Опыт штольня-скважина

Определение мощности ядерных зарядов при их испытаниях в скважинах с помощью гидродинамического метода "грунтового шара" началось с конца 60-х годов. Специфика скважинных испытаний, особенно в первые годы работ, состояла в том, что датчики располагались в той же скважине, что и контейнер с зарядом, то есть в "боевом" стволе. Они крепились на кронштейнах, которые устанавливались на спускных трубах, что использовались для спуска заряда в скважину.

После того как зарядный контейнер и примыкающие к нему трубы с нашими датчиками опускались на глубину, при которой не происходит выхода радиоактивных продуктов взрыва в атмосферу, скважина, заполненная грунтовыми водами, забивалась в зоне "завески" контейнера порошком железорудного концентрата (ЖРК). Порошок засыпался в скважину и, оседая в воде, создавал вокруг контейнера однородную плотную среду со свойствами, не сильно отличающимися от свойств окружающего грунта. Обычно засыпка концентрата выполнялась рабочими-горняками. Это выглядело так: рядом со скважиной заранее была насыпана горка ЖРК и установлен ленточный транспортер, с помощью которого и выполнялась забивка. Несколько рабочих, вооружившись совковыми лопатами, стояли у транспортера и засыпали на движущуюся ленту порошок, который перебрасывался в скважину. В сухую погоду даже в безветрие вокруг транспортера стояла пыль. Когда же, не дай бог, дул ветер, эта пыль покрывала всю рабочую площадку, и люди старались без особой необходимости не появляться здесь. Но кто-то из ребят нашей группы постоянно дежурил в это время на устье скважины, поскольку засыпка ЖРК была требованием нашей методики, и наблюдение за выполнением всех ее положений входило, естественно, в наши обязанности. Приходилось глотать пыль. Респираторы, как правило, служили слабой защитой. Они быстро забивались пылью, да и дышать в них было тяжело, особенно летом, когда температура за 30. Но это лишь мелкие неприятности.

Главная же была связана с небольшим отличием свойств ЖРК от свойств горных пород, в которых проходили испытания. Это отличие приводило к тому, что по мере своего распространения ударная волна в скважине (в ЖРК) отставала от волны в горной породе. И это отставание надо было учитывать в расчетах движения ударной волны по горной породе. Можно сказать, ну и учитывайте на здоровье! Но все дело в том, что учет этого эффекта приводил, по разным расчетным схемам, к заметно отличающимся результатам. Какой программе верить? А может, эффект отставания настолько мал, что им можно пренебречь? В какое-то время вопрос стал достаточно острым, и для решения споров о величине "поправки на ЖРК” мы с Подурцом предложили провести специальный опыт, в котором по возможности совместить варианты измерений в штольнях и скважинах. Для этого в штольне, которая готовилась для очередного испытания, в том месте, где должен располагаться заряд, было предложено сделать небольшой участок "боевой" скважины глубиной в 30 метров. На разных расстояниях и параллельно ей должно быть выполнено несколько измерительных скважин той же глубины. Регистрация параметров волны должна проводиться как в стволе боевой скважины (в ЖРК), так и в измерительных.

Трунин Рюрик Фёдорович (1933 - 2016) — российский учёный в области экспериментальной физики, дважды лауреат Государственной премии СССР. Работал во ВНИИЭФ (ВНИИ экспериментальной физики, г. Саров). Прошёл путь от инженера до начальника отдела (1968–1997) газодинамического сектора, с 1997 по 2009 год — главный научный сотрудник Института физики взрыва РФЯЦ-ВНИИЭФ. Кандидат (1971), доктор (1983) физико-математических наук, тема диссертаций — экспериментальная физика и газодинамика. Основные направления научной работы — исследования свойств веществ, сжатых сильными ударными волнами, и физических процессов при подземных ядерных взрывах. Автор более 140 статей в ведущих физических журналах. Дважды лауреат Государственной премии СССР (1968, 1989). Лауреат премии Правительства Российской Федерации (1999) — за экспериментальное исследование сжатия веществ при сверхвысоких давлениях подземных ядерных взрывов. Заслуженный деятель науки Российской Федерации (2004). Здесь приведен отрывок из его книги "Рядом с эпицентром взрыва" Саров 2000 г.

Измерительные скважины в данном случае играют роль бокового штрека в штольне, поскольку датчики, расположенные в них, фиксируют (как и в штольне) невозмущенный фронт волны. В то же время датчики, расположенные в стволе боевой скважины, в забивке из ЖРК, как и в стандартных скважинных испытаниях, регистрируют фронт отстающей волны. Понятно, что сравнение результатов позволит экспериментально найти отставание волны в ЖРК и прокалибровать расчетные программы.

Вы спросите: а почему же нельзя было сделать это при очередном испытании заряда в обычной скважине? Принципиально, конечно, можно. Но для этого требовалось с точностью не менее одного процента определить расстояние между боевой и измерительными скважина ми. И сделать это надо было на глубине нескольких сотен метров. Увы, с необходимой точностью существующими у нас в то время геофизическими приборами этого сделать было нельзя. Другое дело — скважины глубиной в 30 метров! Определение взаимных расстояний между ними в этом случае можно сделать с помощью обычных геометрических измерений, используя световые репера, опускаемые в скважины. Для этого необходимо только, чтобы скважины были относительно прямолинейны, т. е. источник света, помещенный на любую глубину скважины, был бы виден на ее поверхности. Остальное, как говорится, дело техники.

Вот такую штольню-скважину мы и придумали с Подурцом. Мы понимали, что выполнить все задуманное в штольне не только сложно, но и дорого, поэтому решили заручиться поддержкой начальника нашего Главка – Г. А. Цыркова. В очередной его приезд к нам в институт мы пошли к нему на встречу в гостиницу. Немного волновались, знали, что, если с ходу он не одобрит нашу затею, переубедить его будет трудно. Помню его первый вопрос:

— Ну что еще изобрели?

— Да ничего особенного, Георгий Александрович! Дело, конечно, трудное, но решать его надо, а без вашей поддержки это невозможно! А в чем дело-то?

— Дело в поправках, которые мы вносим в результаты определения мощности зарядов, испытываемых в скважинах. Одни вносят большие поправки, другие существенно меньшие. Да вы знаете об этом.

– Да, знаю. А что предлагаете?

— Мы предлагаем совместить скважинные испытания со штольневыми, где этих вопросов не возникает. И по результатам опыта прокалибровать расчетные программы.

— Хорошо. А как это сделать?

— Надо в нашей штольне в районе концевого бокса для одного из зарядов пробурить несколько скважин (далее последовало подробное пояснение задуманного).

Выслушав нас, Цырков немного подумал, видимо, взвешивая, во сколько обойдется министерству наше предложение, потом сказал:

— Ладно. Делайте! Я поддержу! Да ... а начальство ваше в курсе?

— Конечно, Георгий Александрович!

— Ну хорошо! Только уж раз взялись, то вопрос надо решить! Договорились?

Мы поблагодарили Цыркова и довольные удачным разговором пошли ко мне домой обсуждать последующие свои действия. Отступать было нельзя, надо было готовиться к этому опыту основательно.

Времени, как всегда, было в обрез. С чего начинать? Конечно, с технического задания на проведение опыта. Здесь у нас была полная ясность: глубина скважин, их взаимное расположение, требования к забивкам, количество и тип измерительных кабелей и т. д. Было также ясно, что расстояния между скважинами надо находить с помощью оптических методов, используя прямолинейность скважин, которую в этих условиях видимо, можно было получить. После обсуждений, в которых активное участие принимал Валерий Николаевич Герман, руководитель одной из исследовательских групп нашего отдела, договорились о конкретном способе измерений расстояний, последовательности операций и т. д. Прежде всего следовало срочно разработать и изготовить конструкцию (устройство, коллимирующее световой поток) для проведения оптических измерений, позволяющую по отклонению светового луча на экране, расположенном над источником света лампочкой, перемещаемой по скважине, судить о ее пространственном расположении.

Помимо этой основной разработки надо было спроектировать и изготовить датчики для измерительных скважин, ферму для их спуска и крепления, подставку для полупрозрачного экрана и много других "вспомогательных" устройств и деталей.

Работал тогда у нас начальником отдела изобретательный конструктор и компанейский парень Владимир Андреевич Петров, которого мы и попросили заняться этими разработками. Мы знали, что он не подведет и все будет сделано к сроку, даже если это потребует от его ребят работы вне всякого нормированного времени. Забегая вперед, скажу, что мы не ошиблись в своем выборе: все было сделано вовремя и как надо.

Наши измерители Леня Попов, Толя Севастьянов, Толя Лузин, Леня Прохоров, Боря Печенкин и Саша Беляков были готовы к поездке на полигон, хотя и для них объем работ был существенно больше обычного. Потребовалась настройка новых регистраторов, фотоприставок и т. п.

Был еще непростой для нас вопрос, кто возглавит группу по измерениям расстояний между скважинами? Это должен быть грамотный, спокойный, рассудительный и ответственный человек. И мне казалось, что лучше всего, если это будет человек со стороны. За годы работы ребята привыкли друг к другу, знали все свои сильные и слабые стороны, видели и ощущали себя равными. А главное, привыкли к своему участку работы. А здесь совершенно новое дело оптико-геометрические измерения, которые к тому же требовали большой предварительной проработки и освоения техники измерений в лаборатории до полигона. Выбирать в этом случае кого-то из полигонной группы было, на мой взгляд, нецелесообразно. Да это и ослабило бы группу.

В этой ситуации я видел одного человека — это Валерий Герман. У него была замечательная черта искренний интерес ко всяким новым исследованиям, даже не относящимся прямо к его работе. Такой интерес он проявил и к необычным для нас вопросам измерений расстояний между скважинами. Мы несколько раз обсуждали с ним постановку измерений в опыте и он показал себя не только хорошо разбирающимся в вопросах оптико-геометрических измерений, но и проявил большую в них заинтересованность. По его инициативе у нас на промплощадке были смонтированы “скважины” (в виде труб, имитирующих реальные условия) и проведены контрольные измерения расстояний между ними. Трубы располагались на земле горизонтально, расстояния между ними были определены с помощью оптических измерений и проконтролированы простейшими измерительными средствами: мерительной рулеткой и линейкой. Результаты измерений совпали между собой, что показало реальную возможность проведения оптических измерений и в условиях штольневого опыта.

Валерий делал эти измерения по моей просьбе; о поездке на Север, на штольню, речь тогда не шла. И пожалуй, главной причиной этого были проблемы с его здоровьем. Он был у нас закоренелым радикулитчиком. Пару раз ездил в Белокуриху, в специализированный санаторий, возвращался поправившимся, но проходило время, и болезнь снова давала о себе знать. Вот и сейчас, при проведении контрольных измерений на площадке, Валерий ходил, согнувшись, охая и поругивая свой проклятый радикулит. Но работал, несмотря на свою болезнь. "Я уже привык к нему", — говорил он по поводу своего радикулита. Вот такое было непростое положение. С одной стороны, нельзя посылать человека за Полярный круг в таком состоянии, а с другой найти ему равноценную замену тоже было негде, да уже и некогда. Вот и выкручивайся как хочешь! А куда денешься? Поговорил я с ним:

— Валер, сам понимаешь, ехать кроме тебя некому. Так уж случилось... Да и слишком глубоко ты влез в эти измерения! Потерпишь со своим радикулитом?

— Да ничего, потерплю. Сейчас немного отпустило. Понимаю. Надо ехать.

Скорее всего Валерий догадывался, что начатая им работа на площадке не может не иметь полигонного продолжения, и для него не стал неожиданностью мой разговор. Договорились, что для контроля наших измерений мы пригласим одну московскую геофизическую фирму со своей аппаратурой. Я понимал, что в таком деле важно спокойствие, сознание того, что на худой конец тебя подстрахуют другие. Мы несколько раз были в этой фирме, обсуждали интересующие нас вопросы с их сотрудниками и убедились, что это серьезная организация, с которой можно иметь дело. Договорились также, что ко времени проведения измерений на полигон подъеду и я. Таким образом, очередная команда была сформирована.

Не могу не сказать здесь об удивительном исцелении Валерия на Новой Земле. Его радикулит, с которым безуспешно боролись медицинские "светила" на протяжении многих лет, вдруг исчез за каких-то полтора месяца пребывания на полигоне! И не просто отступил на время! Он оставил его навсегда! Во всяком случае прошло уже более 20 лет, как он забыл дорогу к врачам! Вот такие бывают чудеса! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! Я спросил:

— Валер! Как же ты все-таки вылечился?

— A шут его знает! Скорее всего меня вылечили поездки на ГТС. Помнишь нашего лихого водителя? Да, ты ведь позже приехал, не знаешь его! Так вот он предпочитал ездить не по дороге, а напрямик, по тундре. Причем всегда старался ехать с большой скоростью. Сидишь на железной скамье в этом драндулете без амортизаторов и подпрыгиваешь до потолка на каждом ухабе и каждом камне! А ты лучше меня знаешь, что тундра в Маточкином Шаре это и есть ухабы и камни! Вот и получалось, что, пока доберешься до штольни, тебя так протрясет, что любой радикулит отступит! Наверное, меня эта езда и вылечила.

Вот такие чудеса происходили иногда на полигоне!

Возвратимся, однако, к своим основным делам. В группу "первого броска" вошли Симаков, Попов, Петров, Исаков, Печёнкин и другие наши сотрудники. Их задачей было проконтролировать работы по бурению скважин и принять их у буровиков по акту, а также разместить приборные комплексы на приустьевой площадке, приступить к настройке приборов и проверке кабельных линий. Позже, к моменту готовности скважин, на штольню должен был подъехать Герман, а уж за ним и я. Всего в состав нашей группы входило 15 человек. По завершении работ по "привязке" скважин, т. е. определению расстояний между ними и установке датчиков, многие уезжали домой. На самом опыте оставалась лишь часть измерителей во главе с Поповым.

В том году была еще одна особенность. Одновременно с нашей штольней на полигоне готовилась к испытаниям штольня для Уральского ядерного центра. Так что одновременно работали две группы испытателей из двух ядерных центров. Поначалу было неясно, кто же будет работать первыми мы или они. Кто скорее успеет? Монтажные работы в штольнях шли одновременно. Жили все на теплоходе “Буковина", который на время подготовки и проведения испытаний зафрахтовало у Северного пассажирского флота наше министерство. Условия проживания по северным полигонным меркам были великолепные — всех разместили в каютах, кормили в ресторане, были горничные миловидные молоденькие девушки, на которых откровенно заглядывались парни из экспедиции.

Поневоле вспоминались бытовые условия первых испытаний на полигоне — матросская казарма с двухэтажными кроватями-нарами, по 12-16 человек в каждой комнате (кубрике), везде грязь (изредка дневальные мыли пол снегом!), накурено. Темные, никогда не мытые окна, лампочки Ильича горят круглые сутки... Воздух настолько насыщен всевозможными, мягко выражаясь, запахами, что, как говорят, хоть топор вешай! И конечно, отсутствие газет, телевидения, нормального радиовещания... Правда, было кино. В матросском клубе, где стояли обыкновенные деревянные скамейки, а экраном служила побеленная стена, крутили старые ленты. Зал был всегда набит матросами. Стоял шум, “зрители” переговаривались, вслух комментировали происходящее на экране. В такой обстановке смотреть кино было, мягко говоря, трудно. Поэтому мы редко посещали это заведение. Первые 2-3 недели все было нормально, терпимо. Но постепенно все чаще и чаще начинаешь вспоминать о доме, близких тебе людях, грибах (командировки на полигон всегда были осенью, в грибную пору), даче, делах на работе. Особенно тоскливо становилось после полутора-двух месяцев. Люди делались излишне нервными, вспыльчивыми, незаметно для себя начинали злоупотреблять спиртным. Определенную лепту в это настроение вносило полное отсутствие на полигоне штатских людей, если хотите —  людей в штатской одежде. Даже мы все были экипированы в военно-морские бушлаты. Так что куда ни глянь снуют взад-вперед одни "темные" люди. От такого однообразия поневоле затоскуешь! По-моему, единственным гражданским лицом, не связанным с испытаниями, был продавец местного магазина, пожилой уже мужчина, которого все называли багдадским вором. У него можно было приобрести консервы или хозяйственные товары на так называемые талоны на питание, которые, непонятно по какой статье, выдавались каждому командированному. Хотя кормили нас на полигоне практически бесплатно. Единственное, что выручало, — это работа, которой всегда был непочатый край и которая здесь никогда не кончалась.

А сейчас! Придешь после штольни на пирс, вымоешь специальной щеткой в бочке с водой сапоги, попрыгаешь, постучишь ими по дощатому трапу и только тогда поднимаешься к себе на палубу. Кругом чистота. В ресторане — белоснежная скатерть, сервированный стол, стоит полная супница, от которой исходит аромат свежего, великолепного борща, в вазочке — салфетки. Хорошенькие официантки вовремя принесут тебе второе блюдо, компот. И все это — вкусно, почти как дома, где только жена может приготовить такой обед, долго колдуя над кастрюлями и сковородками.

Часто в кают-компании показывали кино, и вместе с нами его смотрели и свободные от вахты члены команды теплохода. Ленты были относительно новые, многие фильмы мы на экранах не видели, поэтому ходили в кают-компанию с удовольствием. К тому же и обстановка в зале напоминала атмосферу обычного небольшого зрительного зала на "Большой земле”. В общем, жилось на "Буковине” хорошо.

Но бывало и так. Однажды, припозднившись на штольне, мы, приехав на пирс, не увидели (?!) там "Буковины". Все было: какие-то ящики, будка часового, кабельные катушки, а самого теплохода... теплохода не было. В обед был, стоял. А сейчас нет, как провалился!

Кто-то пошутил:

— Мужики! Похоже, наша "Буковина" затонула у пирса! Вот только народу что-то нет на месте "катастрофы”! Неужто все потонули, А действительно, куда она подевалась? Ведь там все наши вещи, чемоданы!

— Да никуда! Придет "Буковина". Поехали в штаб, там разберемся!

Разобрались. Оказалось, что по проливу после обеда пошел тяжелый лед, и капитан, чтобы избежать неприятностей, отошел от пирса на чистую воду в Баренцево море. Когда вернется неизвестно, поэтому нам выделили (временно!) две комнаты в матросском общежитии и пригласили на ужин в офицерскую столовую. Временное жилище, которое мы получили, было для нас уже давно обжитой территорией! Некоторые из нас жили в нем несколько лет назад. Ничто с той поры не изменилось: все те же двухэтажные кровати, те же грязно-синие одеяла, плоские как блины подушки в серовато-белых наволочках. Тот же стол, те же канцелярские стулья, графин без воды.

— Да, мужики, это не "Буковина"! Сколько интересно нам придется здесь жить?

— Да ладно вам! Давайте ополоснемся, да пойдем поедим чего-нибудь!

— А где ополоснешься-то? В умывальнике воды нет!

— Пойдем в столовку, там умоемся!

Пошли. Непривычно месить грязь ногами, но что поделаешь! Есть-то хочется! Пришли последними. Нам наскребли со дна котлов по порции чуть тепленькой картошки, положили по котлете и кусочку масла, по половинке сморщенного соленого огурца, плеснули по стакану мутного компота вот и весь ужин. Как тут было не вспомнить о белоснежных скатертях, а главное о вкусном, горячем и аппетитном ужине на "Буковине"! Вышли из столовой полуголодные и недовольные. Побрели домой, в свой кубрик. Решили устроить собственный ужин, благо консервы разных типов и мясные, и рыбные, и овощные у нас были (помните магазин у багдадского вора?), хлеб захватили из столовой, спирт, естественно, тоже был. А что еще нужно командированному человеку?

И вот здесь кто-то из ребят, оглянувшись на пролив и пораженный внезапно открывшейся ему картиной, воскликнул:

— Ребята! Подождите! Какая красотища!

Мы посмотрели на противоположную сторону и невольно остановились, залюбовавшись открывшимся видом. Вы видели когда-нибудь розовый снег? Нет? А голубой? Зеленый? Тоже нет? А ведь такой снег есть. И он на Новой Земле, точнее, в горах у пролива Маточкин Шар. И многим, кто побывал там в осеннюю пору, посчастливилось видеть такой цветной снег. Но не всем. Это, к сожалению, бывает не часто. Нужны, видимо, особые атмосферные условия, обстоятельства. Когда мы вышли из столовой, было тихо, тепло и еще светло. Солнца уже не было, но, наверное, его лучи, отражаясь от невидимых облаков и рассеиваясь на вершинах снежных гор противоположного берега пролива, подсвечивали их различными красками — от чуть розоватой до голубовато-зеленой. Это не были переливы радуги. Это были просто разные краски, контрастно переходящие друг в друга. Они были неяркими и оттого особенно нежными, даже ласковыми. Одни вершины были розоватыми, другие — с небольшой голубизной. Склоны гор и долина отсвечивали зеленоватым цветом, постепенно переходящим в обычный цвет белого снега, который покрывалом застилал всю равнину, вплоть до самого пролива. Под стать был и сам пролив: на фоне темно-синей воды плыли с карской стороны льдины, похожие на большие стаи белых лебедей. Надо ли говорить, насколько сказочно красивой была вся эта картина!

Мы долго наслаждались ею, обмениваясь впечатлениями, пытаясь разгадать тайну цветного снега. Конечно, всем было ясно, что так или иначе, но это — игра солнечных лучей, облаков и гор. Но как это происходит в действительности... Где находится та призма, что создает эту цветовую гамму? Немного поспорили, но так и не пришли к определенному мнению. А перед нами расстилалась все та же цветная снежная долина, играющие красками горы и широкий темно-синий с металлическим отливом пролив. Какая красота!

Наконец насмотрелись. Пришли в кубрик, быстро собрали на стол, посидели, поговорили, выпили, закусили. Стало тепло, немного шумело в голове, зато на душе посветлело. Захотелось выйти на улицу, на свежий воздух. Да и в самом деле не все же время играть в Кинга! А куда пойти? На улице уже темно, грязь. Ходить в темноте можно только по дощатым тротуарам. Как говорится, шаг влево, шаг вправо – потонул в размокшем сланце! Но можно прогуляться и по тротуару благо он протянулся по всему поселку, а это метров 200, наверное.

Да и погода как будто располагала. К тому же мы все еще оставались под впечатлением красоты вечерних красок по ту сторону пролива. Поэтому дружно вышли на улицу. Увы! Север есть север. Погода уже переменилась с гор дул холодный ветер, в лицо била мелкая снеговая крупа.

— Бр-р-р! Я, пожалуй, лучше вернусь, — пробурчал Гена Симаков, только что спустившийся с крыльца. В такую погодку только на печи лежать!

Большинство поддержало его, и прогулка, не успев начаться, тут же и закончилась.

Нам повезло: льды, напугавшие капитана "Буковины”, вскоре прошли. Теплоход, который "прятался" на баренцевой стороне, подошел к пирсу, и уже следующую ночь мы провели на его борту.

А между тем работа на штольне была в полном разгаре. Основным действующим лицом в нашей группе в это время был В. Н. Герман. Когда он впервые появился на штольне, измерительные скважины еще не были готовы: некоторые из них только начинали буриться. Пришлось ждать. Правда, появившееся время было использовано на развертывание нашего оборудования, установку подставок, подготовку макета, который используется для проверки прохождения (шаблонирования) по скважине боевого контейнера, и другие работы. Макет-шаблон был оборудован специальными лыжами, которые центрировали его по оси скважины. Строго в центре шаблона была установлена лампочка, свет от которой через набор диафрагм выводился на поверхность скважины, где стояла еще одна диафрагма, вырезающая из общего светового потока узкий пучок. Аналогично этому были изготовлены световые репера, которые использовались и для скважин. На высоте 2,5 метра от "оголовка" скважин устанавливался полупрозрачный экран, центр которого совмещался с центром скважины. Если знать расстояние между скважинами по поверхности, глубину спуска источника света, а также отклонения на экране светового луча по мере спуска источника света в скважину, то можно определить и расстояние между двумя скважинами на необходимой нам глубине. Конечно, в действительности все обстояло не так просто: скважины имели отклонения от вертикали и прямолинейности, и учесть эти факторы непросто. Но можно. Вот эту задачу и решал Валерий. Ему помогали. Во-первых, те, кто работал вместе с ним. Ну и специалисты из московской организации, которых мы пригласили для проведения независимых измерений. В отличие от наших измерения москвичей носили характер координатной съемки, "привязанной" к единой точке отсчета. Наши коллеги имели в своем распоряжении необходимое геодезическое оборудование для проведения этих измерений и несколько измененный вариант конструкции световых реперов. Так что измерения шли в две руки. Не все при этом было гладко. Небольшие поломки аппаратуры, отключение света (как всегда бывает — в самый нужный момент), вовремя не принесенная (или вообще забытая) деталь все это удлиняло сроки проведения измерений. А тут еще заметили, что ствол основной скважины недалеко от ее начала (устья) —  сужается?! В чем дело? Оказалось, что он обрастает... льдом. Пришлось скалывать. Но как бы то ни было, а работа продвигалась. Вскоре наступило время спуска в измерительные скважины наших датчиков. Они заранее были проверены, собраны в “гирлянды” (несколько штук, последовательно стоящих друг за другом), закреплены на ажурных специальных фермах.

В это время встал вопрос о последовательности проведения взрывов. Обе организации и мы, — и уральцы — были примерно в одинаковой степени готовности. Не знаю по какой причине, но руководством испытаний было принято решение провести первыми испытания зарядов уральского института. Мы вторые. И хотя расстояние между нашими штольнями составляло несколько километров, вопрос о состоянии скважин после взрыва беспокоил. Как они выдержат тряску от сотен килотонн? Не разрушатся? Не сомкнутся? С зарядами все ясно. Конечно, их устанавливать можно только после взрыва у соседей. А датчики? Что делать с ними? Устанавливать? Нет?

После различных прикидок решили, что датчики ставить заранее, до взрыва уральцев, все же не надо. В конце концов, мало ли что может произойти? И потом, не даром ведь говорят, что береженого бог бережет! Подождем, что будет. Даже, если какая-нибудь из скважин и выйдет из строя, ее можно быстро восстановить, благо необходимые буровые станки оставались на месте. Забегая вперед, скажу, что все наши скважины, включая "боевую”, хорошо выдержали сейсмические нагрузки и, как показали контрольные измерения, проведенные после опыта наших коллег, были полностью готовы к работе. Так что, слава богу, наши опасения оказались напрасными.

Но не все, однако, обошлось без неожиданностей.

Во время опыта мы были на "Буковине”, которая стояла посередине пролива, недалеко от высоты командного пункта автоматики. К этому времени многие сотрудники уральского института уже уехали домой; остались только те, которые были заняты на первичной обработке результатов опыта. Кстати, большинство из них вместе с нами были на "Буковине".

Опыт, как всегда, был утром. Все вроде нормально. Наши ребята, намаявшись на своей штольне и с вечера "пропустившие" за успех своих товарищей, еще лежали в кроватях (сегодня у нас был день отдыха) в своих каютах. Я бродил по палубе, в который уже раз любуясь окрестными далями по обе стороны пролива (на это нельзя наглядеться!). И вдруг обратил внимание на суету, которая возникла на высоте КП. Там забегали люди, куда-то поползли ГТСки, "Уралы" (автомобильный тягач высокой проходимости). Что-то случилось. Но что? Неужели опять "грязь"? Тогда и нам надо бы убираться подобру-поздорову! Но "Буковина" — стоит, у нас все спокойно. А на высоте продолжается суета. "Неспроста все это", — подумал я и решил подняться в капитанскую рубку, узнать, что же все-таки там случилось? Открыв с трудом тяжелую дверь в ходовую рубку и перешагнув через высокий порог, я услышал по трансляционной сети: “Буки, Буки! Уходите! Уходите!". Моего участия здесь не требовалось: минут через пять подняли якорь, и "Буковина" быстро пошла к выходу из пролива, в Баренцево море. Убежали, слава богу! Я вспомнил предыдущую аварию несколько лет назад, когда нас накрыла темная радиоактивная туча, от которой мы почему-то не смогли уйти вовремя. Тяжелые воспоминания...

На этот раз все было намного легче и проще. Оказалось, что действительно был небольшой выход благородных газов, но "облако", и без того малоактивное, быстро разошлось в атмосфере, и уже спустя несколько часов после опыта активность спала до естественного фона. "Буковина" простояла у входа в пролив до вечера, а ночью вернулась на свое рабочее место на пирс у поселка Северный.

На следующий день мы провели контрольные измерения расстояний между скважинами и убедились, что никаких изменений не произошло – расстояния остались прежними. Проходимость скважин тоже не изменилась. Теперь — дело за установкой датчиков и подсоединением их к формирующим блокам магистральных кабельных линий. А это уже “епархия” Лени Попова. Здесь он со своими ребятами как рыба в воде! И хотя Леня высококлассный приборист, а датчики вроде и не его прямое дело, он уже давно подмял эту работу под себя и руководил их установкой во многих испытаниях. Тем не менее контрольный спуск гирлянды датчиков в одну из скважин я провел вместе с ним, лишний раз убедившись в том, что он хорошо знает эту процедуру. Договорились, что остальные датчики Леня поставит сам, с лаборантами, а мы с Германом при первой же оказии уедем в Белушку. На всякий случай я составил шпаргалку-инструкцию, как оценивать энергию взрыва по параметрам волны, зафиксированным в измерительных скважинах. Именно оценивать. Было понятно, что окончательные выводы о параметрах заряда потребуют большой и аккуратной работы по анализу измерений и сопоставлению их с результатами расчетов не на полигоне, а в нормальной обстановке — дома, в лаборатории.

На этом, собственно, и закончилась моя (и Германа) очередная командировка на Новую Землю. Мы пробыли еще пару дней на полигоне, в течение которых все датчики были поставлены в скважины и залиты раствором ЖРК. И тут нам повезло: в Белушку шел дежуривший в проливе большой противолодочный корабль, на который пассажирами взяли и нас. Из поездки запомнилось, что сразу по выходе корабля из пролива капитан опробовал свое судно на форсированном режиме работы двигателей. Гул был неимоверный! Корпус, палуба под ногами, рубка — все это дрожало, тряслось, как будто весь корабль стоял на испытательном вибростенде. За кормой тянулся длинный шлейф сизого дыма: я подумал, что мы ставим дымовую завесу! Но нет, оказалось, что так работают двигатели в этом режиме. По палубе гулял ветер. Да такой, что с трудом можно было удержаться на ногах. Кое-как добрались до ближайшей палубной надстройки и укрылись за ней. Там было тише. А корабль? О, это надо было видеть! Он почти поднялся над водой и несся по поверхности как на подводных крыльях! Казалось, что он вот-вот взлетит, расставшись со своей родной водной стихией. Было немного страшновато — не развалится ли эта машина от вибрации? Но страх вскоре прошел, да и жуткая гонка продолжалась всего минут десять. Как только капитан перевел корабль на обычный режим работы, он сразу же осел, провалился вниз. Стало тихо. Как будто мы остановились, хотя на самом деле корабль шел по своему курсу с очень хорошей скоростью.

Так мы дошли до Белушки без всяких приключений и за рекордно короткое время.

А опыт? Он прошел успешно. Мы получили данные, которые после тщательного анализа позволили прокалибровать двумерные программы счета и снять неприятный для нас вопрос о влиянии забивки ЖРК на параметры волны, распространяющейся по горной породе.