На Новой Земле (геологическая партия в 1953 - 1956 гг.)

Во время работы в НИИГА - ВНИИОкеангеология основным районом моей деятельности была Новая Земля. Из тридцати полевых сезонов в Арктике более двадцати были проведены на Новой Земле, Вайгаче и Пай-Хое. Мне пришлось участвовать в проведении геологической съемки масштаба 1: 1 000 000 и 1: 200 000, увязочных работах и подготовке к изданию листов государственных геологических карт масштаба 1: 200 000, специализированных работах по стратиграфии этого района, а также в проекте по изучению узловых районов на Новой Земле, проводимых отделом стратиграфии и Ревизионной партией Полярной экспедиции в 1973-1979 годах.

В общей сложности период полевых работ на Новой Земле, Вайгаче и Пай-Хое занял более 40 лет — с 1953 по 1989 год. Сорок с лишним лет — вообще-то исторически значимый отрезок времени. На Новой Земле за это время произошла смена всей структуры: от промыслово - охотничьей к милитаристски ориентированной. На моих глазах произошла ликвидация прежнего уклада жизни и возникновение нового. Я еще был знаком со многими местными жителями, промышлявшими на юге Новой Земли. Я знал и легендарного Тыко Вылко, участвовавшего в экспедициях В.А.Русанова в начале XX-го века. Еще в студенческие годы я работал коллектором у А.А.Петренко, который в 30-е годы был руководителем Новоземельских работ в АНИИ, но тогда я еще не знал этого, не знал и того, что моя жизнь будет связана с Новой Землей.

На моих глазах формировались коллективы новоземельских геологов 50-х и 70-х годов. В этот период на Новой Земле менялось все, но, несмотря на хорошее освещение в прессе геологических работ 30-х и последних лет, осталось мало что известно о том, как практически проводились работы, какие возникали экстраординарные ситуации.

А они были, как бывали и потом в моей практике. Многое известно мне и по рассказам. Так, на Б.И.Тест, работавшую в 1934 году на юге Новой Земли, напал медведь. Она отделалась порванными брюками, а в виде компенсации ее именем был назван мыс в губе Рейнеке. Или другое — в 50-х годах, по рассказам самой Ю.С.Бушканец, она с группой геологов работала на лодке в районе губы Глазова — заливе Норденшельда и попала под волну от упавшего в воду айсберга; лодка утонула и метров 50-100 все они в одежде плыли к берегу. Как они выжили там — не знаю. Слышал я и о том, что в начале 50-х годов на катере в экспедиции, которой руководил К.К.Демокидов, ночью случился пожар и, когда главный механик экспедиции по фамилии Черепов разбудил К.К. Демокидова, тот ему ответил, что это у тебя пожар, ты его и туши, а сам повернулся на другой бок. Спал или не спал — неизвестно, но эту байку рассказывали. Это все живая история, оставшаяся только в нашей памяти.

А вот несколько моментов из моей личной практики. Они не отражены в отчетах, но они были. Впервые на Новую Землю я попал в 1953 году, после окончания Ленинградского Горного института. Целая группа выпускников ГСПС-48 была распределена в НИИГА. В составе этой группы, помимо меня, были Ю.Е.Погребицкий, В.И.Ушаков, В.А.Милашев, Д.А.Вольнов, В.А.Виноградов, Ю.П.Ершов. На выборе места работы, естественно, сказалась романтика Арктики, широкие просторы и, конечно, личные перспективы.

Буквально через пару недель после окончания института я в составе Новоземельской экспедиции отправился на Новую Землю и был включен в северную партию, проводившую геологическую съемку на мысе Желания. Руководил партией А.Н.Наумов, работавший до 1953 года на Сибирской платформе. В геологический состав партии входил и В.А.Шершнев — человек с военным прошлым и определенной геологической практикой. В составе отряда были также радист, два рабочих и моторист. В качестве транспорта у нас была шлюпка Ял-6 с двенадцатисильным мотором. Опыта работы в регионе ни у кого из нас, кроме В.А.Шершнева, не было, тем более работы на море с морским транспортом.

База экспедиции в 1953 году находилась на фактории Крестовая губа, а добирались мы из Архангельска на пароходе "Прончищев". Это был грузовой пароход, на котором твиндек (один из трюмов) был оборудован для перевозки пассажиров в пределах Арктики. Никаких особых впечатлений этот переезд у меня не оставил, как и сама база в Крестовой губе, где у экспедиции был поставлен барак, в котором мы разместились, и дом, в котором находились административные службы. После некоторой акклиматизации на базе, получения снаряжения и продуктов, мы на ледокольном пароходе "Г. Седов" пошли на север вдоль Новой Земли милях в 5 - 10 от берега.

Тогда я увидел почти весь западный берег Северного острова Новой Земли со стороны. Погода, мне помнится, была ясной, видимость прекрасная и я проторчал на палубе почти все время, пока мы шли к мысу Желания. Это было впечатляющее зрелище — горы, ледники, море. Жаль, что тогда я имел еще слабое представление о географии Новой Земли и не мог привязать свои впечатления к конкретным губам, заливам — все это было уже потом.

На мыс Желания мы пришли к ночи, правда, какая там ночь в июле на широте 77 градусов. Но выгружаться мы не стали и заночевали на пароходе. Мы пытались спать в трюме, где были навалены матрасы, ими мы и покрывались — и было очень холодно. Сгрузились на берег мы в туман и в моросящий дождичек и устроились в аэропорту — на мысе Желания тогда была аэровзлетная полоса и необходимое оборудование для приема самолетов в зимний период. Был там и склад, подготовленный для экспедиции И.Д.Папанина, где оставался рис, была печка и какое- то место для жилья. Там мы и обосновались и стали готовиться к походу на юг по западному побережью и ждать погоду.

Попутно мы подготовили и лодку — закрыли переднюю часть фанерой, сделали что-то вроде рубки, а, чтобы якорь удобнее лежал на носу, там мы не стали закрывать лодку. Вышли на встречный ветер и хоть волна была небольшой, но для нашей перегруженной шлюпки ее вполне хватало. Повернуть назад под прикрытие мыса Желания А.Н.Наумов опасался (вдруг перевернет), и мы шли к мысу Серебрянникова, что в 8 км западнее от мыса Желания и где можно было укрыться от этого ветра и волны.

Тогда мы чуть не утонули — вода поступала через открытый нос шлюпки, где удобно лежал якорь, и набрав порядочно воды мы подошли к мысу Серебрянникова и остановились для реконструкции надстройки нашей шлюпки, необходимость которой была очевидна. Мы закрыли нос шлюпки, но потеряли нашего моториста. Он сказал, что он уже пожилой человек, у него жена и дети и оставлять их без мужа и отца он не желает. А.Н. Наумов отпустил его на мыс Желания, где он и находился до конца сезона. Ну, а мы, — оставшиеся шесть человек, пошли дальше — работа должна быть сделана.

Погода, в общем, была приемлемая, и мы без происшествий дошли по западному берегу до залива Мелкий, где за ледником Петерсена планировали поставить лагерь. Дошли, поставили лагерь на морене, слегка вытянули шлюпку на берег и стали совершать маршруты в промежутке от ледника до ледника. Потом возникла необходимость переходить на другой пятачок за ледник Бунге. Опять после шторма, когда утихла погода, пошли на юг за ледник Бунге, где вошли в устье реки, текущей от ледника, поставили временный лагерь и провели работу.

Там мы нашли силурийские граптолиты и должны были двигаться на юг, к заливу Иностранцева, к крайней точке съемочного планшета. Но берег в том районе ровный, без каких-либо бухт и укрытий и, как мы уже поняли, пристать на нашей шлюпке к нему крайне сложно. Учитывая то, что какая-то информация от предшественников о геологии этого района была, мы решили не ходить на юг, а вернуться в свой лагерь у ледника Петерсена. Когда ветер стих, хотя волнение еще оставалось, мы решили вернуться на постоянный лагерь. Но здесь опять возникли проблемы — остановился двигатель. Как я сейчас понимаю, замусорился бензопровод. Нашу шлюпку стало сносить к берегу (хорошо, что не от берега). Но подойти к берегу мы не смогли — у берега был мелкий битый лед, в который попала наша шлюпка. Она была раздавлена льдинами и затонула, не доходя до берега. Нам удалось выбраться на берег, вытащить кое-какое имущество, но шлюпка была разбита окончательно. При высадке ударом льдины повредило ногу радисту, но до лагеря, который был на этом пятачке, мы добрались.

Передохнули несколько дней, пока радист не пришел в порядок, и через активный язык ледника Петерсена пошли на мыс Желания. Естественно, часть имущества мы оставили, взяли только образцы, продукты, палатку и спальные мешки и в резиновых сапогах — на ледник. Ледник Петерсена на выходе из гор не очень широкий, но сильно трещиноватый. Эти два километра поперек языка ледника мы шли часов семь, шли в связке, ни разу никто не сорвался, и к вечеру мы перешли на северную морену ледника — а дальше до мыса Желания по прямой километров 50 - 70.

Дня за два мы дошли до мыса Желания, где нас ждали сбежавший моторист и В.Д. Шершнев со своим рабочим, выполнявшие маршруты в районе мыса Желания. База экспедиции была проинформирована о потере шлюпки и нам организовали переброску на зверобойном судне на юго-восток, к краю нашего планшета. Здесь мы должны были совершить три кольцевых маршрута до ледника тремя парами. И опять В.Д.Шершнев совершал самый северный маршрут с выходом на мыс Желания, я совершал южный маршрут, южнее мыса Спорый Наволок. А Анатолий Николаевич Наумов шел кольцевым маршрутом между мной и Шершневым с выходом в точку встречи со мной где-то на побережье южнее мыса Спорый Наволок.

В маршрут мы шли в максимально облегченном варианте — палатка, один собачий спальный мешок, необходимые продукты и собранные образцы. Дня за три - четыре мы прошли маршрут от берега до ледникового щита, собрали более или менее приличные образцы, провели наблюдения, и все это на глазомерной основе, без контактной печати аэросъемки и снова вышли на берег.

Вышли мы на берег очень удачно — прямо на выброшенную в войну бочку спирта. Что за спирт — вопрос. К этому времени пришел А.Н. Наумов и с ним еще два человека. Поставили мы лагерь у бочки, связались с базой экспедиции и стали ждать какого-нибудь транспорта, чтобы выехать на мыс Желания. А бочка спирта стоит тут же у палатки и покоя никому не дает. Мне Анатолий Николаевич Наумов говорит: "Ты только что кончил Горный институт и должен знать, как отличить метиловый спирт от этилового". Но не учили нас этому в Горном институте, не учили. Так прошли сутки, и тут нам один из двух рабочих, бывших с нами, говорит: "А что вы все спорите — хороший спирт, я вчера вечером выпил немного и все в порядке". Но Анатолий Николаевич Наумов человек был осторожный, говорит: "Выпьем на этом холоде чайничек пунша, а там посмотрим". А я был человеком непьющим и от этого пуншика воздержался. Ночью рабочий, что ходил в маршрут со мной и ночевал со мной в одной палатке, стал жаловаться на здоровье. Плохо чувствовал себя и второй рабочий, который пробовал спирт раньше. Как единственный здоровый, я вынужден был выполнять функции врача. Я заставил почти всех выпить по литру теплой мыльной воды с тем, чтобы их вытошнило. Но один рабочий, который пил спирт раньше, отказался. У нас в запасе была сгущенка и после процедуры я поил всех молоком. К утру очень плохо стало первому рабочему. Днем плохо почувствовали себя и все остальные. Хорошо, что в тот вечер радисту удалось передать на базу сообщение о ситуации, сложившейся у нас. Ночью умер первый рабочий. Я несколько часов делал ему искусственное дыхание, а остальные пили молоко, смотрели на всю ту суету, что я развел с умирающим, и ждали помощи.

На следующий день подошла зверобойная шхуна, которая доставила нас на мыс Желания, где была посадочная площадка, принимавшая самолеты ЛИ-2. На следующий день из Диксона пришел санрейс и всех больных и труп рабочего вывезли в Диксон, а там была больница, врачи. Дня через два, как я потом выяснил, все больные поправились и были вывезены в Ленинград. Ну, а мы, не принимавшие участие в опробовании этого спирта, остались доводить работу до конца.

А.Н.Наумов передал мне 1500 рублей, пикетажки, карты и руководящее указание — действовать. Опять с помощью базы экспедиции, на зверобойном судне, нас — две маршрутные пары — забросили на юг, к мысу Константин, и мы двумя параллельными маршрутами пошли по снежку к мысу Желания. Дошли, собрали кое-какие образцы, описали маршруты и получили на мысе Желания указание базы - готовиться к вывозу на Большую землю.

В тот год Новоземельскую экспедицию должен был вывозить большой пароход с островов Пахтусова (партия Б.С.Романовича) и из бухты Крестовой всю экспедицию. Мы подготовились, упаковали имущество, сдали на полярную станцию лишние продукты, находимся на связи через полярную станцию и ждем. Днями на острова Пахтусова зашел пароход, снял партию Б.С. Романовича и ушел через Маточкин Шар в Крестовую за остальной экспедицией. А мы были не по дороге, и пароход с экспедицией и начальством ушел в Архангельск, а нас поручили заботам Штаба перевозок Главсевморпути в Диксоне.

Главсевморпуть — организация большая, а наш отряд – маленький, и нас, наверное, с месяц не вывозили. Только руководство экспедиции слало нам радиограммы с обещаниями, а потом и они стали приходить все реже и реже. А мы подготовились уже к отъезду и сдали продукты на полярную станцию. Работаем на прокорм в аэропорту и на полярной станции — пилим дрова, топим баню для полярников и ждем. Наконец, начальнику аэропорта стало нас жалко, посадил он ледовый разведчик, написал я гарантийное письмо об оплате и нас вывезли на Диксон.

А на Диксоне мы опять ждем самолета. Хорошо, что начальник аэропорта на мысе Желания выписал нам билет до Архангельска и проблемы на Диксоне сводились к тому, где жить и как питаться (денег у нас практически не было). Спасло нас то, что НИИГА в 1953 году еще входил в состав Главсевморпути. Нас поселили в недостроенную больницу, где ранее располагались наши товарищи, вывезенные из района после отравления, а на питание нам в аэропорту дали талоны опять же под мою гарантию оплаты. Через неделю мы вылетели в Архангельск.

Прилетели к вечеру в аэропорт на Кегостров. Разгрузились, и я в аэропорту иду к начальству и начинаю опять свое …я такой-то, мне нужно в Ленинград, и я гарантирую…, а меня оттуда прямо-таки послали и пояснили, что Полярная авиация в Архангельске кончается, в Ленинград летает ГВФ, нужно платить живые деньги и покупать настоящие билеты. А в Архангельске в 1953 году - террор, как в "Холодном лете 53-го" — пришли пароходы из Норильска, и на большую землю вывезли заключенных. А кто мы такие — поди догадайся, документов у нас нет, правда, есть винтовка (французский Lebel) и тюки и ящики с барахлом. Что в них там — интересно и амнистированным и милиции. Но обошлось!

На следующий день отвезли мы барахло на железнодорожную станцию, сдали его в багаж. Чтобы оплатить провоз груза и свой переезд в Ленинград, Витя Шершнев на базаре в Архангельске продал посуду, примусы и полмешка папанинского риса, прихваченного нами на мысе Желания. Денег хватило как раз, чтобы оплатить билеты, багаж и пообедать в столовой. Вечером сели на поезд и через полтора суток голодными и с деньгами только на трамвай прибыли в Ленинград.

Ну в общем, нормальная полярная экспедиция. Удивило меня только то, что когда мы вышли на работу, в комнату зашел тогдашний директор НИИГА, Б.В.Ткаченко и спрашивает, что слышно от Бондарева с мыса Желания. Так вот же он — ответили ему. Б.В.Ткаченко удовлетворенно хмыкнул и ушел. Мне это показалось странным — ходит директор и интересуется каким-то начальником отряда и его группой. Но нужно отметить, что никакой информации в институт я не давал, денег на проезд не просил. Трудности мы преодолевали сами, по мере их возникновения. Потом зам.директора НИИГА В.И.Захаров меня учил, как надо было действовать — барахло нужно было бросить на мысе Желания и рваные палатки, спальные мешки, посуду и прочее не тащить на самолете через пол-Арктики. Но разве мы могли бросить "социалистическое имущество"? Не то воспитание!

Потом начались разборки в связи с гибелью человека, всякие объяснения, особенно того факта, почему я не пил тот злополучный спирт — все пили, а я не пил и в конце концов мне дали премию — рублей 150 (так получалось по бухгалтерским выкладкам), а все остальное в расчет не принималось. Но определенный имидж в институте я уже заимел и на следующий год был назначен начальником геолого-съемочной партии на юге Новой Земли.

1954 год был уже не только годом арктических приключений на Новой Земле, но и годом настоящей съемки. Правда, организационных проблем и там было предостаточно.

В 1954 году началось мое сотрудничество со Светланой Всеволодовной Черкесовой, которое существенно повлияло на результаты работ в этот год и в последующие. Светлана Всеволодовна к 1954 году была уже прекрасно подготовленным стратиграфом - палеонтологом. Она могла определять возраст палеозойских пород непосредственно в полевых условиях, и эту ее особенность в тот год мы и использовали — она сделала разрез палеозойских толщ в проливе Карские Ворота — один из лучших разрезов палеозоя на Новой Земле. Всю остальную работу по съемке сделали я и В.Козырев.

И в 1954 году у нас с транспортом постоянно существовали проблемы. Нас очень поздно забросили в район работ — в начале августа. Затем, после рекогносцировки по разрезу Карских Ворот, начался северо-восточный шторм, который полностью исключил возможность использования шлюпки за мысом Меньшикова. В середине августа мы решили съемку, кроме опорного разреза, проводить без транспорта, пешком. Так была отснята практически вся территория, но это дорого нам стоило — в конце сезона маршруты мы проходили с трудом. Тем не менее, съемка была сделана, высоко оценена приемочной комиссией, и в конце сезона мы еще помогали доснимать соседний район.

Следующий сезон 1955 года проходил в районе губы Митюшихи. В тот год экспедиция снимала территорию от губы Крестовой на севере почти до Маточкина шара на юге. Наш планшет располагался на юге. В составе съемочной партии были С.В.Черкесова и О.П. Дундо.

Этот сезон, помимо очень сложной геологии района, был примечателен тем, что мы (экспедиция) сильно задержались в Архангельске, и чтобы быстрее попасть в район работ, согласились идти на Новую Землю в трюме сухогруза, где, кроме нас, были уголь, катера и емкости с дизельным топливом. В горле Белого моря и дальше мы попали в шторм. Лежим мы на угле, закрытые брезентом, вдыхаем трюмный воздух с запахом солярки и еще сверху капает на нас конденсат - до сих пор страшно вспомнить. А трюмы, чтобы не заливало забортной водой, задраены. И так двое суток. Но выжили.

Сезон 1955 года памятен еще и тем, что где-то в конце августа я сорвался с обрыва, отбил пятки и мог передвигаться только на носках. Выезжать из района работ я не стал, но в маршруты ходил как балерина - на пуантах. Осенью, когда экспедиция уже вся была вывезена на базу в поселок Шумилиху в Маточкином шаре, мне пришлось участвовать в операции по спасению экспедиционного катера и двух человек, находившихся на нем. Началась новоземельская бора, и ночью катер сорвало с якорей и унесло в пролив. На катере были Н.И.Шаргаев и радист. Мотор был в ремонте. Начальник экспедиции Л.П. Смирнов организовал спасательную экспедицию на открытой шлюпке со слабым мотором. На это дело пошел сам Смирнов. Он прихватил меня (как "опытного" морехода), а я для команды взял Дундо, который работал со мной. По ветру на шлюпке мы быстро догнали катер, увидели, что люди находятся на борту, но при попытке подойти к катеру мотор у нас залило. Мы попытались на веслах подойти к берегу, но вскоре поняли бессмысленность этого и выбросились на противоположный берег пролива, куда чуть позже выбросило и катер. Слава богу, что на базе не было плавсредств и начальство было с нами, поэтому там не могли организовать новую спасательную команду. А мы, команда со шлюпки, после того, как нас выбросило на берег, пошли в поселок Лагерное, где в 1955 году уже находился административный центр Новой Земли. Остаток ночи провели в милиции (было и такое заведение на Новой Земле), а утром через администрацию дали информацию на базу, что живы. Выждали пару дней, и зашедшая в Маточкин Шар зверобойная шхуна перебросила нас на базу в Шумилиху. Так закончился сезон 1955 года.

Новоземельская экспедиция в 1956 году просуществовала еще полгода. Писали отчеты, готовили геологическую съемку на востоке Новой Земли, в районе Пахтусовых островов. Я за эти полгода сделал головокружительную карьеру — был назначен главным геологом экспедиции и в этом качестве пребывал целых три месяца.

Но в том же году Новую Землю, кроме самого юга, закрыли, и мы (я и Светлана Всеволодовна Черкесова) работали на юге Новой Земли по досъемке планшета R-40, 41-XV,XVI в масштабе 1:200 000 и вели специализированные работы по стратиграфии силура и девона. Последними занималась Черкесова.

Транспортировка в районе работ осуществлялась на двух шлюпках-четверках с подвесными моторами (у каждого отряда была своя шлюпка). Погода в этот год, как и в предыдущие, была плохой. Когда мы занимались увязкой в районе залива Рейнеке, нас сильно потрепало, но там были хорошие отстои и укрытия для нашей перегруженной шлюпки. Но когда мы вышли к мысу Меньшикова и дальше нужно было идти по Карской стороне на север — вдоль открытого берега, — оказалось, что наш транспорт для этого не очень-то пригоден — не только перегруженная шлюпка-четверка, но и подвесной мотор — слабый и не пригодный для работы на море.

Но здесь нам помогли полярники с мыса Меньшикова. Они дали нам моторный вельбот с английского судна "Бесканам", которое село на банки где-то у реки Савина. Команду английских моряков с судна сняли, а само судно, спасательные шлюпки и катер англичане бросили, судно — на банках, катер — на берегу. Так катер попал к полярникам, а потом и к нам. Он смотрелся более надежно, чем наша шлюпка с подвесным мотором.

От мыса Меньшикова мы шли на север вдоль полосы льда. Иногда нас прижимало к берегу, иногда мы уходили в море. Так дошли до реки Казакова и вошли в устье. Отсюда провели работы по съемке северной части листа R- IX, X. Это была рядовая съемочная работа — ходили в маршруты, перебрасывали вглубь острова легкие лагеря, отбивались от медведей — все было как обычно.

А в базовом лагере в устье реки Казакова оставался моторист, которому очень нравился английский мотор на вельботе, и он его каждый день запускал для прогрева. И однажды при запуске моторист то ли сместил опережение зажигания, то ли еще что-то, но произошло зажигание в выхлопном коллекторе, и последний разорвало. Как следствие, мотор вышел из строя. Обратно нам пришлось уходить под парусами. Нашли на берегу подходящую для мачты лесину, соорудили прямой парус из палаточного тента, выбрали погоду и пошли. Ветер был не сильный, дул в сторону берега, но к вечеру усилился, а нам нужно было обходить мыс Перовского и поворачивать против ветра, на что наш вельбот без киля и при прямом парусе был не способен. Пришлось выбрасываться на наветренный берег у мыса Перовского. Нас на подходе к берегу залило, но основное "барахло" мы вытащили. А вельбот залило и разбило.

Пешком мы добрались до мыса Меньшикова, выждали погоду и на своей лодке пришли на место выброски, забрали сохранившееся имущество, вернулись на мыс Меньшикова и на следующий день на своей лодке пошли в поселок Русаново, где была наша база. В обмен за разбитый английский вельбот нам пришлось отдать полярникам свою шлюпку.

Следующий полевой сезон я проводил на острове Вайгач и севере Пай-Хоя. К этому времени мы приобрели в Архангельске два спасательных вельбота со стационарными двигателями и обрели определенную независимость от морской стихии. Поскольку доставка этих вельботов и имущества партии планировалась на начало июля, то в конце мая - начале июня мы с Черкесовой решили провести пешую рекогносцировку в районе. Спланировали мы ее так: прилетаем в Амдерму, нанимаем собачью упряжку и едем в поселок Хабарово (в Югорском Шаре), а оттуда пешком на Вайгач через пролив в поселок Варнек и далее вдоль всего Вайгача в поселок Долгая губа на север. Гладко было на бумаге…

В Амдерму прилетели на самолете и там с помощью местной власти довольно быстро нашли ненца-каюра с упряжкой собак. Договорились с ним, и он попросил у нас задаток. Не искушенные в обычаях аборигенов, мы этот задаток дали, но когда на следующий день пришли к этому каюру, то он был "никакой". Была упряжка мелких ненецких лаек, были нарты, был каюр. И мы решили, что сами запрягаем собак, кладем каюра на нарты в том виде, как он есть, и выезжаем. Стали с Толей Бурским запрягать собак, а они не лезут в ошейники. Как нам потом сказали, у каждой из них есть свое место, а мы этого не знали. И что у них должен быть вожак, а кто вожак, неизвестно. Одним словом, отстали мы от собак и перенесли отъезд на следующий день. Потом, когда каюр пришел в себя, переход из Амдермы в Хабарово прошел нормально.

Из Хабарово на южном берегу пролива Югорский Шар мы пешком перешли на северный берег пролива в поселок Варнек, оттуда начали переход вдоль острова Вайгач на север. Проход проходил в распутицу с одной ночевкой в устье реки Талаты в брошенной избушке, покрытой дерном, без крыши. Как сейчас помню, шел дождь, и мы всю ночь спасались от протечек в крыше.

Зато переход от устья Талаты до поселка Дыроватый (это около 60 км) шли без ночевки 28 часов. Был дождь, ветер, тундра начала раскисать, а мы шли от перекура к перекуру и остановиться на ночевку не могли - не было с собой палатки. Дошли до брошенного поселка, устроили там дневку, через день перешли губу Долгую и пришли на факторию, где жил зав. факторией, его жена и собачка легавой породы — экзотика для Арктики. Потом маршрутом перешли Вайгач поперек за полярной станцией Болванский Нос, установили радиосвязь, вернулись в губу Долгую, а там уже подошел пароход, на котором были наши вельботы, снаряжение и основной состав партии.

Потом пошла рутинная работа на обнажениях, морские переходы вдоль Вайгача и до Амдермы — все без особого экстрима, но слава отчаянных "мореходов" в глазах аборигенов закрепилась за нам устойчиво. Мы обрели уверенность, набрались опыта и на своем вельботе в один из сезонов пересекли пролив Карские Ворота с острова Вайгач на Новую Землю.

Позже, в 80-х годах, когда обзавелись более мореходными плавсредствами, чем шлюпки, совершили переход через два моря из Новой Ладоги на Новую Землю. Сам по себе переход не представлял особой сложности в плане мореплавания. У нас был 15-ти метровый палубный катер с 40-сильным дизельным двигателем, был морской компас, но не было морской радиосвязи — средневолновой и УКВ-радиостанции (была только обычная экспедиционная КВ-радиостанция с фиксированными сроками выхода на связь). Сложно было только в плане бюрократическом — не оформленный регистром катер ограниченной мореходности, не было разрешения на выход в пограничную зону и, главное, не было разрешения нашей администрации на такой эксперимент. Оформить все эти документы было полностью нереально — кто бы мог взять на себя такую ответственность. Поэтому я все делал на свой страх и риск, опираясь на опыт нашего капитана — Николая Ивановича Шаргаева, не один сезон плававшего по рекам и вдоль морского побережья в Арктике. В этом переходе был и трезвый расчет.

Если бы не делать этого перегона, пришлось бы везти катер по железной дороге, а он не габаритный. Пришлось бы срезать надстройку, а потом где-то опять приваривать ее на место и дальше катер нужно было бы перевозить на пароходе. На это ушел бы почти весь полевой сезон. А так мы перегнали катер из Новой Ладоги до юга Новой Земли за десять дней, были на базе уже в начале июля, и весь полевой сезон был сохранен.

Помимо экстремальных ситуаций на море, на Новой Земле постоянно возникали проблемы с белыми медведями. В 50-е годы, когда на Новой Земле еще жили промысловики и не существовало запрета на отстрел белого медведя, встречи с медведем и экстремальные ситуации возникали редко. После 1960 года белый медведь стал подлинным хозяином архипелага. Его не промышляли, а население на Новой Земле сосредоточивалось в поселках и на "точках". С 1961 года наземные испытания атомного оружия были прекращены и медведи жили вольготно. Бродили по острову, заходили в поселки, где питались на помойках, а в начале 80-х годов на полярной станции Мыс Желания даже погиб полярник.

В моей практике только дважды были прямые стычки с медведями. Как правило, это были молодые особи, не знакомые с человеком. Один случай произошел в губе Северной Сульменевой, когда в лагерь пришел молодой белый медведь. Он гулял по лагерю и терроризировал народ, пока не напал на Н.Н.Соболева, который ходил к ручью за водой. Медведь погнался за Соболевым и бывшим с ним коллектором. Соболев отступал, повернувшись лицом к медведю, споткнулся и упал. Медведь зацепил его ногу, но бывший рядом коллектор поставил Соболева на ноги, а тот ударил медведя по морде пустым ведром. Зверя это отрезвило. А мы были вынуждены гонять этого медведя, используя оружие.

Второй случай произошел уже в 80-е годы. Мы стояли лагерем недалеко от устья реки Нехватова. Наши две палатки - КАПШ с иллюминаторами. Медведи - звери очень любопытные, и этот медведь стал заглядывать в иллюминатор, а палатки были уже старые, и медведь прорвал палатку и сунул голову внутрь. В этой палатке спали бывшие тогда в нашем отряде женщины - Черкесова, Катя Бондарева и Таня. Медведь сунул голову к кровати, где спала Светлана Всеволодовна, она схватила молоток и ударила медведя по носу. Молоток сломался, а медведь отбежал от палатки и стал охлаждать нос в снежнике. Переполошившиеся в соседней палатке мужчины выскочили с винтовкой и готовы были убить медведя, но Светлане Всеволодовне стало жалко зверя и она вместе со своим братом, Олегом Всеволодовичем, нарубив мелкие кусочки мяса, отвела медведя от лагеря. Больше медведь не приходил. Я потом спрашивал Светлану Всеволодовну, как она ухитрилась так ударить медведя, что сломался молоток. Оказалось, она ударила его молотком плашмя - ей было жалко зверя.

Вообще-то медведей на Новой Земле было много, особенно на Карском побережье. Бывало, у мыса Спорый Наволок за маршрут встречалось до 10 медведей, но мы удачно расходились с ними.

Очерк из сборника "Байки и были НИИГА-ВНИИОкеанология"