Экспедиция А.А. Борисова

Подготовка экспедиции. Яхта "Мечта"

Вернувшись в Петербург, Борисов сразу же приступил к детальной разработке плана экспедиции на Новую Землю и, прежде всего, к ее материальному обеспечению. Всю зиму 1898/99 года Борисов работает над приведением в порядок привезенного художественного материала и одновременно энергично готовится к своей главной экспедиции на Новую Землю.

В отчете о поездке в Большеземельскую тундру и на Вайгач, датированном 23 ноября 1898 года, он отмечает:

[...] В настоящее время хлопочет по снаряжению новой экспедиции, лес для постройки дома-мастерской уже вывезен в нужном количестве и с плотниками заключен контракт, по которому они обязаны его срубить и сдать совершенно готовым не позднее 1 мая 1899 года.

Из этого же отчета узнаем, что чертежи для судна разработаны специалистом-инженером и отданы для постройки по ним помору капитану парохода "Ломоносов" С. В. Постникову. Специалистом-инженером является известный в Петербурге строитель яхт В. П. Фан-дер-Флит, который, не завершив проектирования, скоропостижно умирает, а начатую работу заканчивает его брат профессор А. П. Фан-дер-Флит.

Постройка парусного судна водоизмещением сорок тонн, которое художник назовет "Мечтой", производилась на берегу Белого моря в селе Колежма, вблизи Сумского посада (откуда и был его строитель помор С. В. Постников). В письме Борисову Постников писал:

"Я работаю по всем правилам современного судостроения. Если бы вздумали после этой экспедиции махнуть по следам Нансена, прямо через Северный полюс, только поправее, и тогда это судно будет достаточно."

Как при проектировании, так и при постройке яхты был учтен опыт плавания в Ледовитом океане поморских судов, а также известная особенность "Фрама", корабля знаменитого полярного исследователя Фритьофа Нансена, — способность выжиматься изо льдов при их сжатии.

Александра Алексеевича Борисова называли "русским Нансеном". Это связано с тем, что он был не только художником, но и путешественником. При этом он путешествовал много и побывал в тех местах, которые запечатлел на своих полотнах. Борисов первым из русских живописцев отправился в арктическую художественную экспедицию и начал писать северные пейзажи. На Новой Земле он жил под 73-м градусом широты – дальше (и позже) него в Арктику из художников проникли только Николай Пинегин и Степан Писахов. Александр Алексеевич родился 2 ноября 1866 г. в деревне Глубокий Ручей Вологодской губернии в крестьянской семье. Семнадцати лет бежал из дома в Соловецкий монастырь, где работал учеником в иконописной мастерской. На его работы обратили внимание посетившие монастырь президент Академии художеств великий князь Владимир Александрович и любитель живописи генерал А.А. Боголюбов. Они помогли Александру: ему была выделена стипендия, и 20 сентября 1886 г. он приехал в Санкт-Петербург. За период обучения в Академии художеств (1888–1892) творческие достижения Борисова были отмечены двумя малыми и одной большой поощрительными серебряными медалями. С малых лет Александр мечтал о полярных странах и о полярных путешествиях; будучи ещё учеником Императорской Академии художеств, он неоднократно побывал на Белом море и Мурмане. Летом 1894 г., во время путешествия от Архангельска до Тронхейма (Норвегия), он был представлен министру финансов С.Ю. Витте и сопровождал его на пароходе "Ломоносов" в поездке по Северу. В обязанности Борисова входили зарисовки гаваней и бухт Мурманского побережья. В 1896 г. А.А. Борисов впервые побывал на Новой Земле, где посетил становища Малые Кармакулы и Маточкин Шар. Со своими спутниками и несколькими ненцами он совершил переход по проливу Маточкин Шар до Карского моря и привёз из поездки около 150 этюдов, часть которых экспонировалась в 1897 г. на академической выставке в Петербурге. По итогам этого путешествия Александр Борисов получил значительные средства— на них он начал строить по своему проекту дом и готовить свою главную и самую длительную экспедицию на Новую Землю. Далее приведен отрывок из книги Н.П. Борисова "Художник вечных льдов. Жизнь и творчество А.А. Борисова 1866—1934." об этих событиях.

Необходимость многочисленных поездок в разные места по заготовке материалов, заключению контрактов сильно мешала творческой работе художника. Он был один, у него не было помощников, которые взяли бы на себя часть забот. Если яхта строилась на Белом море, то дом-мастерская строился на Северной Двине в Красноборске, на родине художника. Всюду требовался личный надзор, контроль и форсирование производимых работ.

Приехавши в Архангельск с намерением отправиться оттуда к месту постройки моего судна с. Колежму, я две недели просидел в ожидании парохода, вследствие того, что продолжительными восточными и северо-восточными ветрами все Белое море было завалено льдом. Только в начале июня я попал в Колежму, где и прожил две недели, наблюдая за достройкой судна, по окончании коей, выведя судно при помощи бочек и шняк в море из мелкой и каменистой речки, отправил его под надзором своего капитана в Соловецкий сухой док, чтобы там прикрепить чугунный и железный кили. Сам же я тем временем отправился на три дня в Красноборск для погрузки на баржу и отправки в Архангельск дома, предназначенного для Новой Земли.

Представление об объеме подготовки и солидности обеспечения может дать всего лишь одна цифра — 40 000 пудов! Сорок тысяч пудов разного груза были нужны для обеспечения жизнедеятельности экспедиции, состоявшей из восьми человек, в течение двух—двух с половиной лет.

Приведем некоторые записи А. Борисова из составленной им сметы.

Судно — 4.000 руб., при постройке его оказалось, что не достанет 3.000 руб. (вследствие крепкой постройки, специально для льдов, непроницаемых перегородок и пр.), железный киль и за подъем в док судна, прикрепление киля — 1500 руб., две (шлюпки) шняки, они на тот случай, если судном дальше, между льдами возле берегов, идти нельзя, мы поставим его в уютную бухту и сами на шняках следуем дальше; жалованье повару — 25 рублей, чтобы более подготовить его, я привез его в Петербург, хорошо подготовленного в физическом отношении для зимовки на Новой Земле (выносливого), а потому пришлось взять из помор; дом со службами — 1800 р., на деле оказалось, что не достанет, надо помещение для собак и оленей и два амбара на расстоянии от дома на случай пожара; угля каменного на 500 руб., олени не мурманские, а из-за Печоры, они особенные, так называемые "авки", воспитавшиеся в чумах самоедов — едят суп, мясо, сено, хлеб — смогут жить без моху, которого зимой на Новой Земле не достать; не две коровы, а три по 40 руб.; 40 собак по 25 руб.; три дробовика, 7 винтовок — 720 руб.; книги — 800 руб.; художественные принадлежности — 2.000 руб.; провизия на 8 человек — 16.000 руб. [...] Всего 32671 руб., получено (от Министерства финансов) за вычетом моих 7.000 руб. — 25.671 руб.

Любопытна мелочь — Борисов вез, среди прочего груза, две сотни березовых веников; он, как истинный северянин, любил попариться.

История освоения Арктики полна драматических событий, они доказательство того, что с Арктикой шутить нельзя. Выйти победителем можно лишь при очень тщательной всесторонней подготовке и большой предусмотрительности. Поэтому скучная бухгалтерия полна реального смысла, она показывает, что предварительная проработка замысла художественной экспедиции отличалась глубиной и основательной продуманностью. Это говорило об опыте и зрелости художника.

Особое место в подготовке занимал вопрос о людях. Экспедиция — это прежде всего люди. Где найти энтузиастов для похода в Арктику?! Художнику хотелось иметь в составе экспедиции людей, интересующихся наукой, — зоолога, астронома, таких же молодых и увлеченных, как он сам. Найти подходящих людей было очень трудно. Нелегко было художнику подыскать желающих и, прежде всего, судоводителей для своей "Мечты". Борисов много хлопотал, чтобы капитаном судна был Постников, однако, это не получилось, и пришлось Борисову самому вести "Мечту" в Карское море.

В истории русского искусства не было другого примера экспедиции, предпринимаемой с художественной целью, которая отличалась бы таким размахом ее подготовки.

Несмотря на энергию и предприимчивость, в 1899 году Борисову удалось перевезти на Новую Землю лишь часть груза, так как пароход "Владимир" оказался маленьким и не мог взять всего груза. 21 июля прибыли в Поморскую губу Маточкина Шара.

На Новой Земле лес был выгружен моими рабочими [...] Пароход торопился уйти, лес валили на берег в совершенном беспорядке, оставляя его наполовину в воде, а потому лес, разбросанный ветром и волнением, выстилал берег всей губы и лишь, благодаря счастью, я не потерял ни одного бревна. Всю эту массу леса, по отходе парохода, мне приходилось собирать и укладывать в безопасное место вдвоем с самоедом Прокопием Вылкой и его убогим работником. С большим трудом, и то в течение целого месяца, укладывали лес в штабеля и, наконец, закрепили, чтобы его не разнесло ветром, который на Новой Земле достигает страшной силы.

Позволив себе отдых от этой утомительной и однообразной работы, художник вместе с одним ненцем на карбасе пошел в Маточкин Шар, чтобы там написать несколько этюдов. Остановились у грандиозного глетчера, которому Борисов дал имя П. М. Третьякова. На этом леднике художник работал еще в 1896 году. Три дня — 2, 3 и 4 августа — он писал этюды Маточкина Шара.

Через полярный "Босфор"

Лето подходило к концу, а "Мечты", которая должна была прийти из Соловков, все еще не было. Наконец, только 22 августа судно пришло. Борисову не терпелось увидеть Карское море, и 24 августа он вышел на яхте в Маточкин Шар.

Было совершенно темно (ночь) и накрапывал дождь. Горы только едва обозначались на фоне неба, но невзирая на это, я отдал приказ капитану сняться с якоря. Всю ночь мы шли, причем я все время сидел на баке и руководил судном; к утру появились льды, и густая стена сплошного льда преградила путь. Надо было искать хоть мало-мальски сносной стоянки.

Бросили якорь у глетчера Павла Третьякова. Задержку использовали для восхождения на гору Вильчека, чтобы с высоты написать Маточкин Шар. Для восхождения Борисов захватил из Поморской губы четырнадцать собак, чтобы везти нарты с поклажей, а в качестве погонщиков взял Прокопия Вылку с дочерью. Второго сентября начали восхождение. Вышли Борисов, четыре матроса и два ненца. Втащили нарты на ледник Третьякова, впрягли собак, сами тоже взялись за длинные лямки и потянулись в гору. Однажды провалилась в трещину собака и потащила за собой остальных. К счастью, все обошлось благополучно.

Переход через глубокие трещины совершали по двум доскам, взятым с собой. К саням спереди и сзади привязывали по две веревки, кто-нибудь посмелее первый пробегал по доскам, а за ним другой, и оба начинали медленно тащить сани, в то время как другие придерживали их за задние веревки, чтобы сани не соскользнули с досок. После переносили собак. Так прошли верст десять, все подымаясь в гору.

Подъем становился все круче. Груз пришлось уменьшить. С нарт сняли палатки, спальные мешки, малицы и прочее. Оставили самое необходимое: чайник, немного провизии, палки, багры, пешни, веревки, доски для перехода через трещины, фотографическую камеру, ящик с красками.

По мере подъема идти становилось труднее и опаснее. Ночевать пришлось на голом скользком льду, на скате крутизной в сорок градусов. Чтобы не скатиться, вырубили себе топорами и пешнями углубления. Утром пошли дальше, вырубая ступеньку за ступенькой, подтягивая за собой сани и помогая собакам. Добрались до голого каменистого гребня, на котором расположились бивуаком. Гребень местами был так узок, что по нему едва мог пройти один человек. С северной стороны гребня в бездонную пропасть ниспадал крутой скат, покрытый обледенелым снегом, а с южной — гребень кончался голым обрывом, по которому гулко катились камни, осыпавшиеся под ногами, распространяя громкое эхо по окрестным горам.

Идти дальше с собаками было невозможно. Их оставили с нартами под присмотром П. Вылки с дочерью, а остальные, попивши последний раз чаю, пошли дальше. Кругом густой туман и облака. Все заиндевели, как в жестокий мороз, хотя температура была чуть выше нуля. Добрались до вершины, анероид показывал отметку 2775 футов (832 метра). Отдохнули. Борисов написал два этюда.

Надо было еще спуститься в разлог, а затем снова подниматься по тому же голому каменистому гребню, по которому только что шли. Достигли другой вершины — 3335 футов (1000 метров). Одолев эту высоту и вдосталь налюбовавшись видом на Маточкин Шар, путники двинулись обратно. С трудом добрались до ожидавших ненцев с собаками. Устроили привал. Как вкусен был горячий чай с кусками сырого оленьего мяса! Отсюда художник сфотографировал и зарисовал очертания Маточкина Шара, который был с горы виден как на ладони... Наконец благополучно спустились вниз и вернулись на судно.

На вершине горы Вильчека, по утвердившейся среди поморов традиции, путники поставили крест из доски, взятой с собой, и на доске вырезали свои имена. Так повелось издавна. Готовя место для креста, разобрали каменный бугор ("гурий"), под которым обнаружили дубовый ящик с двумя термометрами. Оказалось, что все это было положено австрийскими учеными Гефером и Вильчеком еще в 1872 году. Термометры показали, какая была температура за двадцать семь лет: плюс пятнадцать и минус пятьдесят шесть по Цельсию! Это открытие поставило гору Вильчека в ряд с уже известными полюсами холода, такими, например, как Верхоянск.

Когда этот факт стал достоянием печати — была опубликована статья А. М. Филиппова в немецком географическом журнале А. Петермана в 1903 году — многие французские научные журналы напечатали краткие известия об открытии нового полюса холода в северном полушарии художником Борисовым.

Четвертого сентября восточный ветер усилился, идти к Карскому морю стало невозможно. Но какова же была радость Борисова, когда на следующее утро подул теплый западный ветер! Начался дождь, полились потоки воды по глетчеру. Добрались до мыса Снежного. Но радость была недолгой — ночью начался северо-восточный ветер, нагнал лед, пришлось снова отступать к Моржову Носу и опять остановиться у ледника Третьякова.

Весь день 7 сентября дул сильный противный ветер. Борисов снова поднялся на глетчер писать этюды и весь день, как и последующие, провел за работой. Только 10 сентября подул попутный ветер. Подняли паруса и опять пошли на восток. На этот раз "Мечте" суждено было добраться до Карского моря. Но произошло это опять-таки не сразу.

Когда вошли в серединную часть пролива, ветер стих, паруса бессильно повисли на мачте, и яхту стало вертеть течением из стороны в сторону, течение здесь в самый разгар прилива или отлива доходит до шести узлов. От этого возникают страшные водовороты: воронки доходят до двух саженей, а глубина их до двух аршин. Небольшую шлюпку или баркас, которые осмелились бы подойти слишком близко к такому водовороту, втянуло бы туда неминуемо. "Мечте", судну водоизмещением в сорок тонн, такая опасность не грозила.

Погода менялась быстро. Снова начался попутный ветер, и яхта на всех парусах пошла вперед. Вскоре, по случаю ночной темноты, остановились, а с наступлением утра 12 сентября по свободной ото льда воде пошли к Карскому морю. Как не просто было достичь его!

"В этот день погода стояла чудесная, — отмечает в дневнике Борисов, — и, казалось, стояла не такая глубокая осень, а скорее полярная весна". Прошли мыс Выходной и увидели, что нигде — ни на севере, ни на юге — до самого горизонта не было видно признаков льда.

Так вот оно какое, Карское море! — с восторгом думал Борисов. Как заманчиво было двинуться на север вдоль берега, но позднее время года не позволило воспользоваться свободным морем, и яхта пробыла в Карском море всего лишь несколько часов. Художник знал, что Арктика не прощает легкомыслия.

Снова вошли в Маточкин Шар. Поблизости, в Белушьей губе, выгрузили привезенные припасы, сделав склад для будущего года, то есть для главной экспедиции. Обратный путь до Поморской губы прошел довольно благополучно и быстро. В отчете Борисов записал:

"Я не построил дом в этом году, вследствие того, что не хотел рисковать и напрасно возить 6-7 человек плотников с оплатой по 40 рублей в месяц, кроме содержания, ибо год был необычайно ледяной и могло случиться, что никто из нас не попал бы на Новую Землю, и я был бы введен в совершенно непроизводительный расход. Не имея по смете ни копейки на фрахт парохода, ни вообще на перевозку, я принужден был довольствоваться попутным рейсом Мурманского пароходства, пославшего такой маленький пароход, который мог вместить лишь один дом и то без кирпича и печей; во второй же рейс пароход, нагруженный провизией и топливом для самоедов, не мог взять остального имущества, а потому я принужден был отложить зимовку на год, когда будет все перевезено, то есть на 1900—1901 год. Наконец, так как Мурманское пароходство наотрез отказалось дозволить пароходу пройти сквозь Маточкин Шар, я принужден был выгрузить лес не на Карской стороне, как это предполагалось, а в западном устье Маточкина Шара.

Этот факт в высшей степени грустный, не только потому, что сильно сокращает район моих исследований, но и потому, что уменьшает то значение, какое мог бы иметь мой дом после того, как он отслужит целям экспедиции, — в качестве становища для промышленников, ибо, как показал опыт, Карское море несравненно богаче Западного и зверем и рыбой. Путь же в Карское море каждое лето возможен проливом Маточкин Шар, что я доказал на деле. Несмотря на то, что ныне лето было настолько ледяное, что старики не помнят подобного в продолжении 33 лет и ни один английский пароход не мог пробраться в Карское море ни через Югорский Шар, ни через Карские ворота, я прошел и в этом году Маточкиным Шаром в Карское море и обратно. Если скажут, что и есть богатства, да достать их невозможно, так это неправда: проход великолепный!"

Надо сказать, что пройдет совсем немного времени и эта оптимистическая уверенность Борисова относительно "великолепного прохода" Маточкиным Шаром в Карское море будет основательно поколеблена его собственным опытом плавания в 1900 году.

На "Мечте" по Ледовитому океану

Отдохнув два дня в Поморской губе и написав еще несколько этюдов, Борисов собрался в обратный путь. Теперь "Мечте" предстояло совершить трудный осенний и далеко не безопасный переход от Новой Земли до Архангельска. Он продолжался двадцать три дня при частых ветрах в бурную осеннюю пору, когда много поморских судов погибло вместе со своими экипажами.

Утром 16 сентября снялись с якоря. Шли при слабом ветре. Ночь провели беспокойно, боялись, как бы яхту не нанесло на Митюшев камень. 19 сентября поднялся сильный шторм, немилосердно бросало маленькую яхту, но она, как поплавок, прыгала с волны на волну.

"Я не могу достаточно нахвалиться своей "Мечтой". Бывало, ходишь по палубе и мечтаешь, опустив голову. Вдруг раздается пронзительный, протяжный крик вахтенного: "Держись!" Подымаешь голову, и тогда вдруг сердце на мгновение перестает биться, в груди спирает дыхание, кровь холодеет в жилах, когда видишь, как надвигается страшная водяная гора, готовая проглотить нашу бедную скорлупу. Но как спокойно и радостно становится на душе, когда грозная волна проскользнет под судно, а "Мечта" по-прежнему бойко прыгает по гребню волны."

Не раз во время пути они подвергались серьезной опасности. Однажды утром художник, выйдя на палубу, был поражен: вся палуба покрыта снегом. Холодные брызги обдавали судно и прямо на глазах, мгновенно превращались в лед.

"Тут я понял, — продолжает Борисов, — что если над нами не сжалится бог, наша гибель неизбежна. В самом деле, если бы на следующий день температура не повысилась, судно наше неминуемо превратилось бы в бесформенную глыбу льда, центр тяжести переместился бы вверх, и судно опрокинулось бы вверх килем".

26 сентября показалась давно желанная земля. Это был Мурман. У его берегов едва не разбились из-за упрямства капитана, принявшего один маяк за другой и не желавшего ни за что признаться в своей ошибке, которую Борисов легко обнаружил, справившись по карте. В Белом море часто приходилось обгонять поморские суда и убеждаться, что многие из них по своим мореходным качествам были плохи. Раз во время сильного шторма с 8 на 9 октября видели поморское судно, беспомощно болтавшееся без парусов (паруса были намеренно спущены, чтобы не опрокинуться), тогда как "Мечта" шла при полной парусности: она обладала хорошей остойчивостью из-за наличия большого киля. Вот когда стало видно, как был необходим киль!

Совершив этот нелегкий переход, 9 октября яхта стала на якорь в Архангельске.

Так закончилась вторая поездка Борисова на Новую Землю. Ее надо рассматривать как генеральную репетицию к главной экспедиции 1900—1901 годов, которая была задумана им давно. Все поездки Борисова на Крайний Север в своей хронологической последовательности образуют ряд сознательно усложняемых этапов, неукоснительно ведущих к основной цели — покорению Севера.

Поездка художника в полярные области России в конце прошлого столетия требовала от него большой предприимчивости и отваги. На такое не каждый был способен — это не поездка на академическую дачу во Владимиро-Мариинский приют! В переходе через Северный Ледовитый океан Борисов не пассажир, а начальник экспедиции, и на нем лежит нравственная ответственность за судьбу экипажа. Не удивительно, что он так восхищается "Мечтой" — она его детище, он ее создал. И он хочет, чтобы она была еще лучше. Свой отчет Борисов заканчивает словами:

"Судно по морским качествам великолепное и, несмотря на то, что в продолжение нашего пути в Белом море и Ледовитом океане погибло более 10 судов, мы, кроме сильной качки, не испытали никакой опасности и нередко обходили поморские суда. Но, чтобы еще более приспособить судно для плавания во льдах, я решил обшить его железом, ибо иначе льдом, как сталью, дерет обшивку.

В продолжение лета мною написано до 50 этюдов и эскизов масляными красками и собраны коллекции по геологии и естественной истории. Кроме того, сделаны поправки на картах Маточкина Шара".

[ …]

Художественная мастерская на 73-й параллели

Испытав свое судно и убедившись, что оно вполне надежно для плавания в полярных льдах, Борисов все внимание обратил на постройку дома и его оборудование.

В мае 1900 года он снова в Архангельске. Погрузив оставшееся от прошлого года имущество, а также двух коров, прессованное сено и двадцать ездовых собак, он вышел на рейсовом пароходе на Новую Землю.

Своим помощником Борисов пригласил зоолога Харьковского университета Т. Е. Тимофеева, а в качестве гидролога ехал, на одно лето, без зимовки, химик А. М. Филиппов. После возвращения в Петербург он опубликовал в "Новом времени" ряд очерков о полярной экспедиции Борисова.

Экипаж "Мечты" состоял из архангельских поморов — штурмана Евгения Хохлина и трех матросов — Трофима Окулова, Федора Еремина, Дмитрия Попова. Кроме того, в него входили канинский ненец, охотник и меткий стрелок Устин Канюков, рабочие Александр Кузнецов и Алексей Соболев. Для сборки дома были привезены печник Василий Теплых и плотник Петр Тропин.

[...]

Вечером 18 июля пароход пришел в Маточкин Шар. В Поморской губе предстояло собрать дом-мастерскую. У подножья Пилы-горы приютилось маленькое становище ненцев. Вот здесь, в обжитом месте, и решил построить Борисов свой дом.

Дом расположили так, чтобы все окна были обращены к морю с великолепным видом на снежные горы, но... на север. Южная сторона, менее интересная, не привлекала внимание художника, и он на этой стороне не предусмотрел ни одного окна. В условиях полярного холода и ураганных ветров количество окон должно быть минимальным.

Что же представлял собой этот дом — самая северная художественная мастерская?

Сохранилось его описание. Размер пять на пять сажен, срублен из очень толстых (семь-восемь вершков в диаметре) сосновых бревен, хорошо проконопачен, нижние ряды бревен просмолены. Полы двойные, промежуток засыпан песком. Дом имел три жилые комнаты, встроенную баню, кладовую и даже хлев для коров. Над хлевом, который был ниже прочих помещений, сеновал. Большой чердак служил для хранения различных припасов. Снаружи дом был обшит и выкрашен бледно-желтой краской. Комнаты высотой в четыре с половиной аршина, а одна пять аршин: это мастерская художника. Сквозь ее большое окно льется много света. В этой комнате можно было писать большие полотна. Так, здесь написана картина "Остатки после зимовья". Сохранилась фотография внутреннего вида мастерской с этой картиной на стене.

Много десятилетий стоял этот дом на Новой Земле. Им пользовались как промышленники, так и исследователи, и путешественники. В нем, например, в 1910 году останавливался В. А. Русанов.

В 1913 году Новую Землю посетил художник В. В. Переплетчиков и останавливался в доме Борисова. В своей книге "Север. Очерки русской действительности" он писал: В избе художника Борисова живут самоеды, только мастерская, — комната с большим окном, не обитаема.

Борисов готовился к длительному пребыванию на Новой Земле и стремился обеспечить себя и команду максимальным комфортом. Важно было не только создать удобства для неторопливой работы над картинами, но и уберечь своих спутников и себя от заболевания цингой. Лекарством от цинги были, в первую очередь, работа, деятельность, а потом уже — полноценное питание, бытовые удобства, которые создавали приятную психологическую обстановку. Известно, что при зимовке большую опасность для здоровья представляет сырость помещения. Нельзя создать уют и застраховать себя от заболевания цингой в сыром и холодном доме. Поэтому Борисов зафрахтовал специальную шхуну для перевозки дров с беломорского берега. Несколько десятков кубических саженей дров завезено было на Новую Землю. Хозяин этой шхуны Е. Хохлин стал штурманом яхты художника. Для разумного отдыха были привезены два огромных сундука с книгами — русская и европейская классика в изданиях А. Ф. Маркса.

В Поморскую губу яхта "Мечта" пришла 5 августа. На ней привезли еще двадцать ездовых собак (всего в распоряжении экспедиции теперь имелось сорок собак), запасные бревна и шлюпку, специально построенную Борисовым для того, чтобы пробираться на ней вдоль восточного берега Новой Земли между льдами в том случае, если льды преградят путь "Мечте".

[...]

Числа 15—20 августа мы отправимся на "Мечте" сквозь Маточкин Шар. После остановки на несколько дней у Тюленьей губы, близ восточного устья, Борисов с Тимофеевым отправятся на "Мечте" вдоль восточного берега Новой Земли на Север, устраивая склады через каждые 50 верст для главной поездки на собаках весной будущего года. В самом крайнем пункте — самый большой склад. На обратном пути А. Борисов предполагает оставить судно в Тюленьей губе на зиму, а сам с командой вернется в свой дом. А после, в марте—апреле с Тимофеевым, несколькими членами команды и с самоедами, отправится (на собаках) на Север и попытается достичь мыса Желания. Тем временем сюда должна подойти "Мечта", на которой будущей осенью и предполагает А. Борисов вернуться домой.

Таким образом, Борисов хотел обогнуть Новую Землю, зайти в Поморскую губу на своем судне, забрать весь художественный материал и, подготовившись к трудному переходу морем, выйти в Архангельск.

Однако этому смелому замыслу обогнуть остров не суждено было сбыться.

Филиппов проводил Борисова на "Мечте" до Карского моря, откуда с группой ненцев вернулся на баркасе в Поморскую губу.

Окончание