На "Эльдинге" вокруг Новой Земли 1925 г.

Экспедиция 1925 г. примечательна появлением еще одного полярника, оставившего в истории Арктики значительный след, причем в драматической ситуации. Двадцатилетний студент Технологического института Михаил Ермолаев после ленинградского наводнения 1924 г. получил диагноз врачей, прозвучавший для него смертным приговором: "Скоротечный процесс, или иначе, чахотка. При благоразумном образе жизни, постоянном лечении и внимательном отношении к себе проживете еще год-два. Больше не обещаю..." (Ермолаев, 2001, с. 26). Благоразумием полярники не отличаются — студент пошел наниматься на работу в Арктике.

"И вот, представьте себе, являюсь я к Р.Л. Самойловичу, этакая тень, скелет "на мертвеца похожий"...и прошу: "Возьмите с собой!" И он взял. Без всяких уговоров и объяснений. Взял юнгой, на которого было также возложено ведение топографических съемочных работ. Не побоялся не только "лишнего рта" и вероятной возни с больным, когда так дороги каждые рабочие руки, не только обычной ответственности начальника за умирающего на борту... Почему он решился на это? Издавна слышал, что заболевшие чахоткой поморы нанимаются на парусники, идущие в Арктику, и возвращаются здоровыми, так как там воздух, от которого "все болезни дохнут"".

Сейчас трудно оценить в полной мере, какими именно критериями руководствовался Самойлович, принимая в экспедицию заведомо сомнительную (по состоянию здоровья) кандидатуру, но он не ошибся в главном — через десять лет профессор Ермолаев превратился в ведущего специалиста среди геологов-новоземельцев. Такой дар предвидения дан не всякому научному руководителю — Самойлович им обладал, что подтверждается далеко не единственным примером.

В свою очередь, Ермолаев оставил нам характеристику своего научного руководителя: "Удивительным было его умение сплачивать вокруг себя своих учеников-сотоварищей, удерживать их внимание на главной цели, причем эту цель и даже будничные работы опоэтизировать, придать им какой-то высокий смысл и значение. Этот человек, глубоко чувствовавший природу, заражал этим чувством всех, находившихся рядом. И вместе с тем, в другой ситуации, когда мы собирались за тесным столом в кают-компании, он превращался в интереснейшего собеседника. К тому же, по нашей просьбе, а просили мы часто, с удовольствием пел мягким приятным тенором множество романсов, старинных, классических и современных. Мы слушали и забывали на мгновение, как далеки мы от дома, от близких, о том, что опасности окружают нас на каждом шагу. Он пел, а мы слушали и нам было хорошо.

Владислав Сергеевич Корякин (1933 — 2021) — советский российский гляциолог и историк Арктики, писатель, журналист. Доктор географических наук (2001). Сотрудник Института географии АН СССР/РАН (1954—1992). Действительный член Географического общества Союза ССР. Академик РАЕН. Почётный полярник России. Написал серию научно-популярных и научно-биографических книг: «Маршрутами гляциолога» (1981), «Семь экспедиций на Шпицберген» (1986), «Владимир Александрович Русанов» (1987), «Фредерик Альберт Кук» (2002), «Русанов» (2005), «Рудольф Лазаревич Самойлович» (2007), «Челюскинская эпопея» (2011), «Отто Шмидт» (2011), «Гонка за полюс. Кто был первым на Южном полюсе» (2012), «Путешественники и первооткрыватели» (2013), «Война в Арктике. 1941—1945» (2013) «Нас позвали высокие широты» (2015), «Советский гражданский флот в годы Великой Отечественной войны» (2018). Здесь приведен отрывок из его книги "Рудольф Лазаревич Самойлович"

Характерной особенностью Самойловича были удивительные его отношения с людьми. Он всегда, даже в минуты недовольства и гнева, был безукоризненно корректен, сдержан, но как-то умел находить такие слова, которые били прямо в цель и приводили в смятение того, кто — имя его часто и не упоминалось только догадывался, что они обращены к нему. Поражала его искренность в отношениях с людьми, независимо от их положения. Именно поэтому с некоторыми, стоящими наверху социальной лесницы, у него и не складывались отношения. Мы же, его подчиненные, боготворили его, души в нем не чаяли..." (с. 76). Очевидно, усвоив лучшие черты дореволюционной российской интеллигенции, неспособной вжиться в советские условия, Рудольф Лазаревич на своем посту руководителя не обзавелся чертами, присущими представителю командно-административной системы. Однако обратимся к обстановке накануне полевого сезона 1925 г.

Предшествующая экспедиция показала, что при отсутствии собственного судна время в полевых условиях расходуется крайне нерационально. Избежать этого можно, только имея собственное плавсредство, отвечающее требованиям Института по изучению Севера. С помощью советского торгпредства в Норвегии в Анденесе было приобретено такое судно под названием "Эльдинг", построенное для промыслов в Гренландском море, известном своими тяжелыми ледовыми условиями. Его основные характеристики — водоизмещение 50 т, длина 21 м, ширина почти 6 м, осадка 3,3 м. Это судно вдобавок к мотору мощностью 46 л.с., позволявшему развивать ход до 7 узлов, имело парусное вооружение по типу куттера. Радиостанция в 0,5 кВт позволяла держать связь на расстоянии до 300 миль. Жилые помещения судна могли вместить 13 человек.

Планы на лето 1925 г. охватывали следующие районы и виды работ: "Горло Белого моря, ...затем поход к Панкратьеву полуострову, откуда и должна была начаться наша научно-исследовательская работа. Была установлена необходимость суточных наблюдений у северо-западного берега Новой Земли для изучения течений, затем гидрологический разрез в северо-западном направлении, примерно от мыса Ледяного, разрез северо-восточный от мыса Желания, два-три гидрологических разреза у восточного побережья и, наконец, вышеупомянутая работа в Карских Воротах. Изучение геологии восточного берега диктовало необходимость захода в несколько непосещенных мест его; там же должны быть определены два-три астрономических пункта и произведены глазомерные или инструментальные съемки" (1929, с. 66).

В экипаже судна (включая капитана И.С. Кокотова) числилось 8 человек, экспедиционный состав включал пятерых: начальника Р.Л. Самойловича, зоолога Г.П. Горбунова, гидролога В.В. Тимонова, астронома Н.Р. Малкова и коллектора М.М. Ермолаева, юношу девятнадцати лет.

"Эльдинг" оставил Архангельск 26 июля и, выполнив в Горле Белого моря девять гидрологических станций, в полночь на 31 июля был у Канина Носа. На пути к Новой Земле выполнено еще шесть станций, но сильный встречный ветер не позволил продолжить работы. В ночь на 4 августа судно бросило якорь в Белушьей губе (Южный остров Новой Земли), где, пережидая непогоду, участники экспедиции сделали несколько береговых экскурсий. Только 11 августа был продолжен путь на север с заходом в Маточкин Шар, где с гидрографическим судном "Таймыр" были получены необходимые приборы, запчасти к мотору, а также пресная вода и немного угля.

14 августа береговая партия высадилась на о. Берха в Архангельской губе, где старпом П.А. Полисадов, выполнявший одновременно обязанности гидрографа, приступил к промеру, а геологи стали изучать слагающие породы преимущественно песчаников и известняков с богатой фауной каменноугольного возраста, продолжив ту же работу немного позже на соседних островах Личутина и Большом Заячьем. На подходах к полуострову Панкратьеву судно 16 августа оказалось на каменистой банке с глубинами до 3 м, с которой благополучно снялись лишь двое суток спустя. При посещении бухты Обсерватории с крестами, установленными экспедицией Г.Я. Седова во время зимовки 1912-1913 гг., затянувшаяся непогода не позволила отнаблюдать астропункт.

22 августа судно было уже у мыса Желания, где "северное побережье Новой Земли представляет собой низменную поверхность, возвышающуюся на 15-20 м над уровнем моря и постепенно повышающуюся к центральной части Новой Земли. Ни горных кряжей, ни отдельных вершин гор в этом месте не замечается... На крайнем севере Новой Земли бухта Поспелова является наиболее удобной для постройки радиотелеграфной станции… имеется пресная вода и достаточное количество плавника для топлива. Крупнейшим недостатком этого места является незащищенность бухты от северных ветров... Мыс Желания характерное место полярной пустыни. Поверхность гола, все сметено бурными арктическими ветрами, не на чем остановиться глазу" (Там же, с. 80-81).

24 августа было решено повторить гидрологический разрез, выполненный В.Ю. Визе с г/с "Таймыр" в 1921 г., когда обнаружили присутствие атлантических вод у северных берегов Новой Земли. Это намерение удалось осуществить лишь частично, поскольку 24 августа кромку льда повстречали всего в 16 милях к востоку от бухты Витней. На этом расстоянии выполнено всего три станции, показавших присутствие сравнительно теплых вод с температурами около -0,2°С на глубине 15-35 м, причем по сравнению с наблюдениями Визе этот "клин" теплых вод оказался на 3 градуса холоднее. Наблюдения южнее подтвердили быстрое исчезновение этого "клина" теплых вод — очевидно, режим атлантических вод на пределе их распространения был подвержен значительным изменениям год от года.

Трое суток заняли работы в заливе Благополучия, открытом экспедицией на "Таймыре" всего четыре года назад, куда "Эльдинг" вошел вечером 25 августа. На берегу был определен астропункт, и Ермолаев выполнил глазомерную съемку окрестностей. По мнению Самойловича, “основными породами, слагающими берега залива Благополучия, являются песчаники, известняки и сланцы с общим простиранием на норд-ост. Нижняя толща сложена песчаниками, на которых согласно залегают известняки, а затем сланцы, прорезанные жилами кварца" (с. 84). Выполненный отсюда гидрологический разрез не обнаружил присутствия теплых атлантических вод.

Обстановка, в которой проводились береговые наблюдения, описана Ермолаевым так: "В помощь мне Рудольф Лазаревич определил нашего заслуженного боцмана Илью Николаевича Безбородова... Николаич был идеальным спутником на воде, незаменимым, когда дело касалось парусов и весел, но к суше бедный боцман относился не благосклоннее, чем выброшенная на берег рыба, панически ее боялся, так как ходить не любил и не умел, считал хождение "пёхом" делом "последним, не поморским"... Создалось, можно сказать, положение почти трагическое: при той срочности работ, которая нам была необходима, он обеспечивал меня не более, чем на четверть моих возможностей...

... Пошел я на поклон к следующему за мной по возрасту, т.е. тоже молодому сотруднику Всеволоду Тимонову, вся работа которого протекала только на морских станциях... Сказал я ему все как есть, и Всеволод согласился исполнить мою просьбу без вся ких возражений... Съемка, какой мы с Всеволодом занимались, дала нам очень богатый материал для размышлений" (2001, с. 42-43).

Приближался конец лета. "Снег на берегах в это время стаял, и лишь центральная часть Новой Земли, идущая здесь ровной линией с постепенным повышением к югу, покрыта сплошным ледниковым покровом. От него отдельными языками спускаются к морю ледники... Вдоль всего побережья были рассеяны отдельные айсберги местного происхождения, некоторые из которых представляли стамухи, сидевшие на мели. Насколько можно было видеть с моря, наиболее мощными ледниками из всех, спускающихся к морю на юге... являются глетчеры у мыса Эдвард в заливе Власьева" (1929, с. 86). Последняя привязка не случайна, поскольку речь идет о леднике Кропоткина, по которому к карскому побережью весной 1913 г. вышел от п-ова Панкратьева маршрутный отряд В.Ю. Визе и М.А. Павлова, впервые пересекших ледниковый покров Новой Земли.

Надо сказать, что в этом плавании ледники привлекли внимание не только ученых, но по-своему и судоводителей, что отметил начинающий полярник Ермолаев: "Мы шли теперь на югоюго-восток вдоль ледяного обрыва, и ледяная стена, хотя мы и шли от нее на почтительном расстоянии, волновала и расстраивала капитана Ивана Степановича: Посмотрим, что вы заговорите, когда она на нас обрушится. — Но все обошлось" (2001, с. 58). Если бы не обошлось, мы бы ничего не узнали об этом.

Следует отметить, что Рудольф Лазаревич сделал великолепный выбор, пригласив в качестве капитана Ивана Степановича Кокотова с его опытом ледовых плаваний, которым он охотно делился с участниками похода, порой высказывая парадоксальные мысли: "Лед здесь здорово помогает нам. Он работает на нас как опытный и безотказный лоцман. Смотрите! Вот вы видите большой айсберг? Обратите внимание: он на плаву, его перемещает течение. А сидит он в воде не менее 80% всей высоты. Это означает, что глубина там никак не меньше 200-250 м, то есть значительно больше, чем нужно нам для безопасного плавания. Ну а теперь взгляните туда! У того дальнего островка вода чистая, льда нет и прямо по курсу. Кажется, плыви туда, о чем думать! Но будьте внимательны! Там сидит на мелководье айсберг... Прикиньте... Нам туда нельзя, тоже сядем. И еще взгляните. Ветер гонит большой айсберг. Значит, там есть и для нас подходящий фарватер. А теперь туда, восточнее гляньте: какое там нагромождение льдов среди чистой воды. Это отдельная, а для нас самая опасная банка, которую легко пропустить даже при наличии эхолота. Как видите, я не шутил. В этих местах, где еще нет морских карт, лед работает на нас получше лоцмана! Теперь нам ситуация ясна, можем выбирать верный курс..." (Ермолаев, 2001, c. 70).

"Начиная отсюда, — продолжает свой отчет Самойлович, — линия берега Новой Земли, нанесенная на карту, является сплошной фантазией" (1929, с. 86), поскольку сведения В.А. Русанова, впервые (после легендарного Саввы Лошкина) обогнувшего Новую Землю с севера, еще не были учтены на карте Новой Земли. Отсюда начиналась привязка к картам предшественников, представляющая самостоятельную работу в части установления вклада каждого, а таких у Самойловича оказалось два Илья (Тыко Вылка), выходивший с собственными съемками в эти места с юга, и Русанов. "28 августа вечером мы зашли за мыс Дальний в неизвестный и неположенной на карту залив, и бросили якорь в одной из бухт этого залива", — пишет Самойлович, — где задержались до 2 сентября, то есть практически на четверо суток. Отметим разную детальность изображения побережья у Русанова (поскольку он буквально проносился вдоль карского побережья на судне в ожидании ухудшения ледовой обстановки) и Вылки, который проводил съемки, используя собачью упряжку, и мог при необходимости задерживаться у интересных объектов побережья сколько потребуется.

Первое открытие Самойловича, "привязанное" им к мысу Дальний, — это, безусловно, залив Вылки на карте Русанова, отмеченный первооткрывателем лишь частично у входа в него без раздвоенных верховий с самостоятельными заливами — бухтами второго порядка, названный участниками экспедиции на "Эльдинге" в честь Визе на севере и лишь намеченный безымянный (современная — Полисадова с одноименным ледником, не отмеченным участниками экспедиции 1925 г.) на западе. Название в честь Полисадова, видимо, было присвоено ему тогда же, но во втором издании "Лоции Карского моря и Новой Земли" (Евгенев и др., 1935) особо отмечено, что "бухта Полисадова при входе шириной почти в 1,7 мили не обследована" (с. 239). Русанов дал свое название в честь помощника — новоземельского аборигена — не случайно, поскольку вход в залив (но без раздвоенной кутовой части) присутствует на его схематичной карте. Ситуация здесь, таким образом, не демонстрирует столкновение приоритетов в уничтожении очередного "белого пятна" на карте Новой Земли, а выстраивает строгую систему преемственности открытий — Вылка до 1909 г., Русанов в 1910 г. и, наконец, Самойлович в 1925 г. В качестве недостатков последнего отметим два обстоятельства: первое — незавершенность открытия, так как бухта Полисадова и одноименный ледник попали на карту архипелага, видимо, только в послевоенное время, второе — переименование целого ряда объектов помимо самого залива и соседних ледников восточнее — ледниковая группа Шуры и Вылки по Русанову по Самойловичу превратилась в единый ледник Нансена, упирающийся в п-в Матусевича. Не исключено, что в процессе отступания ледника этот полуостров может стать самостоятельным островом. Незавершенность же открытий в этом месте объясняется прежде всего угрозой ухудшения ледовой обстановки и неполадками с двигателем, так что для предъявления претензий ни к самому Рудольфу Лазаревичу, ни к его сотрудникам нет оснований. Арктика оставалась Арктикой, что подтверждается воспоминаниями Ермолаева: "Веяло от этого пейзажа чем-то таинственным, величественным и неприветливым. Это была настоящая Арктика, с ее суровыми, не прикрытыми даже скудной растительностью склонами гор, с лежащими на них "перелетками" — большими пятнами прошлогоднего снега, а выше — покрытыми сплошным снеговым покровом, по-видимому, дальше переходя щим в ледники. Горы казались огромными, так как они своими крутыми склонами спускались к самому зеркалу озера, в котором отражались, создавая впечатление еще большей высоты... Все это создавало впечатление еще не виданной нами на Новой Земле первобытности, дикости этого арктического пейзажа" (2001, c. 56).

Открытия на побережье были продолжены по пути на юг. "2 сентября до трех часов проводили гидрологические работы по середине губы на глубине 61 саж., а затем вышли в море. По моему предложению, поддержанному всеми сотрудниками экспедиции, дано имя безвременно погибшего В.А. Русанова.

По выходе из залива Русанова мы шли в густом тумане, все время делая промеры. Глубины здесь большие: 100, 108, 93, 391 саж. Ввиду сильного тумана и невозможности ориентироваться по берегу, в 10 час. 30 мин. стали на верп на глубине 117 метров... Через 1 1/2 часа туман начало проносить; оказалось, что мы находимся в полутора милях от берега. В 10 час. 45 мин. снялись с верпа и дали ход мотору. Правя по берегам, пошли по направлению губы, вырисовывающейся к северу от выдающегося мыса, который, по-видимому, был мысом Богушевича. Идя средним ходом и измеряя глубины, мы вошли в залив, не обозначенный на карте..." (1929, с. 88). Так в первой трети XX века стирались последние "белые пятна" с берегов Новой Земли. На этом общем фоне исследователи старательно фиксировали казалось бы второстепенные детали, о которых уже сообщали первые исследователи западного побережья, в частности расширения заливов-фиордов, названных поморами “ледянками", в которых нередко застаивался зимний неподвижный лед "припай", отмечая, как сужениям таких заливов соответствуют подводные поднятия-перемычки.

"Характерными для заливов восточного побережья являются подводные перемычки, соединяющие оба берега залива на сравнительно небольшой глубине. В этом заливе она была обнаруже на на глубине 20 саж. От перемычки к вершине залива наблюдаются большие глубины, которые и держатся до самого кута залива" (Там же, с. 88-89). Приведенного отрывка достаточно, чтобы проследить преемственность идей в изучении особенностей фиордовых берегов на протяжении всего ХХ в., начиная с Русанова. В процессе рассматриваемой экспедиции происходили открытия заливов, неизвестных до похода Самойловича: "3 сентября мы продолжали стоять из-за густого тумана в том же заливе, который мы назвали в честь известного гидрографа К.К. Неупокоева... 4 сентября с утра продолжал стоять густой туман, когда к 12 час. он рассеялся, мотор был приготовлен, на судно был поднят фансбот, выкатан верп и мы пошли на драгировку. Закончились дражные работы, мы вышли из залива в море.

Нужно сказать, что карта берегов этого района совершенно неправильна, и нам ...приходилось гадать, какой же из мысов назван на карте Дальним, какой Богушевича и какой, наконец, Высоким. Заливы же Русанова и Неупокоева, которые мы посетили, совершенно не были положены на карту” (Там же, с. 88-89). Неудивительно, что тут же по выходе из залива Неупокоева, на обследование которого ушло почти двое суток, "за соседним мысом усмотрели губу, куда и направили судно. Действительно, к югу от мыса оказался залив, также не обозначенный на карте, закрытый от всех ветров и представляющий исключительно удобный для стоянки судов любых размеров" (с. 90). Характеристике подобных находок или местных открытий много внимания уделил не только начальник экспедиции, но и начинающий полярник Ермолаев, записки которых дополняют друг друга:

"Неожиданно прямо перед нами оказался широкий и спокойный, гладкий как зеркало вход в неизвестный залив! В отличие от прежних открытых нами заливов, он имел вид... серьезного морского порта. Если обратиться к аналогиям, он больше всего напоминал собою всем нам хорошо знакомый Кольский залив. Прилегающее побережье было свободно от ледников, мы не видели их вдоль берега, ни впереди по курсу. На мостике, против обыкновения, столпились люди, с жадным любопытством следившие, как поворот за поворотом перед нами раскрывалась огромная, далеко уходящая в глубь берега...настоящая, хорошо укрытая морская гавань... И снова встал вопрос о названии. На этот раз мы настаивали — очень хотели этого! — назвать гавань в честь начальника нашей экспедиции Р.Л. Самойловича. И снова он отказался от...памятника себе. У него уже было предложение назвать гавань заливом Седова. Мы приняли его" (2001, c. 58-59).

Открытие залива Седова произошло в знаменательный день, по случаю которого в адрес президента Академии наук А.П. Карпинского ушла радиограмма следующего содержания:

"Глубокоуважаемый Александр Петрович!

Мы, самый дальний от Академии коллектив русских ученых представителей Арктики, имеем честь поздравить Вас и в Вашем лице всех с торжественной юбилейной датой — 200-летием Российской Академии наук. Мы гордимся Академией, всегда помним Вас, Вашу роль в ней, за заботу, которую ей оказывает правительство. Уверены, что наши работы, в числе других, помогут ускорить всестороннее освоение Арктики, ее протяженных транспортных магистралей, ее еще неизвестные запасы ископаемых, включающие их в орбиту хозяйственной деятельности страны... шлем Вам горячий привет и наилучшие пожелания из открытого сегодня залива Седова...". Увы, десятилетия спустя эти заливы были использованы для захоронения радиоактивных отходов — дряхлеющая командно-административная советская система распорядилась заслугами первооткрывателей по-своему, предварительно превратив Новую Землю из полигона арктических исследований в полигон для испытания оружия массового поражения.

Между тем приближение осени напоминало о себе все чаще и чаще: желтыми пятнами и без того скудной травянистой растительности, непривычной тишиной на птичьих базарах, пластинами молодого льда-резуна у берега, появлением первых звезд в надвигающемся ночном сумраке. Несмотря на очевидные успехи экспедиции, у людей появились признаки усталости. Неумолимо приближался момент завершения экспедиции, который начальник определяет своим приказом. Но люди склонны продолжать работать, они находят в себе силы и видят новые возможности – сейчас решение зависит от взаимопонимания умудренного Арктикой руководителя с его чересчур ретивыми, не в меру активными молодыми сотрудниками. Ермолаев так описывает наступление этого ответственного момента: "...Нет риска — нет открытий в Арктике! И мы смотрим на Рудольфа Лазаревича и ждем, что он скажет. Самойлович сказал примерно следующее: вы убедили меня в том, что бежать от зимы уже сейчас немедленно нет необходимости. Зима еще не началась, лед еще далек от ледостава, он будет еще неоднократно взломан сильными течениями и ветрами, характерными для этих мест. Наш "Эльдинг” был построен для плаваний в Гренландском море... Кроме того, мы можем положиться на нашего капитана, великого знатока своего дела, он нам и скажет, когда в самом деле наступит опасный момент. Итак, мы остаемся. На сколько? Не будем называть точных сроков. Может быть, дней на десять. Теперь нам предлагается разой тись на два часа, после чего снова собраться и доложить, какие работы, наиболее важные, первоочередные, каждый из научных сотрудников в своей области предполагает продолжить, от каких отказаться" (с. 64). Несомненно, это был весьма демократический метод принятия ответственных решений, которому не всегда следовали в арктических экспедициях.

Решение принято. Пока выполняется гидрологическая станция, исследователь (будущий профессор и доктор наук М.М. Ермолаев) отправляется на съемки очередного открытия, чтобы нанести его на карту — обычная, рутинная работа, повторявшаяся многократно в прошлом, без которой не бывает большой науки. "Поднимаюсь вверх по склону прибрежной плосковерхой горы. Снимаю с плеч свой вещевой мешок, вытаскиваю записную книжку и, положив ее на колени, намечаю схему своего путешествия. Мне предстоит обойти весь залив, а это не менее восьми километров, затем перейти речку, впадающую в кут залива, там будет моя вторая точка. А сейчас устанавливаю на штативе буссоль Шмалькальдера и, ориентируя планшет по магнитному меридиану, составляю первую зарисовку берега, каким я его вижу отсюда. Буквами размечаю наиболее характерные и важные детали; пишу на схеме их магнитные азимуты, рисую открывающиеся мне новые места будущего маршрута. Иду по нему, время от времени засекая все приметные и характерные детали. Продолжаю рисовать вновь открывающийся мне ландшафт, размечаю на нем опорные точки. Снова отсчитываю направление дальнейшего маршрута. Иду дальше. Снова делаю остановку и беру азимуты на отдаленные приметные точки. Наконец, у меня набралось достаточное количество точек, твердо зафиксированных на моем плане... В общем, это очень похоже на вязание, когда петля, цепляясь за петлю, постепенно образует рисунок исследуемой местности. Если на такой глазомерной карте время от времени рисовать на полях определенные наиболее ярко выраженные черты рельефа или его мелкие, но очень яркие подробности, то повышается ее информативность...

... Кроме того, я получаю достаточно данных для моих геологических целей. Когда проделана вся эта, казалась бы, такая однообразная работа, вы испытываете чувство глубокого удовлетворения, вами зафиксированы те основные моменты, которые вносят ясность в геологическое строение объектов вашей картосхемы. И возникает определенная идея, обоснованная концепция ваших взглядов, ваше понимание фактического материала, его толкование! Вы на пороге новой геологической гипотезы... При этом, помните, что, кроме карты в руке, идеи в голове, в вашей сумке лежит достаточно увесистый каменный материал... Тут уже не просто глубокое удовлетворение — эстетическое наслаждение, если так можно об этом сказать" (Ермолаев, 2001, с. 65-66). Последнее замечание характеризует настоящего исследователя высокого уровня, формированию которого немало способствовал Рудольф Лазаревич.

Изучение геологии залива Седова показало, что "коренной породой берега являются сланцы и песчаники, с тем же простиранием и падением, как и в куту губы" (1929, с. 91). Начинающий геолог Ермолаев только-только входил в курс дела, а выпускник Саксонской горной академии Самойлович, не желая повторять Русанова, как и в предшествующих экспедициях, уделял больше внимания тектонике, видимо, рассчитывая в ближайшем будущем на серьезное обобщение.

Утром 7 сентября "Эльдинг" покинул залив Седова и вскоре оказался в тех местах, где в 1834 г. заканчивались маршруты А.К. Цивольки и П.К. Пахтусова. Вскоре был опознан остров Чупова, а за ним — Повалишина. "Пройдя острова, мы, наконецто, зашли в прекрасную губу, совершенно спокойную, подошли к самому берегу, на расстоянии от него не более кабельтова, и бросили якорь на глубине. Уже совершенно стемнело, волны не было, только ветер крепко свистел в мачтах... Нужно думать, что мы зашли в залив Басова" (1929, с. 92).

Открытия закончились вовремя, потому что с приближением зимы завершение работ становилось неотвратимым, тем более что погода все чаще оставляла желать лучшего, и с каждым днем снега на берегу становилось все больше и больше. Как это нередко бывает в экспедиционных отчетах, погода, детали быта сплошь и рядом чередуются с результатами научных наблюдений. Самойлович посчитал необходимым отметить, что "10 сентября ветер с утра немного стих, но снег продолжал идти, хотя и стало яснее. Я приказал закрепить груз на палубе и вещи в каютах, выдать консервы на руки, ибо ввиду предстоящей сильной качки, нам вряд ли удалось варить горячую пищу... Орографические элементы Новой Земли южнее залива Басова резко меняются, рельеф приобретает сложный характер, плато, постепенно повышающееся с севера на юг, сменяется высокими горными кряжами с остроконечными вершинами" [Там же, с. 93]. При взгляде на современную карту Новой Земли дело обстоит именно таким образом, но в те времена переход от плато к горам на Северном острове был установлен чисто визуально.

На подходах к восточному устью Маточкина Шара, учитывая высказанное выше желание участников плавания продолжить научные работы, начальник экспедиции принял решение выходить к Карским Воротам напрямую по карской стороне и, таким образом, завершить обход архипелага в одно лето, что прежде никому из русских мореплавателей (не считая Саввы Лошкина в середине ХѴІІІ в.) не удавалось. Такое решение существенно экономило время, которое могло пригодиться для намеченных гидрологических работ в прибрежных водах на юге архипелага. Действительно, мыс Меншикова был пройден по чистой воде уже 12 сентября при сильном полярном сиянии в ночное время, сопровождавшемся магнитной бурей, что отразилось на работе судовых компасов.

Несмотря на удачные походы предшественников от Пахтусова до Русанова и успех предыдущего года, опыт такого рода следовало продолжать и наращивать, поскольку он мог пригодиться в ближайшем будущем. Ермолаев в своих воспоминаниях упоминает о посещении устья р. Савиной, где год назад был обнаружен старинный поморский крест (приписываемый Пахтусовым самому Савве Лошкину), но на этот раз причина захода была другая. Рассказы о находке там обломков поморской ладьи взволновали боцмана "Эльдинга" Илью Николаевича Безбородова, который по описанным признакам решил, что они могли принадлежать семейной ладье, пропавшей без вести три года назад со всем экипажем. Предпринятые поиски подтвердили его опасения. "Наша и есть, красную полосу признал. Отец красил для нарядности, и тяжко вздохнул. — Наша...

... Вытащил свой рундучок, открыл его: была там бутылка водки, хлеб и вяленая рыба.

— Присядем, — все также сдержанно сказал он, — помянем... Ладно, что отец с матерью померли, слез меньше" (Ермолаев, 2001, с. 69). Еще одна арктическая трагедия оказалась разгаданной, напомнив участникам похода об опасностях северных морей.

Заключительная часть плавания проходила среди многочисленных островов у южного побережья Новой Земли, заслужившего среди участников экспедиции название "чертова лабиринта". Хотя среди промысловиков эти места считались освоенными, сложный гидрологический режим и многочисленные опасности при отсутствии надежных карт делали их весьма сложными с точки зрения мореплавания. Основное внимание здесь было решено уделить изучению приливно-отливных явлений. Ермолаев в своих воспоминаниях пишет: "Мы приняли предложение Рудольфа Лазаревича об организации в течение двух недель — если позволит погода — ежечасных одновременных наблюдений по 20 в день за приливами в восточной, средней и западной частях архипелага. Цель сопоставление приливных явлений на трех разрезах поперек Петуховского Шара... Не я один запомнил эту интересную, дружную, творческую и физическую одновременно работу, выполненную людьми разнородными по положению и по образованию, ставшими членами одного научно-исследовательского коллектива" (2001, с. 71-72). Эти работы удалось выполнить только с привлечением большей части экипажа “Эльдинга". Совершенно не случайно Ермолаев отметил единство интеллектуального и физического труда, столь характерного для полярников всех времен, жестокого телесного "напряга" с богатой научной отдачей, что требует от научного руководства особого таланта убедить "научников" в необходимости "вкалывать" на износ, а "работяг", более привычных к физическим нагрузкам, порой отказаться от заслуженного отдыха во славу российской (тогда советской) науки. Рудольф Лазаревич таким талантом, очевидно, обладал, поскольку его "надо" одинаково действовало и на моряков-поморов, и на интеллектуалов-ученых.

Разумеется, длительное напряжение требует психологической разрядки, порой в форме шутки или розыгрыша, как это произошло при встрече двух экспедиций — ленинградской на "Эльдинге" и московской на "Персее", причем кто оказался инициатором "розыгрыша" (а также его жертвой) с оттенком контрабандистской или даже пиратской романтики, за давностью лет так и осталось неизвестным, тем более что обе стороны трактуют его результаты каждая по-своему. Москвичи уверяют, что, обнаружив в губе Заблудящей характерный силуэт норвежского зверобойного судна, они выслали на задержание очевидного нарушителя шлюпку с вооруженными людьми, которая, приблизившись к мнимому иностранцу, обнаружила на нем... красный флаг, что еще более возмутило экипаж шлюпки попыткой наглого обмана.

Участник операции "по задержанию" Всеволод Апполинарьевич Васнецов (в будущем также доктор наук, один из самых результативных исследователей северных морей) так описывает последующие события: "На палубе судна столпились невооруженные люди. Мы смело подгребли к его борту. Облокотившись на планшир, на нас смотрел человек. Но ведь это же Рудольф Лазаревич Самойлович, геолог, известный исследователь Арктики, а рядом с ним мой чернобородый коллега гидролог Всеволод Всеволодович Тимонов. К счастью, мы не успели окликнуть их строгим голосом, а наши винтовки закрывал брезент... Все разъяс нилось просто... Мы пригласили комсостав экспедиции провести вечер на "Персее", немножко выпить, а всем желающим помыться в бане, которой у них не было... Как мне говорил Тимонов, "Персей" после "Эльдинга" показался им большим пароходом (По водоизмещению больше почти в десять раз! В.К.), а кают-компания, где был сервирован стол, — малым ресторанным залом... На "Персее" было пианино. Оказалось, что Рудольф Лазаревич обладает приятным голосом — он пел целый вечер" (1974, с. 173).

В изложении ленинградцев события выглядят существенно иначе. Ермолаев утверждает, что экипаж "Эльдинга" вполне преднамеренно решил выдать себя за нарушителя, спустив флаг и переодев участников экспедиции в трофейное английское обмундирование (Гражданская война кончилась всего пять лет назад), выданное в экспедицию в качестве производственной робы. Москвичи клюнули. "Суденышко москвичей осторожно подходит к берегу, далее к нашему мысу, раздается торжествующий крик: "Они там! В той бухте!"... Проходит еще полчаса. Мыс нашей бухты огибает шлюпка, полная вооруженных людей. Они соблюдают осторожность, но готовы вступить с нами в конфликт. Направляются прямо к нам. В центре — мы ее узнаем! — замечательный специалист, морской геолог (более того, основатель нового направления. В.К.) Мария Васильевна Кленова. Она полна военного пыла и высоким голосом кричит нам: "Вы обнаружены и задержаны советским судном! Немедленно подготовьте ваши документы для вашего задержания и ареста!". Мы молча стоим в наших нелепых шубах и смотрим на них. Они осторожно продолжают приближаться к нам, переходят на английский язык, вновь оповещая, что мы задержаны за нарушение территориальных вод. Мы продолжаем молча смотреть. Наши "захватчики" явно нервничают, но все же медленно приближаются... Они уже так близко подошли к "Эльдингу", что только остается захватить нас. И вдруг с капитанского мостика раздается спокойный доброжелательный голос Рудольфа Лазаревича: "Да что Вы, Мария Васильевна! Что с Вами! Разве Вы нас не узнаете? Посмотрите хотя бы на мои усы!..."

Сначала молчание. А потом — смех. Сначала засмеялся кто-то один. Потом еще, и еще. Наконец, смех с обеих сторон — веселый здоровый хохот. И только бедная Мария Васильевна долго не может прийти в себя: бешено потрясает кулаками, кричит: "Так не поступают... это хулиганство... я буду жаловаться!" Но напряжение спало, все уже тонет в дружном хохоте и приветственных криках" (2001, с. 74-75). При всем различии воспоминаний несомненно одно — зарядка смехом для этих двух научных коллективов была обоюдной, что немало в суровых полярных буднях.

Однако возвратимся к научной прозе, связанной с изучением геологии у южных пределов архипелага, в местах, где в 1911 г. работал Русанов. Деятельность в этом направлении, по Самойловичу, заключалась в том, что "18 сентября М.М. Ермолаев и я совершили большую экскурсию для обследования в геологическом отношении района между Петуховским Шаром и заливом Рейнеке... (п-ов Русанова на современных картах. В.К.), который представляет собою сглаженную равнину с отдельными кряжами возвышенностей из твердых песчаников и известняков с простиранием на W и падением под прямым углом. Замечательно здесь выражен озерный ландшафт местности. Я насчитал с одного из пунктов 14 озер различной величины, из которых некоторые достигают одного километра в диаметре. Озера большей частью не сообщаются между собой и, по-видимому, ледникового происхождения. Все горные возвышенности имеют своим направлением простирание пород. Ближе к заливу Рейнеке известняки прорезаются несколькими ручьями, из которых один превратился в довольно большую реку, текущую в каньоне среди известняков...

... На другой день 19 сентября я высадился на Цветном острове для изучения весьма интересных окрашенных сланцев. Название этому острову дано потому, что известняки, слагающие этот остров, окрашены в две краски: в лиловый цвет, который варьирует от светлого до темно-лилового, и зеленый цвет" (1929, с. 96).

Завершение экспедиции ознаменовалось серией гидрологических наблюдений в Карских Воротах. Начало было положено станцией 21 сентября у о. Логинова, а на следующий день аналогичные наблюдения были выполнены у о. Чирачьего.

Рассвет 24 сентября застал маленькое судно у низкого побережья о. Колгуев — настала пора возвращения. Спустя сутки "Эльдинг" был уже у п-ова Канин, где встретил свежий противный ветер силою до 4 баллов от зюйд-веста. Чтобы не тратить время на сложную лавировку в Горле Белого моря с его хитрыми приливноотливными течениями и опасными мелями-кошками, было решено идти в Мурманск, куда судно благополучно пришло 27 сентября.

Завершение экспедиции 1925 г. описал в своих воспоминаниях Ермолаев: "В конце октября мы уже были в Ленинграде и спустя несколько дней докладывали на Ученом совете президенту Академии наук А.П. Карпинскому и академику-секретарю С.Ф. Ольденбургу о результатах наших геологических, биологических и гидрологических работ, об открытии трех новых больших заливов-гаваней на вновь заснятом и исследованном нами восточном, карском берегу Новой Земли.

За эту работу Совнарком наградил нас довольно большой денежной премией. Было принято решение о срочной публикации наших трудов" (2001, с. 75), которые вышли из печати уже в 1929 г. под названием "Новая Земля. Экспедиция 1921-1927 гг. под начальством Р.Л. Самойловича. Сборник статей" с перечислением всего авторского коллектива. Открывала сборник обширная статья-обзор деятельности Новоземельской экспедиции Института по изучению Севера самого Р.Л. Самойловича "Краткие сведения об экспедициях на Новую Землю в 1921, 1923, 1924, 1925 и 1927 гг.". Ему же принадлежал еще один обзор под названием "Краткая опись берегов и заливов Новой Земли по плаваниям отчетных лет". Сборник включал в себя также работы Г.П. Горбунова и Н.Н. Гакена "Отчет об участии в советско-германских исследованиях Баренцева моря и о других морских работах 1927 г.", "Предварительное сообщение о гидрологических работах Новоземельской экспедиции в 1925 и 1927 гг." В.В. Тимонова, "Предварительный отчет по исследованиям пресных и солоноватых водоемов Новой Земли, произведенным в 1923, 1924 и 1925 гг." Г.П. Горбунова, "Материалы по фауне млекопитающих и птиц Новой Земли" Г.П. Горбунова, "О природе некоторых наносных образований Новой Земли" М.М. Ермолаева, в которой начинающий геолог предвосхитил методику будущих работ по характеристике морских берегов, "О водообмене между Белым и Баренцевым морями" В.В. Тимонова, "К вопросу о распределе нии зоопланктона в Горле Белого моря" М.А. Веркетиса. Все перечисленные статьи сопровождались большим количеством иллюстраций, включая карты и графики, многочисленные фотографии, резюме на немецком языке. Заключал том "Журнал плавания Новоземельской экспедиции за 1925 год", составленный при участии всех научных работников экспедиции на "Эльдинге", а также П.А. Полисадова.

В сборник вошли также результаты полевого сезона 1927 г., которому посвящена следующая глава. В целом получился солидный том объемом свыше 350 страниц начало советскому периоду в изучении Арктики тем самым было положено, и весьма успешное, в чем была немалая роль Рудольфа Лазаревича Самойловича, одновременно директора Института по изучению Севера и начальника Новоземельской экспедиции. Впереди его ожидали многие экспедиции, оставшиеся в истории Арктики, и жизнь исследователя полярных просторов родной страны выглядела успешной и безоблачной, суля славу, почет, уважение коллег и власть придержащих. Но это только на первый взгляд.