Пахтусов - пионер исследования Новой Земли

К работе на Новой Земле Пахтусов оказался подготовленным лучше, чем все его предшественники. Этот путешественник, выросший на берегу Белого моря, всей предыдущей жизнью и деятельностью как бы подготовлялся к труднейшему подвигу, выпавшему на его долю. Отец Пахтусова, шкипер, умер рано - в 1807 году, когда мальчику было всего семь лет. Раннее детство и юность Пахтусов провел в Архангельске; там же в военно-сиротском учебном заведении — будущий исследователь получил и первоначальное свое образование. Ввиду крайней бедности, мальчику приходилось для покупки книг и учебных пособий собирать в адмиралтействе щепки и продавать их или выменивать на бумагу у портовых писарей. Но мальчик рос богатырем, сильный не по летам. К морю он пристрастился рано.

На скопленные при продаже щепы деньги Пахтусов раздобыл лодку. Теперь для будущего путешественника наступило приволье: он мог ездить на взморье, верст на 50 от Архангельска. Один-одинешенек он занимался рыбной ловлей, охотой, часто попадая в штормы, борясь с волнами, ветром и сильными приливными течениями. Не редко приходилось проводить ночи далеко от берега в холоде, от которого плохо предохраняла скудная казенная одежонка. И вот, все эти скитания закалили характер и тело юноши. С опасностью, лишениями он сроднился и в то же время стал отличным стрелком и превосходным пловцом.

Николай Васильевич Пинегин — (1883–1940) — выдающийся русский художник, писатель и исследователь Арктики, внесший значительный вклад в изучение северных территорий, включая Новую Землю. Он известен как участник экспедиции Георгия Седова к Северному полюсу в 1912–1914 годах, во время которой провел важные наблюдения и создал уникальные художественные работы, запечатлевшие суровую природу Арктики. Новая Земля занимала особое место в исследованиях Пинегина. Он неоднократно бывал на архипелаге, изучая его природу, климат и жизнь местного населения. Его работы, включая зарисовки и описания, стали ценным источником информации об этом удалённом и малоизученном регионе. Пинегин также писал о своих впечатлениях от Новой Земли в книгах, сочетая научный подход с художественным восприятием. Благодаря своим трудам Николай Пинегин оставил важное наследие в истории освоения Арктики, в том числе и Новой Земли, став одной из ключевых фигур в исследовании русского Севера.

Вместе с тем Пахтусов оказывал успехи и в ученьи. За эти успехи он был переведен в Кронштадтское штурманское училище. Переезд в Кронштадт Пахтусов совершил морским путем. В училище он также выказывал недюжинные способности. В одно из практических плаваний судно, на котором был Пахтусов, потерпело крушение. Вместе с другими спасшимися он попал в Копенгаген. По окончании училища Пахтусов, получив звание штурмана, назначен был в экспедицию для описи реки Печоры и берега Ледовитого океана до острова Вайгача.

Одна очень резкая черта отделяла Пахтусова от всех предшественников его на Новой Земле: все его путешествия туда были исполнением плана, им самим задуманного и взлелеянного. Отправляясь на Новую Землю в первый раз, он не исполнял каких-нибудь свыше предначертанных заданий, а следовал лишь собственному стремлению. Этим обстоятельством лучше всего объясняются его решительность и чрезвычайная настойчивость в достижении поставленных целей.

При весьма скромных средствах, которыми Пахтусову пришлось довольствоваться в своих путешествиях, жизнь его не могла окончиться иначе, чем вышло на самом деле. Богатырское здоровье исследователя быстро подточили чрезвычайные трудности и лишения. Пахтусов не успел даже обработать своих наблюдений и скончался 7 ноября 1835 года, через месяц после возвращения из второй новоземельской экспедиции. Дневник Пахтусова, напечатанный в „Записках Гидрографического департамента. 1842-1844 годов, рисует во весь рост и работы путешественника, и всю личность его лучше, чем кто-либо это может сделать. Написанный прекрасным языком, с ясностью и силой, свойственной людям, много видевшим и уверенным в правильности пройденного пути, дневник везде сохраняет ровный, покойный и одинаково скромный тон.

Первая новоземельская экспедиция Пахтусова была частной. Прежде чем обратиться к частным лицам, Пахтусов пробовал заинтересовать исследованием восточного берега Новой Земли правительственные круги. Поданная, "по начальству" докладная записка с планом такого исследования была принята сочувственно, но... дальше сочувствия дело не пошло.

Как раз в это время состоялось знакомство Пахтусова с ученым лесоводом Клоковым, который еще до встречи с Пахтусовым разработал проект возобновления древнего торгового пути из Архангельска в реки Обь и Енисей. Видя в Пахтусове человека, годного для проведения в жизнь этого проекта, Клоков вместе с купцом Брандтом решили снарядить два судна, из которых одно должно было пойти через Маточкин Шар в Енисей, а другое, описав восточный берег Новой Земли, - разведать условия плавания в восточной части Карского моря. Выполнение первой части программы возлагалось на лейтенанта Кротова. В его распоряжение поступила 56-тонная шхуна "Енисей" с командой в восемь человек и штурманом Казаковым. Для исполнения же плана Пахтусова выстроен был по его собственным чертежам мелкосидящий без палубы бот в 42 фута длины, названный "Новая Земля". Провизии бралось на 14 месяцев. В помощь экспедиции наняли еще промышленника Гвоздарева, отвезти в Маточкин Шар избу.

Пахтусов начинает описание первого путешествия на Новую Землю эпиграфом: "Я расскажу, как было, а вы судите, как угодно".

Дальше упоминает он о пути, каким осуществилось его заветное желание, и описывает восторг, вызванный началом действительных приготовлений к путешествию: „Заботы и физические труды, неизбежные в сборах в такую дальнюю дорогу, казались для меня легки. Я чувствовал себя здоровее и веселее, чем когда-либо".

13 августа 1832 года шхуна "Енисей" и бот "Новая Земля" вышли в море. "Енисею" лежал прямой путь в Маточкин Шар; поэтому у Канина Носа суда расстались. С этой минуты Пахтусов больше не видел ни Кротова, ни спутников его. Только год спустя, при посещении губы Серебрянки, найдены были Пахтусовым обломки судна, которые, по всем признакам, принадлежали "Енисею". Шхуна, нужно думать, погибла при входе в губу Серебрянку.

Через три дня самостоятельного плавания Пахтусов подошел к Новой Земле. Пробившись через полосу прибрежного льда он сделал остановку в губе Широчихе. Тут потерял два дня в борьбе со льдами и свежими ветрами. 24 августа бот вошел в Петуховский Шар. Отсюда Пахтусов начал съемку берега. Работа шла очень туго. Постоянные ветры сильно замедляли съемку, новоземельское лето подходило к концу. Пахтусов стал сомневаться, удастся ли ему в этот год приступить к съемке Карского побережья и не придется ли зазимовать.

В самом деле, зима была не далека. 4 сентября экспедиция дошла до губы Каменки. Найдя тут полуразвалившуюся промысловую избу, Пахтусов решил починить ее на случай, если все сгущавшиеся льды не дадут перекинуться в ближайшее время на Карскую сторону. Это была совсем небольшая и ветхая избушка. "Но мы, — пишет Пахтусов, будучи в беспомощном состоянии, радовались этой находке и в случае необходимости надеялись кое-как исправить ее и провести в ней длинную суровую зиму".

Конец августа и начало сентября прошли в работе по съемке окрестностей губ Каменки и Логиновой. В это же время чинили найденное на случай зимовки убежище. Бревна у избы оказались прогнившими насквозь. Большую часть при шлось заменить новыми, найденными среди плавника (выброшенного морем дерева). Отыскивать и носить бревна приходилось километров за шесть-семь от избы. Всю тяжелую физическую работу Пахтусов исполнял на ряду со всеми спутниками. В намокшем платье, на ветре и холоде трудились путешественники. Многие чувствовали нездоровье, но, по словам Пахтусова "команда без исключения переносила все трудности без малейшего ропота и лености; люди все были веселы и нередко шутили над своим положением".

Изба была готова 23 сентября. 24 числа к ней подошло большое стадо диких оленей, голов в пятьсот. Трех удалось убить. Некоторый отдых и свежее мясо поправили здоровье команды.

Морозы в это время доходили уже до -15°. Очевидно, плыть вдоль Карского побережья было уже поздно. 19-го Пахтусов вытащил на берег бот. С этого же дня начал правильные метеорологические наблюдения. Перенося с судна все снаряжение, инструменты и книги, путешественники расположились в своем незатейливом зимовьи. Изба для десяти человек была тесновата: 13 футов в каждую сторону, при высоте в 7 футов. На крышу были накиданы песок со щебнем и не годные к постройке бревна, а пазы заново проконопачены мхом. В одном из углов избы стояла русская печь из привезенных с собой кирпичей, посредине - стол. Рядом с избой выстроили баню; пространство между нею и домом, забранное досками, ящиками и парусами, служило сенями и кладовой.

Особыми удобствами или гигиеничностью это жилище не отличалось. О сырости в нем Пахтусов рассказывает: "На третий день после переборки нашей в избу из мха в пазах стен местами показалась трава, и недели через две некоторые стебли ее были длиной до 8 дюймов. Во все время пребывания нашего на Новой Земле мы не видели зелени, да и впоследствии не случалось видеть такой большой и свежей. Однако мы не могли радоваться превращению избы нашей в оранжерею и, по возможности, старались очищать стены от этого украшения".

Несмотря на торопливую постройку избы, в ней было очень тепло. Только во время топки приходилось надевать кафтаны. Все же остальное время зимовщики обыкновенно были в одних рубахах. "Зато сырость и особенно спертый воздух бывали иногда нестерпимы. Книги наши и платье, лежавшие на нарах, весьма скоро покрылись плесенью, и надобно было по временам просушивать их. Прохаживаться в избе не было возможности по тесноте: между нарами оставалось пространства только 21/2 фута шириной, и тут стоял стол и прочая утварь". В ноябре окно покрылось толстым слоем льда: оно уже не пропускало даже слабых остатков светившей близ полудня зари, поэтому было заколочено, и с тех пор огонь поддерживался днем и ночью. До нового года зимовка шла вполне благополучно, больным был только один матрос, который не мог участвовать в "трудных работах". Прочие люди были совершенно здоровы, но румянца в лице из них никто не имел: "Это, конечно, происходило от тяжелого воздуха и тесноты нашего жилища; в избе не иначе можно было поместиться, как сидя или лежа на нарах".

На время зимовки Пахтусов установил строгий надзор за чистотой и правильным образом жизни команды. Соблюдалась всегда строгая вахта, по два человека в каждой. Они следили за огнем и песочными часами, а днем осматривали судно, сени и внешнюю сторону избы. Спать разрешалось только ночью, не больше восьми часов. Гулять ходили постоянно, прогулка отменялась лишь в случае очень дурной погоды. Пахтусов старался занять каждого какой-нибудь работой. В свободное время велись рассказы о былых приключениях и похождениях, иногда пелись и песни. Пища, для всех одинаковая, распределялась регулярно, по часам. Водка выдавалась только после трудных работ или прогулки в ненастье. Нередко к зимовью подходили белые медведи; один из них чуть не схватил работника, когда тот вышел из избы. Солнце показалось в первый раз 21 января, а в начале марта стали показываться первые проталинки.

20 апреля Пахтусов с тремя матросами отправился для описи Петуховского Шара. На этот раз удалось дойти до мыса Меньшикова. Работа оказалась и трудной и небезопасной. После зимовки все чувствовали себя ослабевшими, и даже небольшие переходы казались трудными. Ярко блещущий снег слепил глаза: путники познакомились со снежной "слепотой". Бури и вьюги налетали неожиданно. Одна вьюга чуть не привела Пахтусова к печальному концу: она захватила его километрах в сорока от Каменки и, разыгравшись с ужасной силой, — "невозможно было не только предпринять дальнейший путь, но даже стоять на ногах", — продолжалась трое суток. „Почему мы и принуждены были лежать все время в снегу, не имея возможности даже говорить между собой; от замерзания же спасли себя единственно только бывшей на нас теплою одеждой самоедов".

Пахтусов, с небольшими отдыхами, работал по описи южной части Новой Земли всю весну. В одно из его отсутствий в зимовьи умерли от цынги двое работников.

С конца мая начался прилет птиц, главным образом гусей и гаг. С переходом на свежую пищу здоровье всех улучшилось. 6 июля Пахтусов в сопровождении двух человек отправился на небольшой лодке для описи восточного берега, на север от мыса Меньшикова. Своему помощнику кондуктору Крапивину он приказал следовать за собой немедленно после вскрытия залива.

В это путешествие Пахтусову пришлось брать с боя каждый шаг вперед. То двигаясь вместе с плывущими льдами, то перетаскивая лодочку через них, в постоянной борьбе со свежими ветрами, шквалами, со снегом и дождем, подвигался он на север по берегу, где нога исследователя еще не ступала. Пройдя от зимовья 115 верст, он нашел в небольшом заливе развалившуюся избу и недалеко от нее крест, тоже сваленный ветрами. На нем была подпись: "...коршик Савва Фе...анов 1742". Для Пахтусова не было сомнений в том, что крест поставлен был Саввой Лошкиным, который обошел кругом всю Новую Землю. Пройдя на север еще 7 верст, Пахтусов вернулся к зимовью.

23 июля экспедиция, в полном на этот раз составе, поплыла к северу вдоль восточного берега. Жестокий шторм заставил вскоре путешественников укрыться в губе Логиновой. Тут судно попало в лед. Пришлось простоять семь суток.

Около полуострова Стодольского Пахтусов нашел остатки избы, в которой некогда зимовал ненец Мавей. Этот промышленник, потеряв своих оленей вследствие падежа, переехал на Новую Землю в 1823 году вместе с родственником Воептой, с сыном и тремя женщинами. Воепта осенью вернулся в тундру на материк, а Мавей остался с семьей на зимовку. В следующее лето Воепта решил проведать, как живет на Новой Земле Мавей. "Придя к зимовью, - описывает Пахтусов, - он был поражен ужасным зрелищем: два женских трупа лежали в избе, подле них выделанная медвежья шкура, половина которой была съедена; на дворе, неподалеку от избы, лежали истлевшие трупы сына и внучки Мавея; самого же Мавея нигде не нашли. Не смотря на нестерпимый запах, Воепта предал земле несчастных своих родственников. Он полагал, что они умерли от угара или холода, цынготную же болезнь, как постыдную между самоедов, он отстранял от своих единоземцев".

В дальнейшей работе Пахтусова сильно задержала вынужденная из-за льдов и шторма остановка в одном из вновь открытых заливов — Литке. Пробыв тут со 2 по 20 августа, Пахтусов поплыл с описью дальше и утром 24 августа подошел, наконец, к вожделенной цели — восточному входу в Маточкин Шар. Лежащие рядом заливы он назвал по именам снарядивших экспедицию - губой Брандта и губой Клокова. 25 августа судно стояло уже в проливе.

Целью путешествия Пахтусова была опись всего восточного берега Новой Земли. И в это лето перед исследователем открывалась как будто возможность одним ударом закончить дело. Но из экипажа его два человека уже умерли, а из оставшихся шести человек здоровых было всего только двое. В итоге мучительных колебаний Пахтусов решил возвратиться домой.

После бурного плавания по открытому морю на беспалубном боте Пахтусову пришлось вместе с ботом выброситься на берег неподалеку от устья Печоры. При этом погибла вся провизия; с трудом удалось спасти карты, журналы и инструменты. С помощью промышлявших поблизости пустозерцев бот снова был спущен на воду и прибыл 24 сентября в деревню Кую на Печоре. Отсюда Пахтусов сухим путем проехал в Архангельск.

Результаты работ маленькой группы людей на этот раз оказались очень значительными. Пахтусов не только описал восточный берег Новой Земли до Маточкина Шара и нанес на карту все виденное в пути, но и доказал сравнительную доступность этого берега, что шло вразрез с прежними представлениями. Сам Пахтусов результатами путешествия совсем не удовлетворился. Он решил отправиться на Новую Землю еще раз — с тем, чтобы закончить съемку всего восточного берега и, если окажется возможным, обойти ее с севера. Поэтому по прибытии в Архангельск он, не задерживаясь, выехал в Петербург для хлопот о второй экспедиции. В течение следующей зимы, наряду с официальными переговорами и хлопотами, Пахтусов старался также пополнить свое образование, занимаясь, главным образом, минералогией, ботаникой и зоологией.

Хлопоты увенчались успехом. Правительство отпустило средства для новой экспедиции. Пахтусову были даны два судна: шхуна "Кротов" и карбас "Казаков". Всего во второй экспедиции участвовало 17 человек, включая Пахтусова, его помощника штурмана Цивольку и фельдшера Чупова. Провизии было запасено на 16 месяцев. Между прочим, в качестве нововведения были взяты сушеная телятина и творог.

Шхуна и карбас вышли в море 5 августа 1834 года. В конце августа Пахтусов был вблизи южной оконечности Новой Земли и отсюда прошел вдоль западного берега с описью до Маточкина Шара. С осени не удалось проникнуть к Карскому побережью: пролив от мыса Журавлева затерт был льдами. Решив зазимовать в проливе, Пахтусов ввел шхуну в устье реки Чиракиной. Собрав по проливу среди плавника годные для постройки бревна, путешественники из этих бревен, из остатков стоявшей поблизости кочмары Розмыслова и дерева с развалин старинных изб выстроили новую избу. Эта постройка была значительно обширнее зимовья в губе Каменке. Она состояла из двух "покоев" — одного для команды и другого, маленького, для Пахтусова, Цивольки и фельдшера Чупова. Пахтусов называет условия второй зимовки по сравнению с прошлой, прекрасными". Но как относительно это понятие, можно судить из описаний фельдшера Чупова: "Наша жизнь в избе стала положительно несносна. Ежедневные сильные метели задерживают выход на свежий воздух. Даже коридор был наполнен снегом. Самоедская одежда, бывшая на нас, от постоянной сырости начала преть. Выйдешь за дверь и придешь в избу мокрее прежнего. В таковой одежде и спать ложились".

С половины зимы начались заболевания цынгой. Пахтусов боролся по мере сил с апатией и угнетенным состоянием духа, неизбежными при зимовке в таких условиях. Между прочим, он приказал повесить на балках двухпудовую баластину для гимнастических упражнений. Но, несмотря на все, к концу зимы были больны 12 человек. Болен был и Пахтусов.

Главные работы по описи начались с апреля. Сам Пахтусов, уступив Цивольке, ввиду своей болезни, труднейшую часть описание Карского побережья к северу от Маточкина Шара, сделал по льду геодезическую опись этого пролива. Составленная карта в общем оказалось согласной с описью Розмыслова. Циволька же, совершив большую разведку до полуострова Фон-Флотта, вернулся из-за наступившего таяния снегов. Путешествие Цивольки было крупным делом. Он прошел свыше 160 км, таща санки с провизией и инструментами по торосам, горам и ледникам, при постоянных бурях и метелях. Циволька в среднем двигался по 12 км в сутки.

В мае обе партии были в становище. Пахтусов начал готовиться к морской экспедиции. Первоначальный план его был — нанесение на карту всего Северного острова Новой Земли. Исследователь намеревался, зайдя с западного берега к северной оконечности Новой Земли, обогнуть ее и уже оттуда, двигаясь с севера на юг, начать опись Карского побережья. Это путешествие он намеревался совершить на карбасе  "Казаков“ при помощи шлюпки, выстроенной из остатков кочмары Розмыслова.

11 июля западное устье Маточкина Шара очистилось от льда. За неделю до того исследователей посетили промышленники из Сумского посада, уже приплывшие сюда на судне. Путь на север был свободен. Плавание началось благополучно. Пройдя полуостров Адмиралтейства, путешественники 21 июля увидели острова Берха и Уильяма. Пролив между ними был покрыт льдом, а в море носились крупные ледяные поля; Пахтусов по- дошел к западному берегу острова Берха вблизи мыса, названного им впоследствии "мыс Крушения", чтобы укрыться от них за большой льдиной, стоявшей на мели. В это время начался напор льда на берег.

"Через несколько времени, описывает Пахтусов последовавшие события, — напор да усилился, и якорные канаты карбаса разрезало. Мы укрылись было за одну большую льдину, но она недолго нас защищала; другие льдины обошли ее и напирали на карбас со всех сторон. В таком затруднительном положении понесло нас к прибрежному льду, и тут вся сила напора приносимых с запада льдин разразилась над слабым карбасом; он затрещал и через несколько минут треснул вдоль; вода полилась из обоих штевней. Предвидя гибель судна, мы заранее приготовились спасти нужнейшие вещи, и, когда бедствие совершилось, карты наши, журналы и инструменты были уже у меня в руках, значительная часть провизии, ружья, порох и пули вынесены на палубу, но сухарей достали мало. Через полчаса судно налилось водой до палубы. Это случилось около полудня; в то же время ветер от О стал переходить к SW и свежеть, лед пришел в движение и стал отодвигаться в море вместе с карбасом. Медлить было нечего. Мы погрузили часть спасенных вещей в две лодки и потащили их по льдинам к берегу, который отстоял от нас на версту и отделен был от льда довольно широкой полыньей. Наконец к шести часам вечера достигли мы берега и перенесли часть спасенных вещей на возвышенность его. Мы все перемокли и до крайности устали. Разведя огонь и устроив палатку из спасенных парусов, обратились опять к перетаскиванию оставленной на прибрежном льду провизии и бочки со смолой. Последняя нам была очень нужна для исправления лодок, попортившихся от перетаскивания по ледяным торосам; но льдина, на которой это стояло, уже ушла в море. Таким образом мы лишились значительной части вещей".

Положение после крушения оказалось очень трудным. В ближайшие дни Пахтусов со спутниками чинили лодки, пекли лепешки, готовясь к трудному, почти 400-километровому пути до зимовья. К счастью, как раз в это время поблизости проплывал на лодье промышленник Еремин. Завидев на острове Берха дымок, он полюбопытствовал узнать, — кто тут обитает. Еремин с охотой вызвался доставить потерпевших крушение к Маточкину Шару. Сделав на пути съемки губы Сульменева и некоторых других заливов, Пахтусов 31 августа прибыл в Маточкин Шар. Все оставшиеся там оказались в добром здоровьи.

Узнав здесь от промышленников о том, что восточная часть пролива свободна, он решил немедленно плыть для съемки восточного берега. 24 августа на карбасе, взятом у Еремина, Пахтусов снова выступил в путь, невзирая на ненастье и свое нездоровье после простуды при крушении. Несмотря на все препятствия от напоров льда, ветры, туманы и холода, Пахтусов в этот раз достиг группы островов под 74°24′ N, названных впоследствии "островами Пахтусова". Дальше к северу путь оказался закрытым: льды примыкали к самому берегу. Отметив при съемке несколько видных вдали мысов и назвав крайний к северу "Дальним", Пахтусов отправился к становищу и через три дня после прибытия - 27 августа - поплыл к Архангельску. Из 17 человек на этот раз умерло двое, если не считать самого Пахтусова, скончавшегося через месяц после возвращения. Пахтусов похоронен на кладбище в предместьи Архангельска Соломбале. Над могилой поставлен скромный памятник, на котором высечена надпись:

Корпуса штурманов поручик и кавалер Петр Кузьмич Пахтусов. Умер в 1825 году, ноября 7 дня. От роду 36 лет. От понесенных в походах трудов и д. о.

Глава из книги Н. В. Пинегина "Новая Земля"