водка давай...

Пришлось дать ему водки. А жаль! Зыряне споили ихъ, и теперь самоѣды у нихъ вѣчно въ долгу.

Наступалъ вечеръ, первый вечеръ моего пребыванія на островѣ. Безлѣсныя горы и бурыя скалы берега отодвинулись вдаль. Туманъ стлался по равнинѣ ровно и клубился тучей по отрогамъ дальнихъ горъ. Везпріютно и дико сдѣлалось вокругъ.

Небо нависло низко-низко, словно желая придавить насъ. Мигали звѣзды. Штанговые огни нашего и чужихъ судовъ ярко горѣли и утѣшали надеждой, что кругомъ живутъ люди. Какъ тяжело, должно быть, жить бѣднымъ поселенцамъ здѣсь въ теченіе долгой зимы! Я слышалъ, какъ одинъ изъ поморовъ, участникъ артели, оставшейся зимовать изъ-за льдовъ на Новой Землѣ и лишь теперь возвращавшейся домой, разсказывалъ своему земляку.

— Страшенно здѣсь бываеть... дюже страшенно. Вѣтры какъ заколышатъ, такъ и сыпятъ со дня по день, со дня по день... Занесетъ снѣгомъ становище, не вылазишь, а свой, охотникъ, то и мѣста не найдеть... Чаемъ не грѣешься, щепочекъ нѣту; молишь заступниковъ Савватія и Миколая, спаси души... Охъ, не солодкая жисть наша на Мурманѣ, а туть токмо за грѣхи какіе жить можно... Припреть бывало ошкуй и мордой снѣгъ разворачиваетъ. Чуеть человѣчину, да достать трудно. Такъ и отлежишься.

Одинъ изъ участниковъ экспедиціи разсказываль мнѣ, что послѣ увлеченія охотой на медведей и большихъ промысловъ на нихъ, звѣрь началъ рѣже показываться. Ходили охотники по дикимъ берегамъ, но и тамъ мало били его. Выводится бѣлый медвѣдь. А, вѣдь, онь — одна изъ цѣлей промысловъ на Новой Землѣ.

Много бьють здѣсь и моржа. Я видѣлъ этихъ огромныхъ тюленей, почти въ двѣ сажени длины, съ громадными клыками. Способ охоты на нихъ самый примитивный, тысячелѣтній. Замѣтивъ льдину сь семействомъ мычащихъ, словно быки, моржей, подплываютъ къ нимъ съ надвѣтренной стороны, какъ можно ближе, и стрѣляють въ голову или глазъ. Туловище, благодаря слою жира, нечувствительно къ пулѣ. Зырянинъ предлагалъ мнѣ живого моржа, маленькаго рѣзвуна или, какъ онъ его называлъ, "абрашку".

— Сняль я его, не биль... Лѣтомъ уже подыхаль, да оправился... Возьмите, коли хотите.

Куда я его возьму въ столицу?

На второй день къ нашему становищу навезли рыбы, дичи, шкуръ, клыковъ и гагачьяго пуха.

Видѣлъ я молодцовъ-поморъ, собирателей пуха изъ неприступныхъ гнѣздъ этой рѣдкой породы дикихъ утокъ. Казалось бы, человѣку не добраться до крутизны, гдѣ утка кладеть свой дорогой пухъ, но промышленникъ идетъ на все. Люба-дорога ему опасность. Шестидесятилѣтній поморъ лѣзетъ на гору, подъ обрывомъ вися на веревкѣ, и добываеть пухъ, который и бросаеть въ корзиночку, привязанную у пояса.

— — —

Мнѣ пришлось уже говорить, что правительство наше старается заселить этотъ пустынный островъ, опасаясь фактическаго захвата его норвежцами. Неутомимый В. А. Русановь открылъ уже нѣсколько поселеній на сѣверѣ, — вѣрнѣе, въ сѣверной части архипелага, состоящаго изъ двухъ острововъ и Маточкина шара, — и, очевидно, норвежцы поведутъ усиленную колонизацію.

Наши колоніи начинаются у Крестовой очень удачно выбраннаго мѣста, откуда можно промышлять и звѣря, и птицу. На островъ совсѣмъ переселилось шесть русскихъ семействъ изъ крестьянъ Архангельской губерніи. Можно вообразить, каковы были условія жизни ихъ на родинѣ, если они предпочли ей заполярную страну! Да что даетъ имъ родина? Я видѣлъ въ Архангельскомъ краѣ такіе виды, наблюдаль такія явленія, что, казалось, жизнь здѣсь не подвинулась впередъ со времень владычества новгородцевъ этой "пятиной".

Все населеніе состоить изъ четырнадцати человѣкъ: шесть мужчинъ, пять женщинъ и трое дѣтей.

Самымъ характернымъ для нашего времени я считаю основные законы поселка, существующіе въ писаномъ видѣ въ "книгѣ записей".

— Всѣ поселенцы равны между собою. Они обязаны жить въ мирѣ и согласіи, памятуя заповѣдь Христову о любви къ ближнему. Они должны уважать друг друга, быть готовыми раздѣлить послѣднюю корку хлѣба и сознавать долгъ передъ родиной и Царемъ. Путешествующіе, потерпѣвшіе крушеніе и нуждающіеся должны найти въ поселкѣ радушіе и гостепріимство.

Развѣ это не въ духѣ индепендентовъ или республиканцевъ Сѣверной Америки? Все начальство поселка сосредоточено въ лицѣ А. Ф. Усова, самаго старшаго изъ нихъ, проведшаго 20 лѣтъ на Новой Землѣ. Онъ, при содѣйствіи остальныхъ поселенцевъ, охраняетъ берега отъ хищническихъ промысловъ и отъ нашествія иностранцев. Онъ же судья, полицейскій и наблюдатель за осторожнымъ обращеніемъ съ огнемъ.

Жаль только, что онъ не врачъ... Къ сожалѣнію, почти всѣ женщины, поѣхавшія на островъ, заболѣли цынгой, а одна умерла незадолго до нашего прибытія, — и ее похоронили безъ церковнаго обряда.

— Недостаток и однообразіе пищи, отсутствіе сырого мяса, сырость и недостаточность движенія послужили причиной болѣзни, — и колонистки вернулись на родину. Остались опять одни мужчины. Гдѣ ужь туть создать очагъ? Поселеніе живо развалится.

Однообразна жизнь на островѣ, если только эту недостойную борьбу за существованіе, безъ каких-либо другихъ стимуловъ, кромѣ стимула-жить, называть жизнью.

Пять дней, длинныхъ, тягучихъ прошли, вѣрнѣе, протащились медленно, словно похоронныя дроги. Да и то для насъ все было ново, — и к тому же бывали чудесныя зори, когда небо и океанъ горѣли огнемъ, и даже горы вспыхивали заревомъ солнца. Но чувствовалась бѣдная, ограниченная жизнь, гдѣ одинъ день похож на другой.

Колонисты и жители запасались скудными запасами на цѣлый годъ, получили и отдали скудную плату и съ тупымъ равнодушіемъ смотрѣли на наше отплытие. Имъ было все равно: подходитъ уже осень; надо думать, скоро ледъ запретъ выходъ въ море, а тамъ долгая полярная зима съ вьюгами, морозами и бѣлыми медвѣдями подъ окнами занесенныхъ снѣгомъ избушек.

Мы увезли съ собою цынготныхъ больныхъ, норвежцевъ, стремившихся на родину, и добычу истекшаго года. Въ будущемъ году опять придетъ пароходъ и привезетъ въ обмѣнъ на добычу припасы.

Такъ живетъ человѣкъ, гордое созданіе Божіе, за полярным кругомъ. Иронія судьбы назвала эту землю "Новая земля". Какой-то, дѣйствительно, "Новой" земли ищет изстрадавшійся человѣкъ, и она ему такъ же доступна, какъ и "новая" правда.

Снова три дня безпрерывнаго морского плаванья, и я снова на старой землѣ... Туть ничего не измѣнилось... Отсюда я отправился на Соловецкъ.

А. Наталинъ.
"Новый журнал для всех" № 5, 1912 г.